Никто об этом не узнает (СИ) - Навьер Рита. Страница 11

— Алёна, а расскажите о своей маме. Эта история всех так тронула. Уверен, и мне, и каждому будет интересно узнать о ней побольше. Кто она, чем занималась, как они познакомились и вообще…

Вопрос был не по сценарию, но Руслан Глушко предусмотрел подобное и подготовил варианты ответов. Алёна и повторила:

— Мама была просто хорошим человеком. Не прошло и года, как она умерла, поэтому, простите, говорить на эту тему мне ещё очень больно.

Однако журналиста это не устроило. Несмотря на приветливый тон, взгляд его был цепким и холодным.

— Я всё понимаю и выражаю сочувствие, но… Разве не лучше ли будет в память о ней как-то раскрыть её образ?

Образ! Ведь он прекрасно знал и про то, что мать спилась (кто ж не знал?), и про то, что на человека уже еле походила, а всё равно настырно лез…

Алёна растерялась, не зная, что ответить. Заметила, как рядом напряглась Жанна Валерьевна, как помрачнел отец, недобро глянув на назойливого парня.

— Ну же? — не отставал он, скаля в улыбке мелкие зубы. — Разве вам нечего сказать о своей маме, ведь вроде такая история…

Но в этот самый миг дверь резко распахнулись, явив гостям Максима, весёлого, расхристанного, с лихорадочно горящими глазами и кривой улыбкой на губах. Русые вихры торчком. Белая школьная рубашка выправлена из брюк, ворот распахнут почти до неприличия.

— А вот и я! — провозгласил он во всеуслышание.

Скопище народу, в том числе и с камерами, его ничуть не смутило. Он развязно продефилировал прямиком к столу, потребовал потесниться и сел напротив Алёны. Специально, конечно. Прожёг взглядом, почему-то абсолютно чёрным и каким-то настолько бесшабашным, что это аж пугало.

— Ну, лисичка-сестричка, велкам ту хоум. — Максим взял рядом стоящий бокал с вином и по-гусарски испил до дна.

— Очень интересно, — хихикнул всё тот же репортёр. — Скажите, Максим, а вот вам лично как вся эта давняя история…? Ваша ведь мама…

Алёна внутри вся сжалась, Максим же явно нехотя оторвал от неё взгляд, лениво и даже с раздражением осмотрел журналиста.

— Ты кто? — спросил.

— Денис Яковлев, телеканал семь плюс тв. Новости сегодня, — затараторил парень. — Так как вы относитесь к этой…

— Отвали, лысый. Бесишь, — грубо оборвал его Максим и снова вперился взглядом, в котором дьявольски горела сплошная чернота. — Весь этот бал для тебя? Круто, чо… А оркестр где? Где фанфары? Ну, как же так? Не порядок.

Алёна видела, как смущённо притихли все гости. Даже наглый журналист не рисковал больше лезть с вопросами ни к Максиму, ни к ней, ни вообще к кому-либо.

Папа же сидел за столом неподвижно, и лицо его казалось белее мела.

Ну а Максим, совершенно не заморачиваясь по поводу приборов, прихватил канапе с двухэтажного блюда прямо руками, отправил в рот, а затем вздохнул:

— Надо исправлять ситуацию.

— Чт… что ты собираешься сделать? — зашипел, отмерев, папа.

— Сказал же — исправлять ситуацию, — с недоброй ухмылкой повторил Максим. — В конце концов, ты же сам вчера волновался, что я давно не занимался музыкой…

На этом он поднялся из-за стола и прошагал расхлябанной походкой в дальний конец гостиной, где белел огромный концертный рояль.

Алёна с самого начала поглядывала на инструмент с тайным восхищением, но думала почему-то, что стоит он здесь исключительно для красоты.

Однако Максим привычным движением откинул крышку, уселся на банкетку, небрежно пробежался по клавишам, а потом вдруг заиграл. К её изумлению, он не просто бряцал по клавишам, а именно играл. По-настоящему!

Музыка разорвала повисшую тишину, впечатляя своим стремительным напором, дерзостью, вызовом, даже агрессией. И всё же это была музыка, причём пробирающая до мурашек.

Потом он запел. А уж этого Алёна тем более никак не ожидала. И пел-то хорошо! Даже удивительно хорошо. Голос у него с хрипотцой, но сильный, и тембр красивый. Вот только песня его шокировала всех, конечно…

Первым очнулся от ступора отец. Вскочил с перекошенным от гнева лицом, стремительно пересёк зал, вцепился в плечо Максиму и уволок прочь.

Алёна воспользовалась переполохом и тоже ускользнула из гостиной. Проходя по коридору к себе, услышала из комнаты Максима отцовский голос.

— Чёртов ублюдок! — орал папа. — Думаешь, я буду это терпеть? Думаешь, это сойдёт тебе с рук? Ты давно выпрашиваешь, чтобы тебя отослали. Так вот, считай, выпросил.

— Да плевать, — отвечал тот.

«Куда отослали?» — озадачилась Алёна.

Ну а «чёртов ублюдок» и вовсе никак не вязался с её папой. Он всегда такой сдержанный, культурный, а тут… И вообще, разве так сыну говорят?

— А ну-ка, посмотри на меня. Ты что принимал? Наркотики? Я же по зрачкам вижу.

— Угу.

— Я тебя не в колледж отправлю, я тебя в наркодиспансер закрою.

Затем Алёна услышала за дверью приближающиеся шаги и быстрее заскочила к себе.

После того, как уехали гости, она вновь спустилась вниз. Отца нашла в кабинете, тот сидел за столом, дымил сигарой и цедил из пузатого бокала янтарную жидкость.

На Алёну взглянул устало, но кивком разрешил войти.

— Тебе плохо, папа? Вечер прошёл не так, как надо? — робко спросила она.

— Определённо, — вздохнул он. — Не смотри так, твоей вины тут нет. Всё этот паршивец. Давно пора отправить его в какой-нибудь закрытый пансион, а то стал совершенно неуправляемым. Да эта сразу в слёзы… Вот что мне с ними со всеми делать?

Алёна догадалась, что под «этой» папа имел в виду Жанну Валерьевну.

Повисло молчание. Алёна силилась понять отца, но всё равно не понимала — как можно за выходку, пусть даже и скандальную, отсылать своего ребёнка? По сути, выгонять из дома, пусть даже не на улицу.

— Папа, — начала она, не зная, как выразить свою просьбу.

— Да, говори. — Он сделал глоток из бокала и вопросительно воззрился на Алёну.

— А можно я пойду учиться в обычную школу?

— С чего это? — удивился он. — Эта гимназия — лучшая в городе. После неё сможешь в универ… Та-а-ак. Это ведь он тебе внушил? Паршивец этот? Что он тебе сказал? Угрожал?

Алёна молча покачала головой, но не смогла выдавить из себя ни слова. Врать она не умела. Во всяком случае папе она не смогла бы солгать.

— Глупости всё это. Пойдёшь учиться в гимназию, а этот подонок пусть только попробует вякнуть. Ты, главное, мне сразу говори. А я уж с ним разберусь.

Настаивать Алёна не смела, но на душе стало совсем тягостно от гнетущего, недоброго предчувствия.

Глава 5

Эта идиотка так ничего и не поняла! А ведь он же прямым текстом сказал, что за жизнь её ждёт в гимназии. Ещё и отцу нажаловалась. Хотя чему тут удивляться после потока её откровений для прессы?

Отец в воскресенье целый час своего бесценного времени посвятил ему. Распинался, какой Максим гад, подонок и сволочь. Как опозорил семью в пятницу перед целым светом. Как посмел угрожать бедной девочке. И далее по списку.

Ну и ожидаемое резюме: ещё один проступок, даже нет, проступочек — и с вещами на выезд.

Этим закрытым пансионом он его пугал второй год. Или третий. Однако все угрозы Максим пропускал мимо ушей, а вот мать реагировала болезненно, рыдала горючими слезами, пока отец не сдавался: «Хорошо, но это был последний раз». Пятничный демарш вновь был строго объявлен «последним разом».

Но всё это мало волновало Максима. Гораздо хуже, что эта деревенская дура всё-таки пойдёт в его школу, в его класс.

«Ну что ж, — раздражённо выдохнул он, — сама напросилась. Пусть теперь пеняет на себя».

В понедельник он даже не поехал в гимназию с отцовским водителем, зная, что и она будет там же. Вместо этого с утра пораньше рванул к Ренату и до школы добирался в мансуровском Таурусе.