Никто об этом не узнает (СИ) - Навьер Рита. Страница 28

У Алёны порой так и чесались руки взять и прибраться, вычистить здесь всё до блеска. Она бы и предложила свою помощь — почему бы немощному не помочь? Но у старухи такой нрав, что лишнее слово сказать страшно. Вдруг обидится на что-нибудь, выводы не те сделает.

Лилия Генриховна, впустив Алёну, сразу, без слов, развернулась и, торопливо работая костлявыми руками, покатила в дальнюю комнату, единственную, что выходила не во двор. Алёна помялась в коридоре, но затем пошла туда же. Может, старуха решила там теперь занятия проводить?

Но старуха с разволнованным видом листала видавший виды талмуд, который оказался телефонным справочником. Потом схватила сотовый, простенький, кнопочный и непривычной маленький, запросто умещавшийся в её узкой, высушенной ладони.

Кому звонила Лилия Генриховна, Алёна не знала, но по обрывкам недосказанных фраз, междометьям и раздражённому тону догадалась — попала та совсем не туда, куда метила.

— Как позвонить в МЧС? — наконец спросила она у Алёны и пожаловалась: — Чёрт ногу сломит в этих быстрых вызовах…

Алёна пожала плечами.

— А что случилось?

— Случилось! Васька вон на дереве застрял, — старуха махнула тощей рукой в сторону окна. — Заскочил, глупый, собак испугался. А теперь орёт и слезть не может.

— Кот ваш?

— Позвонила в ЖЭУ, потом — в полицию. Даже слушать не хотят, мерзавцы. В МЧС…

— Где он? — Алёна подошла к окну, но уже и сама увидела чёрный комок среди пожелтевшей листвы.

Нижние ветки дерева были высоко над землёй, но зато сам тополь рос почти впритык к чьей-то ракушке.

Алёна решительно выбежала на улицу, радуясь про себя, что так удачно оделась сегодня в свободные чёрные брюки-карго и кеды — самое то для лазания по деревьям. Ловко взобравшись на крышу гаража, она подпрыгнула и ухватилась руками за нижний сук. Подтянулась, закинула ногу, перебросила вес. Держась руками за шершавый ствол, встала на ноги. Присмотрела ещё одну ветвь потолще, одной рукой взялась за неё, второй, на всякий случай, — за соседнюю. Снова подтянулась, встала на ноги… Давненько она не лазала по деревьям, но сноровку, оказывается, не растеряла.

Внизу собрались местные мальчишки и, открыв рты, глазели на неё с неподдельным восхищением.

Наконец она добралась до глупого кота, сняла его и пристроила себе на плечо. Тот мгновенно выпустил когти, вцепившись в олимпийку. Спускалась она до нижней ветви «медвежонком», а там уж спрыгнула под одобрительные возгласы: здорово! Круто! Офигеть!

Алёна снисходительно хмыкнула — вот что значит городские, хоть и пацаны. В деревне подобным никого не удивишь, а она и не такую высоту, бывало, в детстве брала. Однако всё равно приятно.

Ну а Лилия Генриховна на неё и вовсе обрушила шквал благодарности. И несчастного кота затискала, он аж взвыл. Алёна даже не ожидала от этой сухой, суровой и вечно недовольной старухи таких девчачьих восторгов.

Но и успокоившись, остаток дня Лилия Генриховна пребывала в благодушном настроении. Не кричала, не называла Алёну безголовой, безграмотной и прочими обидными «без». Поправляла мягко, не раздражаясь повторяла одно упражнение раз за разом, пока не достигали нужного результата.

Время до приезда Нины ещё оставалось, и Лилия Генриховна вдруг заявила, что теперь они будут пить чай. Какой-то особый, заваренный по рецепту её бабушки. А к чаю — абрикосовое варенье и нежнейшие вафли.

Алёна отламывала хрустящие кусочки, и они тут же таяли во рту. Вкуснотища! Ну а янтарное, ароматное варенье оказалось и вовсе изумительным. Как ещё язык не проглотила. При этом чай они пили не просто так, а из какого-то коллекционного фарфора.

— Это, конечно, не Мейсен… Это, как говорит современная молодёжь, круче. Вот этим чашечкам, чтоб ты знала, моя дорогая, почти двести лет. Я их редко, очень редко достаю. Всё больше любуюсь. И горжусь, да… Всё хочу в музей передать, да рука не понимается. А вот сегодня душа возжелала почаёвничать этак по-барски. К тому же такой повод!

Старуха, прикрыв глаза, поднесла фарфоровую чашку к губам и отпила.

— Видишь, вензель снизу, — она перевернула тончайшее блюдце и показала на тёмно-синюю закорючку. — Это именной знак фарфоровой мануфактуры Солдатова. Купец первой гильдии, меценат и просветитель. Помимо фарфора, занимался золотом, пушниной и, конечно, благотворительностью. Это, понимаешь, так заведено было. Честь и благородство были тогда в моде, не то, что теперь. Он, Базанов, Яковлев, Сибиряков, Трапезников, да много их, купцов наших, которые целые состояния вкладывали в развитие города, строили сиропитательные дома, школы, больницы, театры. Так они ещё и состязались, кто первым пожертвует или кто окажется самым щедрым. Эх… Но пить чай из таких чашечек не просто приятно. Кажется, как будто время на миг повернуло вспять, правда же?

Лилия Генриховна и впрямь подобралась, и сидела на стуле прямая и чопорная, как светская дама.

Однако она была права — само осознание, что вот этой крохотной чашечке в её руке уже два столетия, рождало в душе Алёны благоговейный трепет. И даже странно, но операция по спасению кота и это их чаепитие удивительным образом сумели унять душевную боль, ну или, во всяком случае, значительно притупить.

Домой Алёна вернулась к самому ужину. Максим же так и не пришёл. Как ни старалась она о нём не думать, как ни запрещала себе, мысли эти сами собой её одолевали, терзая сердце.

Почему вообще такое происходит, недоумевала Алёна. Почему всё время думается только о нём. Ведь ещё несколько дней назад она считала его братом, а значит подобные мысли были бы запретными, нехорошими, вообще непозволительными. Разве могло за каких-то два дня, что они провели вместе, всё поменяться? Видимо, могло, только как теперь быть?

На другой день вновь заходя в класс, Алёна внутренне напряглась и мысленно приготовилась к смешкам и оскорблениям.

«Не обращать на них внимания, не слушать их, ничего не слышать», — внушала себе перед тем, как открыть дверь. Оттуда доносились голоса одноклассников.

Невольно задержав дыхание, будто перед прыжком в ледяную воду, она шагнула в кабинет и прошла к своей парте, стараясь не смотреть по сторонам, не встречаться ни с кем взглядом, словно маленький ребёнок, который верит, что если он закрыл глаза и никого не видит, то и его не видно тоже.

Но маленькой магии не случилось. Не успела она сесть на место, не успела ответить Стасу Шилову на его, в общем-то, доброжелательное приветствие, как Кристина окрикнула её:

— О! Чучело деревенское пожаловало. А ты чего это не здороваешься? Эй, доярка, к тебе обращаются!

Алёна вся сжалась внутри, но нашла в себе силы и обернулась.

Кристина смотрела на неё со злой усмешкой, а Максим… он сидел рядом с ней и никак не реагировал. Он вообще не смотрел на Алёну, он просто разговаривал с Кириллом Ладейщиковым, не замечая её. Они оба шутили и смеялись, не обращая ни малейшего внимания на то, как Кристина срамила её на весь класс.

— Что хлопаешь глазами, пугало?

— На себя посмотри.

— Воу, у колхозницы прорезался голос! — хохотнула Фадеева. — Борзеем, да?

— Забей на неё, — зашептал под боком Стас Шилов.

— Может, тебе урок вежливости преподать? — не унималась Кристина. Наоборот, в её голосе звучало всё больше и больше задора, как будто она входила в раж.

— Крис, отвали от неё, — вдруг вмешался Ренат Мансуров. — Преподавательница, блин.

Алёна ошарашено оглянулась на него. Вот уж от него она никак не ожидала поддержки.

— Ой, ну надо же! — деланно воскликнула Кристина. — С чего это ты, Ренатик, за доярку решил вступиться?

— Крис, я тебе серьёзно говорю — успокойся. Отстань от человека.

— От человека, — фыркнула она, смерила злым взглядом Алёну, но больше и в самом деле к ней не цеплялась.

Даже в столовой все девчонки делали вид, будто её не видят, а ведь буквально вчера позорили её на весь зал, выкрикивая оскорбления.

После вчерашнего Алёна и вовсе бы не пошла в столовую, но её позвал Стас. Точнее, уломал: просил, уговаривал, настаивал, пока она не сдалась.