Никто об этом не узнает (СИ) - Навьер Рита. Страница 26

И всё равно это ужас какой-то. Он ведь даже не представляет, как к ней, к Алёне этой, подступиться после той знаменательной встречи в первый её день.

Ну а второе — ведь, хочешь не хочешь, а придётся Максу обо всём рассказать. Как он отреагирует — даже гадать не приходится. Уже заранее больно. И всё равно надо ему сказать. Лучше уж сразу, чем оттягивать. Повиниться, покаяться. Ведь этот самовлюблённый идиот так любит, когда перед ним пресмыкаются и лебезят, даже вон Ника простил.

Ничего, не переломлюсь, и язык не отсохнет, решил Ренат, набирая номер Явницкого.

— Ты где, Макс? — спросил, с недовольством заметив, как всё внутри поджалось в ожидании. — На парковке? Жди меня. Сейчас буду!

Максим только взглянул в лицо друга и сразу понял — разговор будет не из приятных. И даже догадывался, о чём конкретно пойдёт речь. Наверняка ведь об идиотском споре, на который Шилов всё же сумел развести Мансурова.

— Макс, только сильно не психуй, а? — лицо у Рената сделалось жалостливое. Он, может, и сам того не знал, но вот это выражение его срабатывало безотказно.

— Только не говори, что подписался на тот спор. — На сердце вдруг стало холодно и тяжело.

— Я и сам не понял, как он меня в угол загнал с этим спором, — зачастил Мансуров. — Умеет, сука, давить на слабое. Прям как знает, куда жать. В общем, слово за слово, а потом уже было никак не отвертеться. Они бы меня на всю школу треплом и трусом прозвонили.

— Ну и не пофиг ли? — искренне удивился Максим.

— Конечно, не пофиг! Тебя бы со всех сторон звали сыклом, тебе было бы пофиг, что ли?

— Попробовали бы. И вообще, что за бред? Ушёл бы сразу, когда я тебя звал. Ты сам нёс много лишнего.

— Да, но я-то прикола ради, троллил Шилова, а он так всё обернул… Короче, Макс, прости. Я, правда, этого не хотел. Но теперь у меня нет выхода. Мы забились, кто из нас первым… ну ты в курсе…

Максим придавил его тяжёлым, свинцовым взглядом. Помолчав, сообщил:

— Я ей всё расскажу.

— Кому? Алёне? Нет! — испуганно охнул Ренат. — Макс, только не это! Прошу! Я серьёзно, я же тебя никогда ни о чём не просил. По условиям спора, если кто-то из наших ей расскажет, то это засчитывается как проигрыш.

— Да и пусть! Проигрыш — это же не слился. Никто сыклом тебя звать не будет.

— Макс! Ты не понимаешь! Проигравший должен будет встать при всех на колени перед победившим и поцеловать ему ботинок.

Максим даже не нашёлся, что сказать в первый миг.

— Это шутка, что ли?

— Какие уж тут шутки…

— Ренат, ты дебил! Ты нафига на такое подписывался? Это же вообще чушь какая-то. Надо было просто уйти, а этот мудак пусть сам целует свои ботинки.

— Я так не могу. Есть же понятия… Макс, я тебя прошу как друга — не говори ей ничего. Ну, кто она тебе? Ты ведь и сам её терпеть не можешь. К тому же она так тебя подставила.

Они препирались ещё четверть часа, пока водитель Тауруса не начал назойливо сигналить, намекая, что ему давно пора развезти детишек по домам и вернуться к Мансурову-старшему.

В машине продолжали оборванный разговор полунамёками. Максим, отойдя от первого шока, злился из-за глупости Рената и зависимости от извечных «кто что скажет», «кто что подумает». Бесила неимоверно и его самовольная, опрометчивая выходка, которая, чувствовалось, ещё всем им здорово аукнется. И в то же время он жалел его, понимая, что с таким характером, да ещё и с фанатичной верой в «пацанское слово», Ренат не сможет просто забить на всё, послать Шило и не выполнить условие спора, раз уж «подписался». Но в то же время и понятно, что выполнить это условие он тоже не сможет. Просто потому что оно невыполнимо. После такого хоть вешайся.

Об Алёне же Максим старался вообще не думать. Её предательство разъедало душу несравнимо больше, чем злость на Рената, на Шилова, на их спор, да на что угодно.

— Ну что, Макс, не расскажешь? — с просительной надеждой Ренат взглянул ему в глаза.

— Не расскажу, — буркнул он, отвернувшись к окну.

«Она сама виновата, — внушал он себе, пытаясь унять гнетущее чувство стыда и вины, которое вопреки всему тотчас всколыхнулось и нещадно сдавило грудь. — Если бы она не растрепала всё Шилову, вот этого всего просто-напросто вообще бы не было».

Домой Максим даже заезжать не стал, только мать по телефону предупредил, что снова останется у Мансуровых. Она вяло попротестовала, но больше для виду. Как будто он не знает, что им всем только лучше, когда его дома нет.

Впрочем, у Рената он решил остаться не для того, чтобы избавить этих людей от своего нежелательного общества. Самому туда не хотелось. Его и раньше-то никогда особо не тянуло домой, а подчас и вовсе было невыносимо там находиться, но сегодня он даже помыслить не мог, чтобы прийти к себе, когда в паре метров будет она, или есть с ней за одним столом. Да или просто дышать с ней одним воздухом. Если раньше, тогда ещё, в самом начале, она ему казалась просто неприятной, раздражала, ну, пусть бесила, то сейчас… сейчас он её по-настоящему ненавидел. Эта ненависть буквально выжигала внутренности. Так что всем будет лучше, если она не попадётся ему на глаза. Иначе он за себя не в ответе.

У Мансуровых дом как всегда пустовал. Даже домработница где-то гуляла, правда обед приготовила и следы их воскресного загула тщательно убрала.

— И всё-таки зря ты ввязался в этот спор, — снова вспомнил Максим. — И если ты думаешь, что мне её жалко — то нет. Не в ней вообще дело. Просто сам спор этот гнилой какой-то. Ну и Шило — та ещё мразь.

— Зато как будет приятно, если король бэшек продует и будет ползать на коленях и ботинки целовать. Я специально приду в грязных, — хохотнул Ренат. Выудив у Макса обещание молчать, он заметно повеселел.

— А если наоборот?

— Ну я так-то тоже не урод. У меня, может, и нет такого опыта, как у тебя, но кто мне нравился, со всеми получалось замутить. А у вас с ней точно ничего не было? Ну или у тебя к ней ничего нет? А то ты так отреагировал, что я подумал, может…

— Ты бы лучше думал, когда на эту шнягу подписывался, — вспылил Максим.

— Воу, воу, полегче.

— Если говорю пофиг мне на неё, значит, пофиг! Просто спор этот реально говённый. Я таких вещей в принципе не понимаю.

— Условия говённые, а сам спор… ну не мы первые, не мы последние. Я так-то тоже, конечно, не в восторге. А в прошлом году, вспомни, Шишмарёв с Силиным тоже забились на новенькую. Правда, там новенькая была зачётная, даже жалко, что она потом сразу свалила. Кстати, эта твоя тоже, скорее всего, свалит после… Ты ж этого и хотел. Так что мы двух зайцев убьём в случае победы. Шило опустим иот неё избавимся.

Послушать Рената — и впрямь всё звучало просто и логично, вот только отчего-то всё равно на душе было тошно до невозможности.

Глава 11

В детстве Алёна частенько засиживалась допоздна у подруг — не хотелось возвращаться домой, в нетопленную, грязную избу, где бутылки из-под самогона катались по полу, где бычки дешёвых папирос можно было обнаружить где угодно — в кровати, в мойке, в чайнике, где трухлявые стены навсегда впитали мерзкую вонь. Не дом, а клоака.

Сейчас у Алёны появилось всё, о чём она и мечтать никогда не смела: красивая одежда, уютная комната, вкусная еда, компьютер, книги, сотовый. Папа ей даже деньги даёт «на всякий случай», хоть она и отказывается. Но почему-то именно теперь она чувствовала себя в аду.

Там, в деревне у неё были милосердные соседи, добрые учителя, друзья, много друзей. В неё даже мальчишки влюблялись.

А теперь она — изгой. Да, есть папа, но он не рядом. Его и дома-то почти никогда не бывает. А рядом те, кто ненавидит её ни за что, презирает, оскорбляет и унижает. Они смотрят на неё так, будто нет ничего гаже, будто она грязная, уродливая, заразная. Постоянно: смешки — вслед, обидные слова — в спину, пошлости — в лицо. Это невыносимо! От этого хочется кричать, бить стёкла, посуду… и их бить тоже хочется. Но нельзя. Отцу в преддверии выборов любой скандал может навредить.