Магия вне закона (СИ) - Севастьянова Екатерина. Страница 37

— Я… — растерянно опустив руки, осталась стоять на месте, не понимая, что мне делать. — Прости… — поморщилась я, когда парень, не переставая кричать, начал сыпать на меня проклятьями. Хорошо хоть путы блокируют магию. — Ну прости-и-и, я не хотела!

— Ах ты, сучка! — он кинулся на меня с кулаками. — Сломала мне нос!

— Не стой, садись на мое место. — Наркоман неожиданно потянул меня за рукав, отгораживая от толстяка своим высоким худощавым телом. — Здесь и без ваших препирательств блевать тянет.

Обрадовавшись внезапной помощи, пришедшей со стороны, я поблагодарила молчаливого парня и перебралась на сиденье поближе к окну и подальше от чертыхающегося грязными ругательствами Хьюна. Толстяк вопил всю дорогу до изолятора, а когда открылась дверь и дневные стражи приказали всем выходить, он с криками бросился на них, требуя доставить его в больницу и как можно скорее, пока он не истек кровью и не умер. Стражи повеселились от души, и пока Хьюн бегал вокруг них, держались за автобус, чуть ли не сползая по нему от непрерывного смеха.

ГЛАВА 13

Год назад перед верховным судом, на котором конгресс принял решение о моем пожизненном заключении под стражу Обители, я целую неделю провела в изоляторе временного содержания в темной камере, где вместо сортира — яма в полу. После смерти Ричарда власти подняли такой скандал, что первые дни никто не хотел вести меня на суд, конгресс всерьез рассматривал вариант прилюдной казни, дабы преподать урок остальным. Семь дней я не дышала. Отрешенно сидела в общей камере и ожидала вердикта конгресса, особо не надеясь на помилование. Ужас тех дней навсегда укоренился в моей памяти, и я никак не могла подумать, что спустя год мне снова придется сюда вернуться.

Изолятор. Небольшое одноэтажное здание, примыкающее к центру управления отдельным крылом. Внутри холодно и невыносимо воняет потом, отходами и трупным запахом. Откуда здесь только взялся этот запах? Морг давно перенесли.

— Не тормози! — страж пихнул меня в плечо электрической дубинкой. — Иди вперед.

Я вскрикнула от болезненного разряда и торопливо переступила через высокий

порог.

— Чего боишься, рыжуха? — южанка тихо усмехнулась, так чтобы не услышали стражи. — Кроме подземных крыс, тебя здесь никто не тронет.

— Я не боюсь, просто неприятные воспоминания.

— Уже была здесь?

— К сожалению, — пробормотала я, изучая мрачный коридор из-под опущенных ресниц, — но это было давно.

— Разговоры! — меня снова огрели дубинкой. На этот раз по спине. Я бросила на южанку тяжелый взгляд и отвернулась.

Несколько открытых камер общего содержания располагались друг напротив друга. Меня, Зака и Майю затолкнули в узкую камеру с толстыми прутьями, между которыми искрился энергетический барьер — попытайся просунуть между ними руку, так тебе ее за секунду оттяпает.

Я вздохнула, осматривая свою новую темницу.

Даже для троих эта камера оказалась непозволительно мала, но чего уж говорить об удобствах, когда через минуту барьер погас и к нам затолкнули южанку, молчаливого парня, похожего на наркомана, и одну из иногородних магичек — Ксению. Хорошо хоть истерично кричащего Хьюна провели дальше по коридору.

Чтобы не толпиться в общей куче, я обняла себя за плечи и отошла к дальней стене. Зак с Майей заняли одну-единственную скамью, наркоман растянулся на полу, а южанка взвинченно измеряла шагами периметр камеры. Туда. Сюда. Туда. Сюда. Как заведенный маятник.

— Ты заткнешься сегодня? — огрызнулась Майя, кидая на Ксению враждебный взгляд. — Меня от твоего голоса уже тошнит.

— А ты не слушай, — фыркнул наркоман, вытягивая на полу ноги. — Твой голос тоже не ахти, если хочешь знать.

— Зато твой, прокуренный, в самый раз для этого места!

Наблюдая за Ксенией, я ловила себя на мысли, что хочу как она — разреветься, упасть на колени рядом со смертельно опасными прутьями и умолять стражей отпустить меня, ведь я ничего не сделала, ни в чем не виновата. Но я стояла и, сосредоточено растирая плечи, пыталась согреться. Мысли то и дело возвращались к сапфировым глазам с невероятным блеском и к чарующему голосу с незнакомым акцентом. Внутри меня горела надежда, что Леннер приедет в изолятор, как только осмотрит тела погибших и заберет меня отсюда. К себе домой, в центр управления или на патрулирование. Мне все равно! Я держалась за эту надежду до последнего, сохраняя ее как что-то ценное, что-то, что у меня осталось от нормальной жизни. И категорически отказывалась принимать элементарную правду, жестокую, но единственно верную. Леннер — капитан, верховный и богатый, в обычной жизни мы бы вряд ли с ним встретились, а если и встретились, то скорее всего никогда бы не заговорили. Он бы не заметил меня в толпе и прошел мимо, а я бы его заметила, но поспешно отвела взгляд, не имея сомнительного желания глазеть на представителя конгресса. Вот так все просто и одновременно тяжело.

Я прижала ладони к груди, под одеждой поглаживая медальон в виде невероятно красивого темного камня, заряженного черной магией, в жестких серебряных скобах, на толстой цепочке. Что это за камень? Зачем Леннер мне его отдал? Это такой своего рода прощальный подарок?

Я рухнула на землю, подтянула колени к груди и обняла их руками, как ребенок. Ближе к ночи стало понятно, что Леннер не придет. Вот так просто нас разъединило одно событие в жизни, вернув все на привычные круги. Вполне логично, что как только конгресс освободил десяток заключенных, меня следовало поместить к ним, чтобы держать всех в одном месте. Так проще контролировать.

Судорожно растерев покрасневшие от невыплаканных слез глаза, я уставилась в одну точку на проржавевшей от сырости стене. Как бы я хотела закричать! Громко так, чтобы выплеснуть наружу все, что раздирает изнутри на части. Но я больше чем уверена, что сюда прибегут стражи и с душой отдубасят меня своими электрическими дубинками. Раз так десять — пятнадцать, чтобы я наверняка потеряла сознание. А ведь самое смешное заключается в том, что я с самого начала знала — нельзя воспринимать Леннера как-то иначе. Он такой же страж, как все, как Йонас, как Стенли, просто более вежливый и проницательный. Ничему тебя не научила Обитель, Тэс. Ничему. А теперь стало только хуже… еще одно разочарование в жизни, небольшое, но обидное.

Поздно вечером, судя по тусклому лунному свету, проникающему в изолятор через крошечные бойницы под потолком, нам принесли еду, на которую все набросились, как изголодавшиеся волки. Здесь плохо кормят? Заставляют заключенных голодать? А я сегодня слопала пять тысяч штергов…

Взяв небольшой крафт-пакет с едой и негазированную минералку, я без сожаления отдала весь ужин — два бутерброда с дешевой ветчиной и зеленое яблоко — Ксении, которая немного успокоилась, пришла в себя и лишь изредка всхлипывала, сжавшись на полу, как когда-то сжималась я в Обители. На самом деле… год назад я была такой же Ксенией. Когда ты невиновен, а тебя обвиняют в ужасном преступлении и незаслуженно наказывают — первая реакция это всегда слезы. Осознание, что нужно бороться за свою жизнь и восстанавливать справедливость, приходит намного позже, когда все слезы выплаканы. К сожалению, до этого момента очень многие пропадают безвозвратно. Мне повезло. Наверное, это можно назвать своеобразным везением. Если бы Йонас не поверил моим словам, и ради своего любопытства не нашел бы мое дело среди тысяч других таких же дел, и в силу своего многовекового опыта не сопоставил бы элементарные факты, вроде смертельного заклинания, которое неподвластно тринадцатому резерву, я бы уже была мертва.

— Эй, рыжуха? А сама ты типа есть не хочешь? — спросила южанка с набитым ртом, заметив, что я передаю пакет Ксении. — Учти, здесь никто этого не оценит. Каждый сам за себя.

— Мне все равно, — безразлично ответила я и, забрав минералку, вернулась на свое место в углу камеры. — Ничего не хочется.