Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 132

Однако, хвала богам, этому безумству не дали свершиться открывающие камеру тюремщики, которые фактически впихнули внутрь нескольких узников.

— Она ваша, ублюдки. Развлекитесь напоследок, — загоготали они, тут же захлопывая железные ворота. Эльфийка быстро запахнула полы туники и с ненавистью уставилась на горящие демоническим огнём глаза вошедших:

— Не подходите! Клянусь, убью каждого, кто притронется! — подавляя в себе панику, угрожающе прорычала она.

— Детка…

— Фиен?!.. — Лайнеф не узнала его. Боги, что они с ним сделали, если она не узнала его?! Забыв о собственной слабости, женщина кинулась к мужу, но, как вкопанная, остановилась в шаге от него. Страшно видеть, что сотворили с красавцем инкубом тюремщики Уркараса. Боясь притронуться, чтобы не причинить демону дополнительной боли, сдерживая раздирающий лёгкие крик, огромными глазами Лайнеф рассматривала истерзанное тело любимого и до неузнаваемости обезображенное, практически содранное лицо. Бездушные подонки! Как они смели?! Какая чудовищная, неоправданная жестокость! Ярость переполнила бешено колотящееся эльфийское сердце, и собственная физическая боль превратилась в ничтожное недомогание, несущественную неприятность в сравнении с тем, что должен испытывать он, её истинный, тело которого отказывалось регенерировать.

— Дарен ответит за все свои злодеяния, — скорее себе пообещала она и, когда глаза инкуба из кроваво-огненных вновь слали нефритовыми, Лайнеф не сдержалась и бросилась в его объятия, ощутив, как вздрогнул и невольно простонал Фиен.

— Прости… — зашептала, целуя его посеревший, изборождённый глубокими шрамами и проступившими чёрными венами торс там, где хоть как-то можно было прикоснуться. — Прости, прости, прости…

— Ты горишь, детка.

— Мелочи…

— Почему ты горишь? Ты ранена?

— Нет.

Ему досталось, как никогда прежде. Почти в отключке, он едва держался на ногах, но — чёрт возьми! — они находились в аду, а Фиен, словно безумец, был рад. Его Лайнеф не испугалась и не отпрянула от урода, в которого его превратили. Легко завоевать женщину, будучи всесильным красавцем — попробуй добиться её, когда ты страшилище и пребываешь на дне. В глазах эльфийской принцессы, как и прежде, полыхала безграничная любовь, и, убедившись, что ничто не изменит этого, душа тёмного воина ликовала.

Будто со стороны Фиен увидел, как огромной своей тушей навалился на хрупкие плечи Лайнеф, грозясь подломить и обрушить на пол их порядком потрёпанный ударами судьбы дуэт. Нет, чёрта с два он сдастся! И чёрта с два сдохнет! Не время. Не сейчас, когда нужно выкарабкиваться из всего этого дерьма. Отлежится только малость. Главное — он её нашёл.

— Я сам, — отстранился он от Лайнеф и двинулся в сторону подстилки из грубой дерюги, в мерцании эльфийского светоча замеченной в углу темницы.

Короткое расстояние для любого, даже самого сильного демона, изувеченного тюремщиками, должно было стать непреодолимым, но это был Мактавеш! Он дошёл сюда сам, на свои двух, не прибегая к помощи собратьев. Им оставалось только удивляться, откуда в нём такая колоссальная, непостижимая сила воли. Когда рассудок каледонского вождя дьявольски плавился от нестерпимой боли и взреветь хотелось по-сатанински, чтобы хоть как-то притупить, выдрать её из себя, когда оголодавшая звериная сущность требовала крови и плоти любимой, тождественных спасительному исцелению, демон Мактавеш не изменял себе и оставался несгибаемым даже на краю бездны.

— Только никуда не уходить, родная.

— Куда я… Фиен! — вырвалось из груди эльфийки, когда на её глазах Мактавеш рухнул навзничь, раскинув по обе стороны от себя могучие руки. Он провалился в короткое беспамятство.

— Лайнеф.

Женщина вздрогнула. Марбас, Даллас и Шагс — все трое выглядели довольно плачевно, но несравнимо лучше своего вожака. Они смотрели на неё с надеждой. — Он истечёт кровью и… если ты его не спасёшь.

Её лихорадило, её трясло так, что зуб на зуб не попадал, дико хотелось спать, а о боли в груди думать не хотелось. За глоток воды, казалось, можно продать душу любому, кто его предложит. Лайнеф плохо понимала, как в таком состоянии сможет сделать то, что собиралась, но сейчас именно от её энергии зависела жизнь Фиена.

— Он не умрёт! Отец моих детей не имеет на это права. Разденьте его! Быстрей! — её голос точил спокойной уверенностью, которая невольно передалась тёмным воинам, но принцесса не была бы дочерью своего могущественного отца, если бы в себе сомневалась. Лайнеф обнажилась, наблюдая, как демоны делают тоже самое с Фиеном, стаскивая с бесчувственного, потемневшего от полнейшего истощения и мучительных пыток его тела штаны и сапоги. Она подошла к ним и ладонью вверх протянула старейшине руку.

— Марбас, помоги мне. Перережь вену, сама я не справлюсь.

Вольно-невольно взгляд мужчин упал на воспалённую женскую грудь.

— Твари! — зашипел Даллас, — Они не приносили тебе ребёнка.

— Фиен мне нужен не меньше, чем я ему, — прошептала принцесса, не сводя глаз с мужа. — Режь, Марбас, прошу тебя.

Демон выпустил когти и саданул по запястью эльфийской руки.

— А теперь отойдите как можно дальше, — она села перед инкубом на колени и, подставляя к губам любимого стекающую кровь, низко над ним склонилась. Тёмные волосы волнами рассыпались по женским плечам, скрывая то, что должно было оставаться только между двумя истинными.

— Пей, мой вождь. Я не отпущу тебя, не позволю оставить меня одну, ибо наш общий путь не пройден. Ещё впереди самые главные сражения. Ещё не побеждены самые заклятые враги. Ты нужен своей стране, своей стае. Твоя дочь не может остаться в пустыне из красных песков, а сын… — Лайнеф запнулась и закрыла глаза, не в силах без душевных мук думать и говорить о Квинте. Внезапно, как будто ей в помощь, по тюремному чертогу одиноким мужским голосом потекла песня, которую эльфийка и раньше слышала в Данноттаре. Лайнеф обернулась и с благодарностью посмотрела на Шагса. Он пел тихо и даже робко, но вскоре слова этой песни были подхвачены старейшинами, и тогда она окрепла, пока не зазвучала уверенно, плавно и завораживающе красиво. Так поёт душа самой Каледонии, свободной, дерзкой, овеянной холодным, непрекращающимся ветром, таким же непокорным, как варвары северной земли.

— Проснись. Ты слышишь, я зову тебя?..

Его первый глоток Лайнеф ощутила по движению кадыка на шее. Не открывая век, инкуб поперхнулся, откашлялся, но затем, распознав богатый, одурманивающий вкус крови любимой самки, он требовательно вцепился в руку женщины. Последовал следующий глоток, затем еще и ещё. Ненасытно, жадно, взахлёб рождённый тьмой и огнём хищник принимал бесценный эликсир, и тело его быстро восстанавливалось — кожные покровы срастались, раны затягивались и рубцевались, а лицо приобретало прежний вид мрачного в своей демонической красоте и властного соблазнителя.

— Хватит, Мактавеш, остановись, — оторвала она от его губ руку, когда горячий язык прошёлся по запястью, и улыбнулась, услышав протестующее рычание зверя. Лайнеф перекинула ногу через мужской торс и, устроившись на его бёдрах, наклонилась и прикусила мочку уха мужа.

— Помнишь, как это было в первый раз? — зашептала она, лизнув его щеку. — Ты меня обвинил, что мне не по нутру простой, безродный демон, — дотянулась до губ и кончиком языка обвела рельефный их контур. — Это неправда, любовь моя. Ты был мне по нутру. Уже тогда я знала, что мне суждено принадлежать только тебе, безродному инкубу, — её пальцы запутались в его волосах, ладони обняли голову, тяжёлые, горячие груди легли на прохладную кожу мужчины, принёсшую блаженное облегчение. Наверно, всё дело было в лихорадке, ибо Фиен всегда был горячей её. Зачастую, холодными ночами, когда очаг в покоях затухал, замёрзшая Лайнеф беспардонно пользовалась этим и во сне прижималась к мужу, согреваясь в его объятьях. Она закрыла глаза, прогнулась в спине и потёрлась лоном о его пах. Гортанный стон удовольствия, кощунственно неуместный в башне смертников, растёкся по темнице и потонул в песне демонов, сидящих спиной к истинным. Но один из них не устоял перед искушением и обернулся. Он слишком многое видел и позавидовал своему вожаку. Он захотел оказаться на его месте, чтобы познать страсть этой женщины.