Время расставания - Ревэй Тереза. Страница 18

Во время дефиле Венелль сверлил взглядом затылок Валентины, изучал линию ее плеч. В полутени зала ее перламутровая кожа казалась светящейся. Когда она склоняла голову, чтобы сказать что-то на ухо Одили, шаль, обшитая шелковой бахромой, соскальзывала, обнажая ее предплечье, и на ее шее танцевали причудливые тени, а когда она поднимала руку, чтобы поправить темный локон над ухом, Пьер с трудом сдерживался, чтобы не схватить ее за тонкое запястье и не поцеловать жилку, бьющуюся у локтя.

Приятный женский голос сообщал номер и название каждого мехового изделия, появлявшегося на подиуме. Эта коллекция мехов вызывала в памяти образы исчезнувшей императорской России. Андре, сидящий рядом с Пьером, ерзал на своем кресле.

— Может быть, вы хотите, чтобы мы ненадолго вышли? — шепотом предложил Пьер. — Я чувствую, что вам не сидится.

Андре чуть заметно улыбнулся.

— Мои коллеги могут не понять моего отсутствия… Ну и пусть!

Мужчины поднялись и постарались как можно незаметнее покинуть ложу. В коридоре Андре достал свой портсигар и предложил сигареты Венеллю, который, в свою очередь, чиркнул зажигалкой. Андре выдохнул струйку дыма.

— Что-то не ладится? — спросил Пьер. — Я не хочу показаться нескромным, но вы кажетесь озабоченным.

— Пустяки, ничего серьезного. Здание на бульваре Капуцинов, примыкающее к Дому Фонтеруа, продается. А мне просто необходимы дополнительные площади для создания новых мастерских по растяжке мехов. Но владелец соседнего дома запросил немыслимую цену, ведь он знает, насколько я заинтересован в покупке.

— Что вы называете растяжкой?

— Особую технику обработки коротких и широких шкурок, например таких, как норка или куница, и превращение их в длинные узкие полосы, из которых в дальнейшем легко выкроить элементы декора одежды. Это очень тонкая работа, для которой используют острые бритвы. Рабочие должны действовать крайне уверенно, одно неловкое движение — и материал испорчен. Но я утомляю вас своими рассказами, все это скучно.

— Ничуть. В том, что касается нюансов вашей профессии, я совершенный профан, но я восхищаюсь результатами работы мастеров. Однако давайте вернемся к вашим финансовым проблемам. Дом Фонтеруа — акционерное общество. Если вы выйдете на биржу, то сможете умножить свой капитал, продавая там акции.

— Биржа? — Андре недоверчиво приподнял брови. — Мне казалось, что она предназначена скорее для промышленников, разве нет?

— Вы заблуждаетесь. Там можно обнаружить присутствие капиталов самых разнообразных предприятий. Вам следует изучить этот вопрос, я вам настоятельно советую. Вы могли бы подъехать в мою контору, чтобы побеседовать на эту тему.

В этот момент в зале раздались аплодисменты.

— Приближается время ужина, — улыбнулся Пьер. — А я голоден как волк. Мне просто необходимо подкрепить свои силы, ведь Одиль непременно захочет протанцевать всю ночь. Она неутомима, но у нее есть ужасная привычка — находиться слишком близко к оркестру.

Двери лож открывались одна за другой, выпуская оживленную публику. Андре улыбнулся, увидев, что к нему приближается один из его лучших друзей. Гурман и кутила Макс Гольдман, награжденный крестом «За военные заслуги», в свое время унаследовал один из наиболее крупных Домов Франции, торгующих пушниной.

Светловолосый, светлоглазый, отлично сложенный, Макс всегда был дамским любимцем. Даже Валентина как-то призналась Андре, что находит его друга весьма привлекательным, но для Макса существовала лишь одна женщина — его юная девятнадцатилетняя супруга Юдифь, немного грустный взгляд которой выдавал ее застенчивость. Макс был на голову выше жены, и сразу же бросалось в глаза, что она считает его скалой, способной закрыть от любой бури.

— Я влюблен до безумия, старина, — прошептал Макс Андре. — Это невероятно — как брак меняет мужчин. Ты давно должен был убедить меня отважиться на этот шаг. Хотя я благодарю Небо за то, что дождался Юдифи. Не правда ли, она божественна? — заключил он, пожирая глазами жену, болтающую с Валентиной.

Они все вместе направились в зал, где были накрыты столы с закусками.

— Она прелестна, — согласился Андре. — И я рад за тебя, ты заслуживаешь это счастье.

— Разве можно знать, что мы заслужили на этой грешной земле, как хорошее, так и плохое? — вздохнул Макс. — Но мы, мне так кажется, уже пережили самое страшное, что ты думаешь об этом? Что может быть ужаснее, чем эта чудовищная, дьявольская война, которая коснулась нас всех? — На короткое мгновение его смеющееся лицо потемнело. — К счастью, все уже в прошлом. Ты только вообрази: теперь я играю на бирже и намереваюсь удвоить свое состояние. Первый раз в жизни я зарабатываю деньги, даже пальцем для этого не пошевелив.

— Решительно, вы все сговорились! Ты уже второй человек, кто заводит со мной разговор о бирже этим вечером. Надо полагать, я отстал от поезда.

— Еще ничего не потеряно. Я могу дать тебе адрес моего биржевого маклера. Это удивительный человек, у него особый нюх на деньги… Ах, вот и вы, бесподобная Валентина! — воскликнул Макс, целуя руку жене друга. — Как всегда неотразимы!

— Оставьте вашу лесть при себе, мой дорогой. Я отлично знаю, что ваше сердце занято. Для вас существует лишь одна-единственная женщина в мире, разве я не права? — сказала Валентина, с улыбкой глядя на краснеющую Юдифь, чья головка была увенчана тюрбаном с перьями.

Макс осторожно взял жену за руку, как будто желая защитить ее.

— Я принадлежу Юдифи душой и телом, но вы, как солнце, никогда не перестанете ослеплять меня.

Валентина заметила насмешливую гримасу Пьера Венелля, но решила не обращать на него внимания и принялась расспрашивать Юдифь о ее свадебном путешествии на Капри. Молодая женщина что-то тихо бормотала в ответ, и Валентина была вынуждена наклониться к ней, чтобы лучше слышать.

После ужина разыгрывали призы вещевой лотереи. Юная Юдифь Гольдман чуть не умерла от смущения, когда ей пришлось подняться на сцену на глазах у всех присутствующих, чтобы получить выигранную шаль ручной работы.

— А вот вас бы ничто не испугало, — прошептал Пьер Венелль, поворачиваясь к Валентине. — Порой я задаюсь вопросом: вы вообще когда-нибудь испытываете страх?

— Лишь дураки ничего не боятся. Вы принимаете меня за дурочку? — ответила Валентина. — Нет? Тогда знайте, что я приберегаю свои страхи для более важных вещей и никогда не переживаю из-за мелочей. Именно поэтому я не боюсь вас, милейший.

Она оттолкнула стул, взяла расшитую бисером вечернюю сумочку и встала. Гордо поднятая голова, изящная походка — Валентина пересекла зал и подошла к мужу, не обращая никакого внимания на восхищенные взгляды, которыми ее одаривали мужчины.

Чуть позже, во время танца, Валентина неожиданно спросила Андре:

— А когда состоится рождественский бал для служащих?

— На будущей неделе, но почему ты спрашиваешь?

— В этом году твой отец не сможет присутствовать на нем, вот я и подумала, что могла бы сопровождать тебя.

Удивленный Андре задумался, с чего это вдруг Валентина решила доставить ему удовольствие. Никогда ранее она не посещала подобные мероприятия — всегда находила повод, чтобы отказаться. Но Андре был слишком счастлив и не стал задавать вопросы вслух.

— Ты будешь самой желанной гостьей. Бал состоится во вторник вечером, в семь часов.

Валентина лишь качнула головой. Она испытывала угрызения совести: это был единственный способ вновь увидеть Александра Манокиса, и она ненавидела себя за все эти увертки.

Образ молодого человека преследовал госпожу Фонтеруа денно и нощно. Она всячески пыталась стереть из своей памяти даже малейшее воспоминание о нем. Как такое случилось, что этот незнакомец очаровал ее? Как мог завладеть ее помыслами мужчина, не принадлежащий к ее кругу? Она просыпалась посреди ночи, охваченная томительным волнением, и размеренное, спокойное дыхание мужа мешало ей снова заснуть. Ее не столько угнетала мысль, что она предает Андре, как то, что она больше не может властвовать над собой. И вот несколько дней тому назад, ранним утром, лежа на постели в темноте, с широко открытыми глазами, она решила, что ей следует снова увидеть Манокиса. Она была убеждена: эта одержимость — всего лишь временное помешательство.