Три короны для Мертвой Киирис (СИ) - Субботина Айя. Страница 30

Настроение в самом деле было безнадежно испорчено, но мейритина не смогла противостоять соблазну. Вблизи карта представляла собой вырезанное в столе углубление, в котором, словно мозаика, располагались разноцветные камни-пластины. Они плотно прилегали друг к другу, невзирая на искривленные контуры и формы. Присмотревшись, Киирис увидела поверх всего этого призрачные горы и равны, леса и реки. С молчаливого согласия Дэйна, вынула из мозаики темно-синий камень, контуром напоминающий женский сапожок. Он оказался теплым и тяжелым, и приятно покалывал ладонь.

— Это древняя теургия?! — Киирис не смогла справиться с удивлением, как не смогла одолеть и волну знакомого жара, которая просочилась в ладонь и потекла по венам, пробуждая давно забытые ощущения. — Откуда?

— Отец Рунна, — ответил император. Он стоял по другую сторону стола, но и оттуда Киирис чувствовала его мощную ауру подавления. — Он был самым сильным теургом, которого я когда-либо знал. Самым талантливым и самым тщеславным. В конечном итоге, то и другое выпили его досуха.

Киирис с трудом положила камень на место. Воскрешенные им отголоски воспоминаний были слишком сильными, чтобы их контролировать. А до поры, до времени, никто не должен догадываться, какая часть ее божественной крови уже вернула память предков. Иначе она рискует оказаться на цепи.

— И тот Аспект, что хранит Мерод… — Она сделала паузу, предлагая Дэйну закончить.

— Последний подарок жене. Он и есть этот Аспект, хотя ты наверняка разбираешься в таких вещах получше меня.

На эту неприкрытую провокацию Киирис отвечать не стала, но еще какое-то время с наслаждением изучала карту, которая жила своей собственной жизнью: реки текли, в деревьях шумел ветер. Настоящее мастерство, в которое создатель вложил не только теургические потоки, но и часть своей души.

— Но у Рунна совсем нет таланта, — вслух сказала Киирис, насытившись созерцанием гениального творения. — Так не бывает. Должны были остаться хотя бы отголоски.

— Загадка. Никто из нас не разгадал ее до сих пор. Еще когда Рунн был маленьким, он все время таскался за отцом, плакал, как девчонка, упрашивал, чтобы Туард научил его хоть чему-то. Но отец отмахивался от него, и не гнушался прохаживаться палкой по спине. У него была ужасная палка: с локоть длиной, тонкая, как хлыст, но ломала кости с одного удара. У проклятого фанатика теургия была везде. Наверное, и в нужник ею ходил.

Киирис с трудом представляла Рунна таким: маленьким, плачущим, с остервенением одинокого ребенка требующим к себе внимания. Но у Дэйна не было повода врать в таких вещах.

— Пару раз Рунн по несколько месяцев лежал как перебинтованная мумия, потому что после отцовской науки в его теле целых костей оказывалось меньше, чем сломанных. Когда Туард в очередной раз вздумал отходить его своей палкой, я вмешался. Не мог смотреть, как подонок убивает ребенка ни за что. Честно говоря, я просто хотел превратить эту ушастую тварь в котлету, чтобы он хоть раз почувствовал, каково это — не иметь возможности самому сходить по нужде. Но Рунн вмешался… — Дэйн легко передернул плечами. — Встал на его сторону, обозвал меня убийцей и пообещал перегрызть мне глотку, пока я буду спать. Брат так хотел отцовского внимания, что был готов потерять последнего защитника. В конце концов, я дал ему желаемое: пустил все на самотек. Даже нашел себе оправдание — все-таки, он мой соперник, и в очереди на престол второй, а значит, именно от него будет больше всего хлопот. Через несколько лет Туард решил восстановить Осколок, — Дэйн нахмурился, — не без подсказки королевы, разумеется. Он был сильным теургом, но у него ничего не получилось.

— Чтобы повелевать такими материями, одного теургического дара недостаточно, — согласилась Киирис.

— Иногда тщеславие делает нас слепыми и наивными. Туард закрылся в своей лаборатории на несколько дней, но однажды ночью там что-то громыхнуло. Мне никогда не забыть увиденное той ночью. И Рунну тоже. После этого прежний плаксивый Рун просто исчез. Остался человек, которого ты знаешь сейчас. Мне иногда до смерти хочется избить его, — с обнаженной откровенностью признался Дэйн. — Бить до тех пор, пока я не увижу в его взгляде прежнего мальчишку. Но, боюсь, уже слишком поздно.

Киирис боялась произнести хоть слово, чтобы не нарушить это внезапное откровение. Только что Дэйн показал еще одну грань своей жестокости — и тут же раскрылся другой, уязвимой стороной. Возможно, никто из младших не испытывает к нему ни любви, ни хотя бы кровной привязанности, но он будет стоять за каждого из братьев, даже если оба станут плевать ему в спину.

— Ты голодна, — «заметил» император после того, как желудок Киирис в который раз возмущенно зарычал. — Ну, раз сегодня ты целиком моя, а завтрак, я так понимаю, не удался, то обедать будем вместе.

Мейритина молча последовала за ним, про себя надеясь, что обед с императором не предполагает присутствие его этары или, упаси боги, фаворитки. В присутствии хоть одной из женщин точно кусок в горло не полезет, а если она, наконец, нормально не поест, то к вечеру просто упадет от истощения.

— Я не люблю болтать за обедом, — предупредил Дэйн, когда они вошли в зал, выполненный из массивных пластов безупречного агата. — Поэтому будь добра держать рот на замке до тех пор, пока я не инициирую разговор. Это понятно?

— Да, мой император.

В отличие от зала для советов, здесь все кричало о роскоши. Живописные картины природы плотными рядами украшали одну из стены, на другой красовалось тканое шелковое полотно, изображающее сцену застолья богов, на третьей, в причудливых, вмурованных прямо в стену горшках, цвели невообразимой красоты растения. Выполненная из темной породы дерева мебель казалась одновременно и простой, и изящной.

И здесь же, на полу около камина, валялись два огромных фира [20]. Увидев хозяина, псы бросились ему навстречу, радостно виляя тяжелыми хвостами. На всякий случай Киирис не стала подходить ближе, с опаской поглядывая на тяжелые клыкастые морды. В книгах писали, что фиры запросто перекусывают людей надвое, и теперь Киирис понимала, почему.

— Ты боишься собак? — насмешливо поинтересовался Дэйн, как мальчишка, забавляясь со своими любимцами, щедро поглаживая их по покрытым блестящей шкурой бокам.

— Я не боюсь собак, мой император, но это — не собаки. Это чудовища.

— Брось, мейритина, тебе ли бояться фиров! — На этот раз Дэйн от всей души расхохотался. — Они же тоже, в некотором смысле, потомки богов. Иди сюда, они должны тебя понюхать.

«Боги, дайте мне силы», — мысленно попросила она и осторожно встала около Дэйна. У Наследника костей под кроватью жила сотворенная теургией бестия, у императора были личные четвероногие убийцы. Интересно, что за «домашний любимец» у Рунна?

На незнакомку фиры отреагировали, ожидаемо, настороженно. Обошли несколько раз, принюхиваясь и присматриваясь, при этом в красных глаза псов не было и намека на дружелюбие. Одно лишь желание получить от хозяина команду и атаковать незнакомку. Киирис приказала себе не дергаться и выдержала испытание до конца.

— Ты молодец, — похвалил Дэйн. — У суки есть щенки, после обеда выберешь одного.

— Мне не нужен щенок, мой император.

— Нет, Киирис тебе нужен щенок фира, — отрезал Дэйн. — Женщины никогда не пренебрегают моими подарками. Уверена, что хочешь стать первой?

— Нет, мой император. Я с радостью подчиняюсь твоей воле.

— Проклятье, женщина, ты вообще умеешь радоваться?

Император молча указал на место за столом, а сам сел напротив. К счастью, не считая рабыни самой Киирис, в зале были лишь они с Дэйном. Слуги по одному появлялись в дверях, ставили блюда — и уходили, уступая место следующим. Прошло несколько минут, а стол ломился от еды. Дэйн жестом отослал виночерпия, и сам разлил вино в два кубка. А потом занял свое место — и тут же уткнулся носом в одну из бумаг, которые большой неаккуратной кипой лежали на приставном столике рядом. К еде Дэйн даже не прикоснулся.