Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В.. Страница 42

Мало — истории, нужна — психиатрия.

Свояка, например, уже объявляли «во всероссийский розыск», «вне закона». И он, чтобы «выжить и отомстить», сам научился плевать на закон. Его противник и двоюродный брат Изя Давайдович — оставался в «правом поле». Он много чего наворотил, но… типа — в рамках. Отчего и отдал своему злейшему врагу Свояку — Чернигов. Сам, своими руками. Правда — после настойчивых напоминаний со стороны других князей.

В критический момент, в последнюю битву Изи — его вассал, «братан», черниговский князь — дружину не привёл. Наплевав на клятвы и законы. Как поступали по отношению к нему, как вынужден был поступать он сам.

Ехидно прикалывался в переписке. Весьма достойно, с полным соблюдением обрядов по княжескому уровню, похоронил, наконец-то, столь ненавидимого им братца в соборе в Чернигове. С благостным отпеванием и проливанием слёз, описанных Карамзиным. И — «радостью несказанной в сердце своём», у Карамзина не описанной.

Сходно с дядюшкой, с Изей Давайдовичем, ведёт себя Олег — «Нарушаю. Изменяю. Преступаю. Но не сильно».

Андрей, не обращая внимания на меня, продолжал рассуждать вслух:

— Был Свояк в Чернигове — было спокойно. Свояк пошёл сильно с Ростиком дружить — я Магогу во Вщиже помог. Рати послал, дочку за него выдал. Свояк зубками пощёлкал, да и утёрся. Так ли, иначе, а с той стороны беды вдруг — не могло случиться. Теперь… В Чернигове — Гамзила. Шкура продажная. Только бы кису серебром набивать. Олег… переметнулся. Он-то и так… Вечно матасится. Любит ломаться, кривляться, прыгать на разные лады. Матас, мазопек, корчила, шут, скоморох. Двухклинковый. Мечами шутки на показ крутить — горазд. Разоблачится по пояс голый и давай… посвёркивать. Иной раз и не понять — то ли меч светит, то ли — брюхо. Говорил я отцу — не отдавай за него сестру. А та дурочка — радовалась. «Молодой, высокий, красивый»… Уж она-то за таким мужем наплакалась. А вторая, Андреевна, вишь ты, и года не прожила. С таким-то… штукарём. Третий князь на Десне, зять мой, Магог. Болен он. Помрёт, видать, скоро. Как его в этот рост нечеловеческий попёрло — со дня на день жду. Пока… Бог милостив. Но ныне, видать, всё уже, скоро преставится.

Андрей глянул в «красный угол», иконы не нашёл, перекрестился на подсвечник.

— Выходит — ныне киевлянам прямая дорога в Залесье. Торная. Не преминут.

Он дважды повторил последнее слово. Будто проверяя его на вкус. И — резюмировал своё откровение.

— А тут — дятел полетел. Сговорится с сынами. И наведёт на меня войско. Два. Смоленцы да новгородцы снова с севера по Волге огнём пройдутся. Киевские да черниговские на Оку выкатятся, с юга.

Он тяжело посмотрел на меня.

Что, Ванюша, скушал? Микро-гео-политический расклад. «Микро-страсти в микро-мире». Только мрут в этом «микромире» — по-настоящему. Преимущественно — дети и женщины. С голоду, на пожарах, от мора…

Тут учебник истории не поможет. Тут надо рядом с перечнем событий, положить географическую карту да родовое древо рюриковичей, да с их женами, которых летописи упоминают значительно реже, да построить психо-профили участников событий… и их ближайших соратников-советников, которые хорошо если хоть упомянуты по именам раз-другой… а ведь — «короля играет свита». И, главное, хорошенько над всем этим подумать…

Андрей вдруг, с внезапным облегчением от смелости сказать прямо, добавил:

— А с восхода — ты. В спину ударишь. Уже начал. Люди смоленские к тебе приходят во множестве. Говоришь — из отцовой вотчины. Так ли оно? Люди епископа смоленского… Один, вон, у тебя в ближних друзьях, племена под руку твою собирает. А зачем они тебе? С иных и подати — только вшей жменя. Городец… И дальше ручки тянешь. Вот карта твоя. Твои люди уж и к Ярославлю подбираются. А на что? Или тебе лесных пустынь мало? Чащоб-буреломов не хватает? Которосль мне перекрыть надумал? Игры с Живчиком… с этим твоим… с «обчеством страха» каким-то. Муром его — тебе в рот глядит. Ты там и попов меняешь, и посадников. Он тебе Муром обещал? А за что? За Коломну, Серпейск, Кучково? А ныне ты прямо сказываешь: отдай Волгу по Мологу. Сиё означает: отдай Кострому и Галич, Шексну с Белозерьем. В Костроме твои люди моего посадника наперёд убили. Замятня, де, там. На что тебе, князь Андрей, с шишами вошкаться? — Отдай воеводе Ивану. Так?

Он не требовал подтверждения или опровержения. Просто разглядывал. Несколько устало. Даже сочувственно. Типа: ребята, я вас понимаю, у вас есть свои интересы. «Человек — не курица, всяк к себе гребёт». Планы строите, манёвры и хитрости придумываете. Это — нормально. Но обманывать меня — глупо. Силёнок в мозговёнках ваших — маловато. Я вас насквозь вижу и ковы ваши хитромудрые — поломаю. Как бы мне тяжко нынче не было.

Молчание затягивалось. Я, честно говоря, никак не мог найти верный тон. Просто сказать: выдумки это всё — не пройдёт. Хмыкнет, да Маноху кликнет.

Где-то в этих подземельях найдёт в РИ свою смерть Рязанский князь Калауз, оставит здоровье его сын, потеряет свои глаза один из сыновей Ростислава (Торца), старшего брата Боголюбского. А ведь Всеволод Большое Гнездо, который столь эффективно использовал здешние застенки — куда более мягкий государь и человек, нежели старший братец его — Китай Бешеный.

И как отвечать на этот каскад обвинений?

Мне, как ДДДД — долбодятлу длительного действия, нормально опровержение по пунктом. Типа:

— Ты сказал вот это. Допускает иную трактовку. Не доказано. Всё недоказанное — трактуется в пользу ответчика.

Только это — игры англо-саксонского права. У нас — судят по вере. «Правда — у бога». А не — в судебном заседании. Андрею плевать на аргументы и сомнительность улик. Он судит сердцем. «Вор! — Я так вижу. На плаху».

Ещё чуток помолчу и…

«Молчание знак согласия».

Не надо.

— Великий Князь Ростислав — смертельно болен. В марте — умрёт.

Андрей… услышал. Но не сразу понял. Взгляд его уже сузившихся, принявших уже обычный, несколько презрительный вид, глаз метнулся по сторонам. Зрачки расширились и снова вперились в меня.

— Э-э-э… откуда…?

— Из свитка. «Кожаного». До Новгорода не доедет. Сил не хватит. Вызовет сына и бояр в Великие Луки. Примирит. На обратном пути, не доезжая до Киева — скончается.

— Это… точно? Головой отвечаешь?

— Да.

Я не опроверг его обвинения. Я их просто отбросил. Дал информацию не о себе или о Живчике — о Ростике, главном персонаже его тревог. Инфу, которая меняет всю картинку. Не возражал против предположений, а устранил главную причину подозрений. Разрушил не умопостроения, но их фундамент.

Я, может, и могу хотеть чего-нибудь этакого. Но это — не «удар в спину» на фоне большой войны. Нет войны — не будет и «удара». А ежели Ванька сдуру и устроит какую каверзу, так его и обломать труда не составит. Не надо иллюзий: Всеволжск против Суздаля — в одиночку не тянет.

Факеншит! Я пляшу на тоненьких лезвиях, на балансе интересов! Между Суздалем и Булгаром. На дольке случайной дружественности Живчика, князя Рязанского. Которая в любой момент может исчезнуть. Либо — у него, либо — вместе с ним. На отдалённости множества других, более сильных, чем я, противников. Эта отдалённость — просто нежелание Боголюбского пропускать… даже не «недругов» — просто чужих — через свои владения. Но это — «обычные интересы мирного времени». Чуть сменятся его интересы, или, точнее — представление о его собственных целях и границах допустимого… Вот пустит Андрей ушкуйников свободно на Волгу… Да хоть в пол-свободы! — Из меня только дымок пойдёт.

К моему удивлению, Андрей не обрадовался известию о скорой смерти своего «вечного» врага.

Сколько лет они сходились в сечах! Да почти всю сознательную жизнь! Сколько гонялись друг за другом по лесам и полям, сколько крови и пота потратили, чтобы истребить друг друга, сколько раз клялись отомстить на могилах павших боевых товарищей, сколько проклятий и просто ругательств посылали один другому, сколько ночей не спали, пытаясь понять замыслы противника, влезть в его голову, увидеть расклады его глазами, перехитрить, обмануть…