Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В.. Страница 44

— Я?! С чего это?! Не хочу! Да и не по закону.

Как это? Я ж помню по истории… А причём здесь закон?

— Ты про какой закон толкуешь?

— Да про наш, про русский! Гос-с-споди… «Лествица» — слышал? Вот был Мономах. Потом — сыновья его по старшинству, Потом — внуки.

— Постой. Но между мономашичами были Гориславичи.

— Воры!

— Изя Давайдович…

— Сволота изменническая!

— Изя Блескучий. Он, хоть и внук, а твоего отца, Юрия Долгорукого, сына Мономахова, своего дядю, с Киевского стола сдвинул.

— Лжа! Там старший из сыновей Мономаховых сидел — стрый мой, Вячко.

Ну, типа, если не вдаваться в подробности… После последнего из сыновей Мономаха — Юрия Долгорукого, умершего в результате отравления в Киеве, власть перешла, после ряда приключений, к внуку, старшему из живых в тот момент сыновей старшего сына Мономаха Мстислава Великого — Ростику Смоленскому. От восьмого колена рюриковичей к девятому.

— Та-ак. И кому же по закону Русью после Ростика править?

— Известно кому. Мачечичу.

Глава 519

«Мачечич» — от «мачеха».

Мстислав Великий первый раз женился на своей четвероюродной сестре, дочери шведского короля Инге Первого принцессе Христине. Брак был, вероятно, счастливым: за 27 лет Христина родила десятерых, известных по хроникам, детей. Однако, и счастливые семьи — не вечны.

«В л?то 6630

Преставися Мьстиславляя Христина.

В том же л?т? оженися Мьстиславъ в Киев? поя Дмитриевну в Нов?город? Завидовица».

Карамзин называют эту женщину — Любава Дмитриевна. Ещё одна, кроме второй жены Свояка, дочь новгородского посадника в семье рюриковичей.

Типаж… новгородский. Мы больше слышали про Марфу Борецкую (Посадницу), но женщины такого… сногсшибательного типа — в Новгороде не переводились издавна.

Дочь и сестра новгородских посадников, она, вероятно, возводила свою родословную к Рёгнвальду Ульвсону, бывшего с 1019 года посадником в Старой Ладоге. Которая тогда, хоть и была уже старой, но так не называлась.

В 1017 году Рёгнвальд, приближенный шведского короля, женился на сестре короля Норвегии Олафа Первого. А дочь короля шведов Ингегерда собралась выйти замуж за сына короля норвежцев (который позднее — Олаф Святой). Свадьба должна была состояться осенью 1018 года на границе двух государств на берегу реки Эльв. Но папаша Ингегерды, тоже Олаф (Шётконунг) передумал, и отдал дочку за «конунга Ярицлейва» — Ярослава Мудрого.

Ярослав в «Святой Руси» — «агент западного влияния». Ориентировался на скандинавскую элиту. В отличие от своего отца Владимира Крестителя. Который «агент южного влияния» — Византии.

Это видно на печатях/монетах: Владимир и его сын Святополк изображаются в лоре — парадной одежде византийских императоров, с крестами, надписями, повторяющими монеты византийских басилевсов. У Ярослава — ни креста, ни венца с пропендулиями, есть — меч и усы. Надпись — «князь русский». Ничего византийского.

Гибель святомученников Бориса и Глеба, болгар по матери, была не только династическим братоубийственным эпизодом, а столкновением двух менталитетов: северного — варяжского и южного — греческого.

Судя по «Слову о благодати…» Илариона — греки снова победили. И Владимир, и Ярослав, начинавшие как предводители варяжских дружин, меняли образ жизни и образ мысли, одежду, риторику на подобие греческих.

В 1027 году Олаф (который «Святой»… кто-то думает, что имя даётся человеку, чтобы от других отличать? Вот три Олафа в королях, на одном пяточке места-времени — отличайте) напал на Данию, потерпел поражение, бежал в Новгород к своей бывшей невесте Ингигерде (Ирине). Бежал с малолетним сыном Магнусом, бросив в Швеции его маму — наложницу Астрид.

В Новгороде Ингегерда настояла, чтобы Магнус остался у Ярослава.

Как я уже отмечал, в Скандинавии отношение к «магнусам» — бастардам аристократов, довольно доброжелательное. Их режут. Но как родных.

Дальше случилась романтическая история. Которая, как говорят, и в 21 веке проявляется отдельной гаплогруппой в крови рюриковичей.

Согласно «Пряди об Эймунде», во время пребывания Олафа в Новгороде Ингегерда «имела с ним тайную любовную связь». Отчего, как говорят, родился Всеволод Ярославич, он же Всеволод Великий, он же — «не выходя с дому пять языков знал» — папенька Владимира Мономаха.

Чисто для ревнителей расовой чистоты. Неизвестно кем этнически был Рюрик, Владимир Креститель был «робичем» — сыном рабыни, и, кажется, поэтому наполовину славянином. И это единственный, лет за триста, источник «русской крови» в русских князьях. До Софьи Кучковны и двух дочерей новгородских посадников в середине 12 века. Которые (дочери), обрусевшие шведки.

Одна Софочка — наша, исконно-посконная. Внучка клятвопреступника, изменившего вятскому князю Хадоге, дочь обезглавленного преступника Степана Кучки.

Мудрый же Мономах был, похоже, шведско-норвежско-греческим метисом вообще без примеси туземцев. Отчего, вероятно, и долбал своих англо-сакско-греческих сыновей «Поучением» — наш бы и на пальцах объяснил.

Многообразие генетики и культуры — свойственно Руси изначально. Толпы прирождённых «деревенских дурачков» — типичного следствия местечкового инбридинга — для Руси, хотя бы в части княжеского рода в эту эпоху — не повсеместно.

После смерти отца малолетний Магнус был усыновлён «Ярицлейвом» и воспитывался в его семье. Потом стал королём Норвегии и Дании. Провозгласил своим соправителем в Норвегии дядю — единоутробного брата отца Харальда Хардраду, вернувшегося в 1045 году из Византии, где тот служил в варяжской гвардии.

Этот Харальд был, одновременно с византийской службой и победами в Сицилии, ещё пиитом и ухажёром дочери Ярослава, которого использовал в качестве хранилища награбленного у мавров и наворованного у греков барахла. Сбежав от воспылавшей к нему страстью престарелой византийской императрицы, Хардрада, стал-таки зятем Хромцу. Чуть позже он оказался «последним викингом» — неудачливым (и покойным) противником последнего англо-сакского короля Гарольда. Тоже вскоре неудачливого. Под Гастингсом.

Шётконунг чуть не повесил Рёгнвальда. Его спасла Ингегерда, которая, согласно «Сагам об Олафе Святом» и «Пряди об Эймунде», в приданое получила город Альдейгаборг (Старая Ладога) с прилегающими землями.

Учитывая её патологию — чрезмерно толстую лобную кость — она и не такое могла выбить из окружающих.

Ладога — в приданое. То есть — от папашки. То есть — земли шведской короны. Причём корона — есть, а шведов — ещё нет. Два племени — свеи и готы (гёты) то объединяются, то старательно режут друг друга.

Земли с тех пор стали называться Ингермаландией (земля Ингегерды). Это одна из трёх известных мне версий происхождения этого названия.

Для освоения «жёнкиного приданого», Ярослав пошёл по этой, только что шведской, но вот со вчера — уже русской, Ингремаландии, где и основал, на старом эстонском городище, славный город Юрьев, названный по его, Ярослава, крёстному имени. Позже городок прозывался Дерптом и Тарту.

По просьбе Ингегерды Рёгнвальд Ульвссон был назначен посадником Ладоги.

Ингегерда стала Святой Ириной, её норвежский жених — Святым Олафом, её муж Ярослав Хромой — Святым Ярославом Мудрым.

Кто с кем спал и в каком порядке — спорят долго: «святое семейство по-шведски» — оставило большой след в истории Европы. А один из активных участников того сватовства — Рёгнвальд правил в Ладоге лет семь, после чего — помер, ему унаследовал сын, которого новгородцам пришлось вышибать силой…

Потомство этого «шведского брачного посла» — «абсорбировалось» и стало несколькими знатнейшими родами Новгорода, в частности — Мирославичами и Михалковичами. Так что Мстислав Великий сменил русско-датскую жену на русско-шведскую.