Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В.. Страница 46
— Почему проехали на красный свет?
— Так не было же никого! Смысл-то стоять — какой?
Ещё один фактор, сильно влияющий на кандидатуру в общерусские государи — население столицы.
Понятно, что жителей Подола — никто спрашивать не будет:
— Чего это? Там людишки подлые обретаются.
В Киеве — две сотни боярских семей. С их слугами и клиентами. Митрополичий двор и монастыри. Серьёзные купцы, свои и иноземные.
«Киевляне» — две сотни семей «олигархов» и примкнувшие к ним — всегда против сильного князя.
Единственное исключение — призывание Мономаха. Единственная причина — народ.
Как бы не пытался монах-летописец обосновать народное возмущение происками «жидов-нехристей которые Христа продали и ныне с православных три шкуры дерут», но «еврейский» погром в Киеве мгновенно перешёл в погром «боярский». Народ вполне понимал, откуда «ноги растут». И куда «денюжки текут». Вбивая их, людей русских, в нищету, в холопы.
«В кредитовании не трудно дать денег, трудно их вернуть».
Боярские «славные витязи» являлись «коллекторами», вымогателями, взыскивающими «плохие кредиты».
Били бы киевляне иноземцев-иноверцев — нужды звать Переяславльского князя не было. Тем более, Мономаху великокняжеский стол — не «по лествице». С очевидным следствием — новой династической усобицей. С новой войной, в которой вятшим придётся принимать участие. Но когда свои же «сограждане» пришли с Подола на Гору, когда твоё родовое гнездо боярское полыхает весело, когда майно, поколениями копленное, дымом уходит… И ведь от своих-то, от «людей меньших» — не оборониться, не спрятаться.
Киевская господа довольно спокойно воспринимала приход чужаков: волынцев или суздальцев, смоленцев или черниговцев. Но свой народ… смерть неминучая.
Тут-то и потребовались и дружина Переяславльская, и умище Мономахово.
Полвека прошло, киевская господа память о тех делах утратила. Они и «сами с усами». Так и будут жить. Пока не придёт Батый. И не оторвёт «усы». Вместе с головами.
Не нужен им сильный князь. Господа — против. Против любого. Против Долгорукого, против Ростика, против Боголюбского… Против него — особенно. Потому что он ещё и «правдоруб». Ищет «правду» и рубит виновных. Куда более последователен в этом занятии, чем Долгорукий, куда менее дипломатичен, чем Ростик.
Придёт. Найдёт. Казнит.
Святорусский вариант «veni, vidi, vici».
Поднимет все дела, все измены и крамолы, которые творились в Киеве последние десятилетия. Взыщет, не взирая на лица и выгоды. Бешеный.
Другой оттенок — «Мономахова тренога».
Мономах утверждал свои решения тройственным согласием: горожан, дружины и «чёрных клобуков».
Между «чёрными клобуками» на Роси — торками, берендеями, печенегами и «белыми клобуками» — степными половцами — кровная вражда. Столетие войн. У Долгорукого — первая жена половчанка, Аеповна. Его старшие сыновья — полуполовцы. Множество «настоящих» половцев служит им. Не по найму, хотя им, конечно, платят. А — «по праву родства». Активно участвуют в походах против других русских князей.
Пустить Юрьевичей в Киев — приставить «чёрным клобукам» на Роси нож в спину.
Видимо, после вокняжения Боголюбского в Киеве и случиться (в РИ) исход берендеев с Роси на Волынь, отмеченный там рядом топонимов типа «Берендеево болото».
Киев против Юрия и Юрьевичей — всегда. Рось — аналогично. От «Мономаховой треноги» остаётся одна «ножка» — княжеская дружина. Уже не «табуретка», а «жёрдочка». Чем это заканчивается — показала ночная резня в Раю. Когда, после убийства Долгорукого, киевляне вырезали суздальских вместе с их семьями.
Управлять Киевом «по-княжески», «от дружины» — как самому на кол лезть.
Боголюбский это понимает. Поэтому очень не хочет идти туда. В «кубло гадючее». Где и нож под ребро сунут, и чашу с ядом поднесут. Где будет масса льстивых, приторных, липких… людей. Которые поднабрались хитростей и подлостей у византийцев, у «гречников», которых он так не любит. Которые в этих обманах, интригах, недомолвках — живут и процветают. А он, который умнее, храбрее их всех — запутается в словесах лживых, как в тенетах паучиных.
С ним — Покров Богородицы! С ним — правда и праведность! Но ведь обойдут же! Обманут, отведут глаза, зальют уши…
— Не хочу! Не пойду! Пусть этот… Мачечич правит! Пресвятая Богородица! Ведь кубло же! Ведь всякая гниль, всякая гадость туда со всей Руси бежит! Дятел хоть как-то их укорачивал. У меня столько терпения нет! Не могу! Смотреть в их гляделки бесстыжие, речи их льстивые слушать… А они людей наших, семьи их — в Раю в куски рвали хохоча…!
— Что не хочешь — хорошо. Но — надо. Сходишь — вернёшься. Сюда. «Не место красит человека, а — человек место». Слышал? — Мудрость народная. Стол великокняжеский там, где Великий Князь. А не где дерева повапленные.
Андрей ошарашено уставился на меня.
«Так не бывает!». Великий Князь — всегда Киевский! Спокон веку! Опять Ванька-лысый про небывальщину с невидальщиной толкует! Но… если подумать… и, главное, решиться…
Тем более — прецеденты были. Ярослав Хромец был Великим Князем. Но десять лет сидел в Новгороде. Пока братец в Чернигове не помер.
Что Боголюбский перенесёт столицу Древнерусского государства из Киева во Владимир-на-Клязьме — я знаю по учебнику. Это его идея. Он к ней сам придёт. Но пусть первый раз услышит её от меня. Полезно говорить человеку то, до чего он и сам скоро додумается. И полезно помочь, поддержать твёрдость духа. В ту редкую минуту, когда сам Андрей — дрогнул.
— Брат мой Андрей. Господь не посылает человеку креста, которого тот снести не может. Крест этот — бармы Мономаховы — на твои плечи ляжет. Хочешь ты, не хочешь…
— Там и другие есть!
— Господи! Ну открой же глаза! Ну посмотри разумно! Кто? Твои братья — Глеб Перепёлка, гречники Михаил да Всеволод — вперёд тебя не пойдут. Дальше среди мономашичей Володя Добренький. Из него Великий Князь… Вы же, отец твой — ему всю жизнь поломали.
Сын самого младшего сына Мономаха Андрея — ещё один пример того, как разрушительно русская княжеская смута действует на русских князей.
Отец его имел на Руси редкое прозвище: Андрей Добрый.
Понять закономерности формирования княжеских прозвищ не просто. Часто это характеристика, данная летописцем или, даже, историком. Как назвал Ярослава Хромого — Мудрым — Карамзин. Сына его Мстислава — Великим — Татищев. Другая группа прозвищ даётся современниками. Болеслав Кривоустый — от человека, который видел, как этот польский князь разговаривает. Ванька Горбатый — про Ивана Третьего, иначе называемого Грозным и Великим — от не только очевидца-современника, но и противника.
Принципы формирования прозвищ владетельных особ должны быть близки на Руси и в Европе. В европах «добрых» — среди королей, герцогов, графов… множество. У нас — один.
Причём по жизни он должен был воевать. Проливать кровь, жечь селения, захватывать хабар и полон… Сначала, по приказу отца, Мономаха, защищать Волынь от поляков, мадьяр, чехов… И от своих, конечно. Потом громить полоцких «рогволдов» вместе с старшим братом Мстиславом Великим, княжить в Переяславле. Это-то и так место весьма… «горячее».
Всякая погань, которая из Степи катиться — прежде всего накатывает на Переяславль. Но Доброму пришлось ещё и отбиваться от Великого Князя Киевского. Призывать «диких торков» из Степи, чтобы отбиться от «мирных половцев» из Киева.
«Так не бывает!». — Точно. Ни — до, ни — после. Но… «жить захочешь — и не так раскорячешься». И тогда «не бывает» — случается.
Как-то во всей этой кровавой круговерти, он сумел заслужить славу «доброго». А ещё в 15 лет женился на внучке легендарного половецкого хана. Того самого, который Тугарин Змей. Володя Андреевич Добренький — не «абы хто», а змей-тугариновский правнук.