Маффин (ЛП) - "Mahsa". Страница 98

В темноте узники немного осмелели. Приглушённые голоса, отскакивая от стен и потолка, наполнили комнатушку душным тревожным ропотом. Не все они говорили на английском. Некоторые фразы звучали на языках, о родине которых я мог только догадываться.

— Господи! О, Господи!

— Мамочка, а она вернётся?

— Они опять его забрали.

— Чёртовы ублюдки!

— Мы здесь умрём.

— Никто нас не спасёт.

— Мне так страшно.

— Где мы? — прошептал я.

— Понятия не имею, — хмыкнул мой итальянец.

— Кто они такие? Торговцы людьми? — сама мысль об этом вызвала неконтролируемую тошноту.

— Можно и так сказать, — он сделал паузу, тихонько поёрзав у меня под боком, — Хотя я не стал бы использовать это слово. Нас продержат здесь очень долго, и, в конце концов, мы забудем, что когда-то были людьми.

— Кто… кто такая Елена?

— Ходячая неприятность, — ответил Винченцо, — В которую, кстати, втянул нас ты. Кому я говорил держать рот на замке? — что-то твёрдое и тяжёлое легонько стукнулось в мой живот. Наверно, это был его кулак, — Заканчивай корчить из себя героя. Так ты тех бедолаг не спасёшь, а только ускоришь их конец.

— Но они же…

— Они понятия не имели о твоём существовании. Зато теперь ты на верхней строчке хит-парада.

— Почему мы вообще здесь оказались? — проскрипел я.

— Так карта легла, — как ни в чём не бывало, ответил он, — Нас запихнули не в ту комнату. Майкл, верно, сейчас носом землю роет, разыскивая тебя.

Я так резко выдохнул, что если бы моё сердце выскочило через рот, то ни капельки бы не удивился. Произнесённое имя, словно пушечное ядро, ударило меня в грудь. Я не поверил своим ушам, но Винченцо, кажется, этого не заметил. Да и как он мог? Мы сидели в кромешной темноте. Даже при сильном желании он не увидел бы, как кровь отхлынула от моего лица или пробежавшую по пальцам лёгкую дрожь. Он не увидел бы, как я испугался.

Записка от Алрика, словно камень, оттягивала карман.

— Майкл? — это имя оставило на языке горький привкус.

— Ну да, тот самый, что тебя отмете… Ты дрожишь что ли? — удивлённо спросил он.

— Нет, — я поморщился.

— Тебе страшно? — решил он меня подразнить.

— Нет, — упрямо проворчал я.

— Ага, мне тоже, — мягко хохотнув, честно ответил он.

— Я просто замёрз… — прошептал я и уже готов был расплыться жалкой хлюпающей лужей или помереть со стыда, но сверху вдруг опустилась тяжёлая рука и неловко обняла за плечи.

Эта его скупая нежность успокоила меня. Всего одним прикосновением он напомнил, что я был не одинок. Благодаря Винченцо мне удалось не раствориться в заполнившей комнатушку безликой потерянной массе. Но страх не исчез. Душа отчаянно вопила от ужаса, требуя отыскать соломинку, за которую можно было бы ухватиться, чтобы окончательно не сойти с ума. Мне уже по горло хватило и приключений и собственной глупости.

— Из-за твоего невозможно огромного рта я иногда забываю, что ты ещё совсем ребёнок, — вздохнув, протянул Винченцо.

И не поспоришь. Свернувшись калачиком на холодном полу, я вряд ли выглядел взрослым, и опровергнуть его слова не мог. Поэтому с благодарностью принял предложенную заботу. Вокруг звучали голоса: вопрошали о будущем, оплакивали свою долю, а Винченцо спокойно сидел рядом. Спрятав меня под своей рукой, он вселял, пусть и слабую, но надежду на то, что всё будет хорошо.

— Почему ты такой добрый со мной? — осторожно спросил я.

— С чего ты это взял?

— Тогда, почему…

— А может, я просто темноты боюсь.

Закрыв глаза, я почувствовал, как уголки моих губ согрела лёгкая улыбка. Когда же это произошло? С каких пор итальянец, совсем недавно горевший желанием спустить с меня шкуру, стал моим главным утешением?

Возможно, он чувствовал свою вину.

Возможно, он и вправду был виноват. Или… Чёрт, я не знаю. На самом деле всё произошло из-за меня. Я втянул его в эту передрягу, вернувшись в квартиру со сворой убийц на хвосте, вместо того, чтобы бежать прочь.

Когда самобичивание достигло своего апогея, рядом с нами запела женщина. Разномастный шёпот мгновенно утих, и душную комнатушку наполнил глубокий сладкий голос. Всё замерло — мы слушали её молча, ни звуком не смея прервать тягучей, словно медовая патока, песни. Мне показалось, что незнакомка поёт уже не в первый раз. Сколько же времени они здесь просидели? Откуда были все эти люди?

— Что это за язык? — спросил я.

— Китайский, — быстро ответил Винченцо.

— Ты понимаешь его?

— Это колыбельная. Она поёт своему сыну.

В груди вдруг резко заболело. Обхватив себя руками, я постарался успокоиться.

А песня всё звучала. Казалось, что мы слушаем её уже много часов. Мелодия тихими волнами ласково окатывала сердца. В некоторые вселяя надежду, она разрушала моё. Я спрашивал себя: что, если это наказание? Что, если Эшер и все неприятности, в которые я вляпывался на своём пути, были карой, посланной мне Богом за мои прошлые поступки? Тогда чем провинилась эта мать? А её ребёнок? Чем они заслужили такую участь?

— Расскажи мне что-нибудь.

— Что? — вздохнул он.

— Что угодно. Всё равно что, - я больше не хотел её слушать, — Ты знаешь, где мы находимся?

— Нет.

— Ты знаешь, почему мы здесь? — «да» или «нет» не сделали бы меня счастливее, но его молчание было ещё хуже, — Знаешь, не так ли?

— Ты должен был сбежать, когда выдался такой шанс.

— Что? — вздёрнул я голову.

— Думаешь, я не слышал, как ты вылез в окно? Грохот стоял, будто ты там кабана завалил.

— Почему же ничего не сказал?!

— Ха, что ещё мне за тебя сделать? Ты даже сбежать по-человечески не смог. Хочешь, чтобы я тебя и этому научил?

— Отвали, — ткнув его в рёбра, я выбрался из-под тяжёлой руки и прислонился к стене. Он думает, я сбежал просто так? Или знает о записке? Я прижал ладони ко лбу и с силой провёл по волосам. На внутренней стороне руки отпечаталось моё собственное горячее дыхание. Как же мне хотелось, чтобы всё было гораздо проще.

— Что за реакция? Не принимай мои слова близко к сердцу, — прохрипел он.

— Вообще-то, нормальные люди именно так и реагируют. Они расстраиваются, когда кто-то скрывает от них жизненно важную информацию, — съязвил я.

— А ты нормальный?

— Заткнись.

— Ну и что хорошего в том, что ты узнаешь, почему мы сюда попали? Считаешь, это каким-то волшебным образом откроет дверь или позовёт кого-то на помощь? Нет, ничего не изменится.

— Мне станет легче.

— Ты, и правда, так думаешь?

— Да, — фыркнул я, не смотря на то, что сам себе не верил. Он был прав — ничего не изменится — но так я хоть что-то бы понял. Я смог бы вникнуть в нашу плачевную ситуацию, и моя голова не взрывалась бы от вопросов, которых, с каждой попыткой отыскать на них ответы, становилось всё больше и больше. Во мне засела крепкая уверенность, что тогда я больше не буду совершать глупых ошибок. Может быть, не буду.- Просто скажи мне, ладно? Скажи, что я сделал? Чем всё это заслужил?

Из темноты послышался усталый напряжённый вздох: «Ты ничего не сделал».

— И что это значит? — нахмурился я.

— Ничего. Забудь.

— Минуточ…

— Кончай базар, — проворчал он.

— Можешь предложить что-нибудь получше?

— Ага. Вообще-то, я задумал двинуть на свиданку.

— А чувство юмора у тебя такое же говёное, как и было.

— Много ты понимаешь, комик недоделанный.

Внезапно я понял, что вокруг стало тихо, и эту тишину нарушали только наши два голоса. Казалось, что все узники слушают нас. Наклонившись вперёд, я на ощупь прошлёпал ладонями по полу и осторожно встал на ноги.

— Здравствуйте, — громко сказал я, — Скажите, сколько нас здесь?

— Двадцать, — ответила женщина.

— Тридцать, — поправил её кто-то.

— Пятерых-то забрали, — прошипел мужской голос.

— И ещё заберут, — прорычала другая женщина, — Они всегда так делают.

— Как… как вас зовут? — прошептал я.

— Эй, герой, завязывай, — предупредил Винченцо.