Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна. Страница 62

Она любила читать, безумно любила. Но, во-первых, будучи по образованию лингвистом, предпочитала если не классику, то, по крайней мере, хорошо написанные, добротные романы. Не всякую там дурацкую фантастику, не детективы, и не дамскую лабуду. Это она вообще за литературу не считала. Вот Толстой, Достоевский, Кафка, Сартр, Гельвеций — вот это писатели так писатели! Ради таких вот шедевров, Зинаида Викторовна сама выучила три иностранных языка. Поначалу чтение в оригинале давалось с огромным трудом. Но чем больше она проникала в сложности и красоты других языков, тем больше ее это занятие увлекало. Она записалась в библиотеку, брала книги на английском, итальянском и французском. Правда, итальянской литературы было совсем уж мало. Все упиралось в денежный вопрос: откуда взять деньги на хорошие книги учительнице, у которой зарплата чуть больше прожиточного минимума? Проблема. У Геннадия она деньги не хотела брать принципиально, полагая, что молодому человеку и самому не мешает иметь на карманные расходы.

Она никогда не думала о себе, о собственной внешности, и о том, насколько это важно. Ей всегда представлялось, будто такой глупостью занимаются только пустоголовые куклы Барби с куриными мозгами и интеллектом пятилетнего ребенка.

И вот теперь, совершенно преобразившись внешне, и взглянув на себя новую в зеркало, она вдруг ощутила настоящий шок. Раньше на нее оттуда смотрело нечто старое, неприкаянное и злое — бесполое. А сейчас она видела перед собой не просто женщину, шикарную женщину — утонченную и изысканную. (Чего уж греха таить, это Зинаида Викторовна слегка загнула! Не случается таких радикальных перемен за столь короткий срок.) И эта старая училка вдруг с удивлением поняла, что ей плевать на пенсию. Что, в сущности, жизнь только начинается, и, что бы там не случилось в дальнейшем, она больше не станет превращаться в страшное чучело. Она ощутила себя той Зиночкой — восемнадцатилетней хохотушкой — которая благополучно погребла свой оптимизм и жизнь под ворохом перманентного недовольства всем и вся. Ей вдруг расхотелось ворчать, хамить и ругаться. Напротив, эти две молодые девушки рядом с ней казались ей симпатичными и приятными.

Вот в таком приподнятом настроении она позволила себя погрузить в машину и отвезти в один из лучших ресторанов города, который хоть и находился на окраине, однако ж считался самым дорогим и престижным.

— Послушайте, Алена, это ведь ваш салон красоты?

— Мой.

— И магазин ваш? Как же вам пришло в голову начать собственное дело? — Зинаида Викторовна и вправду была в полном недоумении. Она всегда искренне считала, что любой бизнесмен — ворюга и гад, достойный сырой камеры в тюрьме и крепкого замка на решетках. Алена никак не подпадала под этот образ ворюги. — И самое главное, как вам такое удалось?

— О, — кажется, сама того не подозревая, Зинаида Викторовна затронула любимую Алёнину тему. — Эта такая занятная история! За дело я взялась еще лет десять тому назад, и, верите ли, ничего не получалось. Я вообще всегда считала себя какой-то невезучей. А тут — прямо хоть караул кричи, — начала хозяйка салона и магазина с невероятным энтузиазмом, выводя машину со стоянки. В отличие от Анны Михайловны водила Алена аккуратно и осторожно, — как ни старалась — все из рук валится. И в личной жизни никакой радости. Мужики мелькали, как картинки в калейдоскопе. А еще пару раз меня вообще элементарно кинули. Осталась без денег, в долгах, как в шелках… ну, тут мне Женька и подвернулась.

— Женька? — удивленно переспросила Зинаида Викторовна. — Эта та, что подружка моей… э-э… Ниночкина подружка?

— Ну да. Она самая.

Ниночка, сидя на заднем сидении энергично закивала, но две дамы впереди её подтверждения не заметили.

— Она что же, такая богатая?

— Богатая?

— Она вам деньгами помогла?

Алена неожиданно рассмеялась.

— Да что вы! Лучше. Так уж получилось, что депрессия на меня навалилась. Скажу я вам, такая депрессия, что хоть бери моток бельевой веревки и вешайся. Ну, тут Женька и говорит: давай, мол, я тебе твой портрет напишу. Не за деньги, конечно… какие деньги, когда я тогда в подселении жила. Квартиру пришлось продать. Бывший муж долгов наделал и сбежал, а на меня наехали. Говорят: либо отдавай долг, либо сыну горло перережем. Вот и пришлось квартиру продавать.

— Ужас какой! А при чем же здесь портрет?

— Просто Женька мой портрет написала. Он теперь у меня в спальне висит. Можете себе представить, с какой физиономией я ей позировала? Но портрет она написала вообще другой. Я на нем счастливая и… даже не знаю как выразиться… такое впечатление, будто он весь светится изнутри… вот всё с того момента и началось. Случайно встретила нужного человека, случайно разговор зашел, случайно деловое предложение сделал…

Мотор «Пежо» тихо, но мощно урчал. Колеса нежно шуршали по асфальту, машина с легкостью ретивого мустанга покрывала километр за километром. А Зинаида Викторовна слушала рассказ, забыв обо всем.

— Поначалу я даже не верила. Вот, думаю, сейчас белая полоса, а потом все опять наперекосяк пойдет. Но с тех пор словно бы ангел-хранитель у меня появился. Знаете, ни одной сорванной сделки, никаких рэкетиров, никаких наездов. Даже муж прежний объявился, узнал о случившемся, деньги вернул. Правда, сейчас у него своя семья, двое малышей, но с Дениской он встречается. Чем может, помогает. Да и моя личная жизнь налаживаться стала. Вот замуж собираюсь. Но, как я подумаю обо всем этом, мне все же кажется, что началось мое счастье именно с портрета.

***

Первой КПП прошла молодая женщина. Андрей самым тщательным образом обыскал ее металлоискателем, но ничего не нашел. Бориса это успокоило лишь наполовину. Никто не даст гарантии, что под платьем эта милая дурнушка не навешала на себя килограмма два пластиковой взрывчатки, а то, что двести грамм тротила убивает всех людей в комнате в двадцать четыре квадратных метра, он знал не понаслышке, и испытывать такой способ проверки на собственной шкуре совсем не хотелось. Поэтому тут же вызвали Екатерину, та, без умолку болтая, словно ничего не произошло, повлекла красавицу с косой в отдельную комнату для личного досмотра.

— Да ты не обижайся, — с легким украинским акцентом тараторила Екатерина, заталкивая женщину в какую-то крохотную комнатенку, пустую, как старая картонная коробка, — Хозяин у нас дюже строгий! Веришь, никому не доверяет! Собственную тень, и ту допрашивает на предмет злых умыслов… а уж нас, прислугу… да Боже мой… а мне и не жалко. Что, от меня убудет, чи шо? Я вот здесь у вас в России нелегально живу уж лет пять, так я тебе вот что скажу: хлебнула я — по уши самые! Уж у каких я только хозяев не работала! Одни придирки, а платили — тьфу! — она смачно плюнула, со знанием дела обыскивая женщину и продолжая стрекотать: — Да как Константин Николаевич исправно платит, дак пусть бы себе обыскивал хоть лично да каждый день… я только — за. Он же холостяк! К нему женщины в очередь выстраиваются, лишь бы с ним ночку провести! А то глядишь: приметит, да еще поди понравишься… — и так далее, и тому подобное.

Слушая эту ненавязчиво-глупую болтовню, никому бы и в голову не пришло, что Екатерина — никакая не украинка, а бывшая уголовница, отсидевшая пять лет за убийство своего сожителя. Знала она и умела много. Талантов у нее было и того больше. А уж как она метко стреляла и пользовалась холодным оружием, так многие мужчины завидовали. Была она пышногруда, крутобедра, а осиная талия заставляла оглядываться на нее не только мужчин, но и представительниц женского пола, которые при виде такой красоты не мерли от зависти только по причине зловредности. Хотя с другой стороны, мода на высоких, тощих «унисексоток», так старательно навязанная средствами массовой информации, все же больше действовала на женские умы, а не на мужские. Те по-прежнему предпочитали если не «рубенсовских и бальзаковских пышек» с их дородными и дебелыми телесами, то уж по крайней мере женщин с округлыми формами. Конечно, попадались и среди мужского населения такие, кто тощие мощи какой-нибудь топ-модели почитал за святые мощи. Однако Екатерина с ее неотразимыми формами очень часто пользовалась ими, и иной раз легкое, отточенное движение бедра наповал сражало намеченного заранее представителя сильного пола, поражая его в самое сердце и давая женщине возможность воспользоваться всеми преимуществами своего привилегированного положения. Более того, при всех своих качествах, была Екатерина отменным психологом, и с одного взгляда, словно опытная цыганка, с точностью определяла как ей вести себя с тем или иным человеком. Эта Любаша, добрая, наивная и бесхитростная, представлялась ей даже не объектом тренировки, а так, чем-то вроде развлечения.