За гранью тьмы (СИ) - Аро Ольга. Страница 25

Закрываю глаза, морщусь от сплетения чувств, которым не могу подобрать названия. Не могу избавиться, не понимаю, как закрыть распахнувшееся окно.

Смотрю сквозь нее и вижу чернейшую бездну безысходности и отчаяния, страха и ожидания потери. Боль разрывает изнутри: беспощадная, рвет на части, не давая и вдоха сделать.

Теперь так всегда — чувства Тео как проникающие ранения против моего желания мучают сознание, изводят тело. Я с трудом могу контролировать это, не находя спасительных решений.

— Я не больна, — отвечает Тео, — я не больна, — твердит она механически.

— Прекрати, — устало просит Гейл, покачивая головой. А во взгляде — беспросветная жалость к давно уже бывшей лучшей подруге.

Несостоявшейся влюбленности.

— Все твои истории об отце, об этом… существе — сказки, которые ты выдумала. Чем скорее ты это признаешь, тем раньше тебе можно будет помочь. Просто… признай. Обратись к специалистам…

Тео вздрагивает всем телом, словно впервые осознав то, что пытается донести до нее Гейл, затем поднимает голову и долгим взглядом смотрит на друга.

— Ты даже не понимаешь, — наконец негромко, сдержанно произносит она, — о чем говоришь. Чтобы поверить — ты должен убедиться? Ты должен увидеть его?

Гейл мрачно усмехается, покачивая головой. На лице его написано сомнение и открытое нежелание обсуждать все, что говорит Тео. Он давно сделал свои выводы, давно вынес вердикт, не подлежащий сомнению.

Он почти прав.

Тео больна. Болезнь сжирает ее изнутри, подтачивая медленно, как жук, выгрызающий нутро крепкого дерева.

Она почти не спит, раздираемая кошмарами. Каждую ночь она видит пугающие сны, того и гляди готовые воплотиться в реальность. Тьма поглощает ее разум, беспощадная и лишенная милосердия. Еще немного, — знаю, — и сны превратятся в явь, возникнут перед глазами пугающими образами, не исчезающими даже при дневном свете.

Не могу помочь ей, не могу изгнать средоточие черного, как сделал однажды: не могу изгнать самого себя.

Она пьет кофе, вливая его в себя в таких количествах, точно желая заменить им кровь; нередко забывает поесть, только к вечеру осознавая, что за весь день не взяла в рот ровным счетом ничего, кроме густого, крепкого, сильно подслащенного черного напитка.

Головные боли становятся ее неизменным спутником; уже дважды кровь, казалось, без причины лилась из носа. Тео с месяц не ходит в университет, слишком погруженная в саму себя.

Мне не нужно искать спрятанную на поверхности суть, чтобы понять, что она погибает, и, кажется, я смиряюсь с этой мыслью.

Мир для нее истончается с каждым днем, превращается в иллюзию, становясь реальным только, когда мои губы касаются ее лица или когда я беру в руки скрипку. Часы тянутся медленно, время растягивается, а жизнь обретает смысл, отступая перед покоряющим совершенством музыки.

Призрачный свет других вселенных дарит Тео силы, вливается в слабое человеческое тело, перенося ее, нас обоих, дальше от темной маленькой комнаты с зашторенными окнами.

Я помню ночь, когда, вдохнув ледяной воздух, нашим взглядам открылось черное, бесконечное небо, сплошь сверкающее россыпью звезд. Алыми переливами, вспышками разлилось над головами сияние. Тео держала меня за руку и, запрокинув голову, долго смотрела вверх.

Там, под небом, залитым неестественным светом, нашим взглядам предстал Город. Видение, настоящий морок, заставивший мое сердце сжаться. Больно не было — собственная боль оставила меня еще на берегу, когда волны лизали синие джинсы Тео.

Я ощущал глубокую, чарующую тоску по былому, смотря на белые стены высоких башен, на мраморные улицы и широкие террасы.

Пустынный, населенный только тенями Город очаровывал своей идеальной красотой. Набежавшие облака бросали тени на высокие шпили, скользили по крышам домов.

Я прикрыл веки, а когда открыл их, то оказался уже не тем, кем был раньше. Надо мной тяготело воспоминание, видение позабытого прошлого, а пальцы Тео, сжатые в ладони, казались покрытыми льдом.

С неохотой возвращаюсь к довлеющему над головой настоящему. Мне не нужно слышать слова Тео, просьбы или даже приказы, чтобы понимать ее желания. Больше не нужно.

То, что зародилось между нами, сильнее устоявшихся порядков этого мира. Оно нарушает естественный ход времени, разрывает существующие издревле связи.

Вероятно, Тео тоже понимает, что мир совсем не таков, каким люди привыкли его видеть.

Скользит по губам легкая улыбка.

— …ты все извратила, понимаешь? Твой отец, наконец, перестал пить, а ты рассказываешь мне о каких-то… — Гейл морщится, а потом будто сплевывает слово, — …демонах. Послушай себя. Просто послушай, какую чушь ты несешь.

— Не о демонах, — коротко, без единого промедления отвечает Тео, — он один.

Ее упрямство раздражает Гейла, выводит из себя, но что-то, что он чувствует к своей подруге, что-то необъяснимое, призрачное, давнее, теплое, не дает уйти.

Медленно поднимаюсь; слышу звук, с которым металлические ножки отодвигаемого стула скользят по плиточному полу. Распахиваю веки, вижу, как Тео оборачивается на скрежещущий звук, как невысказанный вопрос чуть не срывается с обкусанных губ.

Она желает доказать Гейлу свою правоту, и я не могу обвинять ее в этом. Это ее желание, и я принимаю его как должное.

Времени почти не осталось. Так мало сказано, и так мало сделано. Ничтожно мало.

Поэтому я не смею отказать Тео в ее невысказанной просьбе, которую ощущаю глубоко внутри себя.

Вскидываю руку вверх, в светлое, знойное небо. Первый, еще слабый порыв налетевшего ветра колышет полы плаща, играет в волосах.

Пальцы касаются ветра, тянут невидимые нити, сжимаются в кулак, подчиняя себе вольную стихию.

От сильнейших эмоций, которые ведут меня теперь, во мне что-то изменилось. Я больше не ищу Путь, не стараюсь соблюсти древние законы. Я живу мгновением настоящего, следуя воле Тео. Иногда почти неосознанной.

— Что за?.. — крутит головой Гейл, когда усиливающийся ветер начинает хлопать натянутым тентом. Удивленные голоса окружают Тео, люди оглядываются и плотнее запахивают легкую одежду, на лицах их читается сомнение, словно они не верят собственным глазами. Ветер несет с собой прохладу, становясь сильнее, обжигает лицо непривычным осенним холодом.

Сильнейшим порывом переворачивает столик, катит его по полу, увлекая куда-то вместе со стульями.

Изумление на лицах вокруг сменяется страхом, люди спешно покидают ненадежное укрытие, убегают в обманчиво-спасительную надежность ближайших зданий.

Кривая улыбка застывает на лице. Медленно опускаю руку, ощущая, как ветер треплет волосы, как бьют по ногам полы плаща.

Я стал сильнее. Забирая жизнь девушки, я пробуждаю себя, превращая в того, кем был когда-то, в того, кто сумел создать Скрипку.

Это знание даже эхом не откликается внутри — теперь мне ничто не может причинить боль — я могу чувствовать только чужую, боль Тео, и только она имеет значение.

— Идем, — пытаясь перекричать вой ветра, Гейл вскакивает со стула, хватает замершую Тео за предплечье. — Скорее.

Она молчит, не сводя с меня горящего взгляда. Поднимается со стула, делает неуверенный шаг навстречу. Ветер треплет ее длинные волосы, рвет футболку, парусом вздувая на спине.

Ураган набирает силу, вихрями обрушиваясь на широкую улицу. Кричат люди, слепо и беспомощно мечатся, обуреваемые паникой перед самой природой; скрипят гнущиеся металлические столбы, хлопает ставнями распахнутое где-то окно и разбивается, осколками усыпая асфальт.

— Все это… — шепчет одними губами Тео, слишком тихо, чтобы я мог слышать, но я понимаю каждое слово, — ненастоящее. Весь этот мир…

— Тео, — умоляюще произносит Гейл, прикрывая глаза ладонью, щурясь от сильного ветра. — Пожалуйста, нужно в укрытие.

— Нет, — она отдергивает руку и идет ко мне, позабыв про брошенный на столике телефон и бутылку воды.