Дивьи люди (СИ) - Ударцева Людмила Владиславовна. Страница 22

- Не ведаю, о чём молодой человек толкует, - лепетал он, вконец расстроенный, - Слова не понятные какие-то.

Я жалел, что поставил человека в тупик, понимал же, где нахожусь.

- Ну, я о круглых таких, маленьких штучках спрашиваю, размером с горошину, которые пьют, от болезней.

- На каком дереве эти штучки растут?

- Не растут. Их на конвейере штампуют. Мне нужно менее трудоёмкое лечение.

- И что выпил волшебную горошину и прямо поправился?! – торговец ухмыльнулся недовольный поворотом разговора. - Каких только чудаков на ярмарке не встретишь! - От моих ещё более дотошных уточняющих расспросов выручил торговца, как не странно Паныч,

- Уж и не говори. Может что молодому человеку от излишнего ума взять, чтоб поглупей был? – предложил он продавцу, подмигнув мне.

А тому только, что дай возможность поболтать на знакомую тему,

- Конечно. Сейчас в миг подберём…

Мы с Панычем захохотали в голос и пошли в следующий ряд, оставляя лекаря с его снадобьями для «поглупения» в замешательстве,

- И чего спрашивать, если брать не стали?...

Ряды с «чудо-травами» сменили телеги с механическими приспособлениями самого необычного предназначения: деревянные маслобойки, железные дуги для конного сбора сена, плуги, что-то похожее на мясорубку или соковыжималку, сразу и не разберёшь. Хождение от лавки к лавке стало похоже на игру - угадайку: «Это, наверное, меха для кузнецы, а это какой-то духовой музыкальный инструмент за толстопузым котелком»…

- Тот диск с указателями – это календарь? – Спросил я у мужчины, предлагающего нам рассмотреть его товар, повнимательнее.

- Годовик, - поправил он меня, и принялся показывать, как работают указатели дня и месяца.

- Хорошая штука, - я не смог не согласиться с простотой и удобством использования, когда заметил, что он невольно, то и дело косит взглядом на мою левую руку.

- Часы у меня купите? – предложил я ему.

Торгаш видимо думал о себе как о непревзойденном стратеге и чтобы скрыть интерес, отмахнулся,

- Да у меня есть такие…

Я открыл рот от удивления, в готовности засыпать его вопросами: «Где взял? Когда?». Только тут же успокоился –прощелыга-торгаш, таким образом пытался ослабить ценность моих цасов!

Сравнивая стоимость ковров и других вещей, я успел наметить приемлемое для меня количество медяков.

- Сколько за них дадите? – Уступать я не собирался. Не даст пятьдесят медяков, пойду дальше.

- Четыре серебреника тебя устроят?

Я шепотом поинтересовался у Паныча,

- Это в медяках сколько?

- Двести.

- Ну, надо подумать! Я двести пятьдесят за них выручить хотел, - соврал я, не моргая. «А, чего от меня ожидать. Я ведь из испорченной грехами Яви!»

- Я хорошую цену даю.

- Я ещё никому их не предлагал…

- Ладно, чёрт с тобой! Давай за двести двадцать.

- Двести тридцать.

- Зачем людей грабить. Столько весь мой товар стоит.

Значит точно хорошие у меня часы.

- Нет – значит, нет…

- Бери свои деньги, крохобор!

Снятые с руки часы за долю секунды оказались в руках торговца. Он только что не вырвал часы у меня, пока я их снимал. Не справившись с эмоциями от обладания редкой вещицей, либо подсчитывая прибыль от её перепродажи, он, всё же, не удержался от восторженного шепота:

- Тонкая работа, - и, почти мгновенно, вспомнил о маске равнодушия, по-моему, он её дома репетировал перед ярмаркой, спросил: А может, что по хозяйству у меня возьмёшь?

Заимев местные «бабки», я обрёл возможность помечтать о приобретении чего-нибудь ценного для меня в моём мире. Только, что?

- Оружие у вас есть? Ножи или кинжалы с оригинальными рукоятками?

- На кой тебе оружие? Деньги на игрушки тратить! У нас с кем ты чего не поделил? – растревожился мой старший приятель.

- Я не драться. На память, как бы, хочу оставить.

- На память семье строчник оставлять нужно или птичий щипатель, а не оружие, - пытался вразумить меня и торгаш, не понимая, что я вовсе не семье память о себе оставлять собираюсь, а себе вещь ищу как доказательство, что я действительно был в этом мире, а не бредил в коме после автокатастрофы.

- Этот агрегат у вас для чего? – отвлёк я их от дальнейших нравоучений, указывая на какие-то полированные палки неизвестного мне назначения. Я и вправду хотел знать, что именно я разглядел за парой станков, напоминавших ножные швейные машины. Это была неброская конструкция из двух палок, прикреплённых к небольшой лавке, буквой «г». На верхнем, подвижном конце деревяшка заканчивалась кожаным ремнём. Длинная пружина крепилась двумя скобами от верхней перекладины до педали под лавкой.

Продавец со знанием дела, меня тут же исправил,

- Это тебе ни какой не ареат – это очень важный домашний предмет. Каждое уважаемое семейство такую штуку дома имеет. Как прикажете без этого дитя воспитывать?

- Паныч, почему я у тебя подобной ерунды в доме не видел?

- У меня же одни девки. Им только брови сведи - они хныкать. В сарае шлёпень храню, от ненадобности.

- Вот и тут бы он не помешал! - подсказал продавец, сопровождая слова размашистым жестом, он видимо уже представил, как вернул назад часть своих денег, - Слёзки бы девичьи по делу пришлись, а не по притворству. Возьми этот шлёпень – не пожалеешь.

- Не нужно. Обойдусь, - отмахнулись мы с Панычем почти одновременно.

- А если кто на воспитании не экономит, сложнее устройство есть. - Из под телеги-прилавка мужик вытолкал полированную, из светлого дерева штукенцию, на маленьких, деревянных колёсиках. - У меня сегодня три взяли, в подарок, на зубок.

От первого варианта второй, ещё не собранный «экзекутор» отличался, резной педалью с фиксатором амплитуды движения и более сложной пружинной частью, приводящей в боевое состояние белый ремень, - На этом шлёпне даже силу удара выставить можно, - похвалил конструкцию мастер и предложил Панычу: - Возьми своим дочкам.

- Да есть у меня уже один и давненько, можно сказать, друг детства.

- Моё дело предложить, - отступил от нас продавец «страшилки» для детской комнаты.

Паныч повёл меня дальше по ряду, скрывая за усами улыбку от воспоминаний, как я догадался связанных с этим самым «допотопным воспитателем». У меня в голове не укладывалось, как можно грудному ребёнку такое подарить. Они, что заранее при рождении дитя уверены, что без ремня у них нормальный человек не получаться.

- Я правильно понял, что тут детишек с помощью этой штуки секут?

- Приходиться, если забалуют.

- Не гуманно это как-то.

- Хочешь сказать - не хорошо? – Я согласился с подобным упрощением, а он стал рассказывать, не смущаясь беззаботной улыбки, которая то и дело углубляла морщины вокруг его глаз. - Не берусь судить о том, что ты считаешь правильным, только у меня шлёпень дома «почётное» место занимал и отцу я за него только благодарен. Конечно, мальчишкой думал, вырасту - на дрова поколю; уж больно часто на его лавке приходилось лежать, до тех пор, пока однажды от моего подросшего зада ножка под лавкой не подломилась. Отец тогда за тисканием соседской девчонки меня поймал. Зол был, как чёрт, а тут ещё шлёпень не выдержал. Уж лучше бы он целым был и, как обычно, ремень по мягкому месту. – Возможно, воспоминания были такими яркими, что Паныч, даже потёр низ спины, затем подвёл итог истории: - В общем, получил я тогда за упругие сисюльки сломанным шлёпнем по хребту.

Он рассказал ещё несколько случаев из своего отрочества, с большим уважением отзываясь об отце. Хотя среди старших членов семьи я не видел его родителей, и мне было неизвестно, где они или что с ними сталось, но несомненным было то, что в его тёплом взгляде отражались дорогие ему воспоминания.

Я проникся ими, думая о своём. За все годы, пока я рос, мой отец не прикоснулся ко мне и пальцем. Очень сдержанный, вечно занятой и уже не очень здоровый мужчина, до последних дней веривший, что смысл его жизни научить старшеклассников составлять уравнения химических реакций. Его убеждённость в чрезвычайной важности химии в жизни людей частично передалась и мне, влияя на выбор профессии. Я, как и мой отец, был уверен в силе по-доброму сказанного слова, но так как собственных детей у меня не было, мои слова прозвучали не убедительно.