Модификаты (СИ) - Чередий Галина. Страница 87

— Пожалуйста, — вернула я ему просьбу, и он все же подчинился.

Поливая его голову, я целовала прядь за прядью, прежде чем смочить их. Не только водой, но моими слезами, что то и дело почему-то выкатывались из глаз, так сильно все внутри сдавливало и грелось от трепетного восхищения им, от осознания степени столь скоропалительно постигшей меня любви. Закончив с головой, переместилась и начала не мыть, а скорее исследовать пальцами, как заново, его большое тело, запоминая и запечатывая в себе очертания и силу, таящуюся в нем, навечно. Сама уже вся трепетала и истекала для него, но сумела чудом обуздать лютую потребность, отложить ее, забралась в ванну, расплескав море воды, что мгновенно исчезла сквозь дерево пола, осталась стоять на коленях, пока брила Рисве. И только потом уронила острейшее лезвие за пределы принявшего нас обоих огромного листа, соскользнула, направляя жесткий и содрогающийся в моем захвате ствол моего энгсина в себя. Застонав в голос мое имя, Рисве запрокинул голову, хватая трясущимися руками под ягодицы, и толкнулся навстречу, лишь чуть-чуть, не навязывая мне интенсивность проникновения, лишь умоляя взять все. Раскачивалась, впуская его все дальше, не в силах принять сразу, но так желая всего без остатка, глядя на его задранный подбородок, наклонялась облизать беззащитно выставленное горло, поймать губами судорожные дерганья кадыка, шепча правду о том, что не просто отдаюсь ему, сходя с ума от наслаждения, а хочу его безраздельного владения мной, что никогда не испытывала ничего более прекрасного, чем близость с ним, что он во мне так глубоко, что мне больно и сладко, что я его впитала в себя навечно и нет ничего, способного стереть это отпечаток, что сейчас-сейчас-сейчас взорвусь, взлечу и он должен держать меня крепче. В последние безумные секунды, запустила пятерни в его мокрые волосы, столкнула наши взгляды и показала себя Рисве полностью, давая увидеть весь свой экстаз, подаренный им, добивая нас обоих окончательным рваными рывками и невозможным откровением. Мой энгсин достиг своего финала, сотрясаясь всем телом так, что в ванне почти не осталось воды, хрипя на каждом выдохе, но не разрывая нашего визуального контакта и открываясь до самого дна в своем наслаждении-откровении так же, как я и перед ним.

Перебравшись немного позже в спальню, я улеглась в наше ложе на спину, протягивая к моему любимому руки и гостеприимно распахивая бедра, прося его о новой близости и принимая на этот раз сразу, отвечая на кипевшее в нем постоянное нетерпение, сколько бы мы ни проводили времени в постели. Вторгнувшись сначала порывисто, Рисве остановил себя, начав двигаться медленно, но глубоко и мощно, как способен только он.

— Скажи мне, что я тебя не потеряю, Софи, — сквозь тяжелое дыхание бормотал он, перемежая слова быстрыми поцелуями на моем лице. — Пообещай мне.

— Ни за что. — Если это будет от меня зависеть. — Ты уже настолько во мне, что разделить нас невозможно.

Даже разбросай нас сейчас внезапной фантастической силой снова по разным мирам, по совсем несхожим, несовместимым жизням, ты все равно будешь во мне, ты обладаешь мною, родной мой инопланетянин. Этого уже нельзя никак отменить или как-то уменьшить со временем и расстоянием. Это не страсть, не сиюминутные чрезмерные эмоции на фоне физической эйфории, не пафос, а те самые чувства, что пронизывают души, не связывая их сложным, но однажды распускаемым узлом, а сливая, как две реки, чьи воды потом уже не разделить, не отмерять опять в разные потоки. Все это я ему прошептала-выстонала, повторяя бесконечно, что люблю, и получила те же признания в ответ с лихвой.

Ночь длилась и длилась, а я все не могла остановиться, насытить охватившую меня потребность погрузить моего Глыбу в то бесконечное море ласки и тепла, что он сам и отыскал во мне, открыл для самой себя, словно первопроходец некую тайную волшебную территорию, существование которой так давно принято считать чем-то мифическим людьми "цивилизованными и адекватными", разложившими любовь на составляющие, окрестившими ее совокупностью гормональных и химических процессов, происходящих в организме, и едва ли не зачислившими это чувство в число легких психических расстройств.

Не знаю, откуда брались мои неисчерпаемые силы, но мне удалось-таки укатать моего неугомонного энгсина. Хотя знаю, конечно. Эта неестественная бодрость выросла из неожиданно побежденного страха, решимости и из понимания, что все может поменяться очень и очень скоро. Никому не дано во всех подробностях видеть будущее и к чему приведет его выбор. И чтобы сделать собственный, мне необходим сейчас совет и истинный, незамутненный эмоциями взгляд на все "за" и "против".

Потихоньку приподнявшись на локтях, я еще некоторое время смотрела на черты Рисве, такого безмятежного и счастливого во сне, не в силах и сама не улыбаться. Какой же он… нереальный, словно мечта. Ни темных пятен, ни двойного дна, ничего спрятанного и за пазухой. Такой настоящий, как и большинство хротра. Неиспорченные дети этого гармоничного мира, с чистыми чувствами, вместо марающих душу страстей. Проведя дрожащими пальцами над профилем Рисве, но не коснувшись, осторожно выскользнула из спальни. Стараясь не шуметь, спустилась по бревнам лестницы и пошла к тироду Вали, но добравшись, замешкалась. Ночь близилась к рассвету и Душа народа могла спать или дежурить около пострадавшей, и я не в курсе, насколько прилично тут пробираться в чужой дом без приглашения. С другой стороны, мне так нужно было поговорить с ней, пока без присутствия моего энгсина, которому наверняка не понравится, что я даже раздумываю приблизиться к чудовищу, породившему мои кошмары, свидетелем которых ему приходилось становиться ночь за ночью. На мою удачу на настил тирода вышла молодая женщина, видимо, помогавшая Вали, и прежде чем я успела попросить, кивнула и скрылась за полотнищем занавеса. Спустя минуту появилась матриарх хротра и окинула взглядом окрестности, очевидно, ища Рисве.

— Я одна, мне очень нужно посоветоваться.

Ни о чем не спрашивая, Душа народа спустилась ко мне с помоста и, мимолетно коснувшись плеча, двинулась между деревьев, очевидно, предлагая следовать за ней. Мы пришли на берег того самого озерца, где я впервые брила Рисве, одновременно осознавая в процессе невероятную его притягательность для меня, и расположились на не остывших еще от долгого жаркого дня камнях. Не теряя времени и не ища более удобных или сглаживающих формулировок, я рассказала женщине обо всем, что узнала от дока.

— Я что-то такое и предполагала, еще когда вы все только пришли к нам, — выслушав меня и немного помолчав, сказала Вали. — Вокруг него и в нем клубится постоянно нечто темное, сквозь которое рвутся доброта и чувство вины. Он так отчаянно нуждается в очищении своей лойфы, но уверен, что не может заслужить его. Но ты ведь не о нем хочешь говорить, София. Ты пытаешься понять, как быть тебе.

— Верно. Я помню, ты говорила, что местные Духи со всем разберутся сами и нужно проявить терпение. Но пока это случится, сколько еще будет судеб искалечено, сколько жизней уничтожено? Я не могу жить день за днем, зная, что просто жду непонятно чего.

— Детоубийство — страшнейшее деяние, София. Не думаю, что терпение Духов будет долгим.

— Но вдруг ваши Духи посчитают, что чужаки и их жизнь сами по себе и их не касаются? Ведь ты не знаешь совершенно точно?

— Нет, — покачала головой Душа народа, — я лишь могу иногда слышать духов, по-своему разбирать их знаки и веления, но говорить или просить ответов способностью не наделена.

— А кто может? Есть такие?

— Есть… — Вали, похоже, хотела еще что-то сказать, но остановила себя.

— Что нужно сделать, чтобы связаться с ними? Они станут общаться с такой, как я, с чужачкой?

— У меня нет ответа, София, здесь надо пытаться и узнать. Но для начала скажи, что ты хочешь?

— Что хочу? В смысле, для землян или лично для себя?

Вали не стала пояснять, лишь продолжила внимательно смотреть на меня, ожидая ответа. А я начала копаться в себе, анализируя одновременно сотни вещей, но тут же осадила себя. Все же проще некуда. Хочу жить в мире и любви с моим Глыбой и знать, что никого в этот самый момент не подвергают унижениям и боли, не оскверняют этот хрустально чистый мир чернотой непростительных грехов.