Закон Моисея (ЛП) - Хармон Эми. Страница 30

Самым худшим было то, что я не могла горевать по нему. Я должна была скрывать все свои чувства, в чем я никогда не была хороша. Как говорили в моей семье: «Джорджия несчастна, все несчастны». И я не была счастливой. Я была подавленной. Весь город до сих пор был в шоке по поводу смерти Кейтлин, и даже несмотря на то, что Моисей не задушил ее во сне и не перерезал ей горло, все вели себя так, словно он это сделал. Мои родители были не лучше. Моисей был странным. А странных людей легче подозревать. Странность была пугающей и непростительной. Но я осознала, что по этому его качеству я скучаю тоже — он был странным и удивительным и полностью отличался от всех, кого я знала. И он ушел.

Меня пригласили на бал для старшеклассников, который проводился в последнюю субботу января. И из всех людей именно Терренс Андерсон был тем, кто пригласил меня. Полагаю, он решил, что ему стали нравиться высокие девушки. Или, может быть, он просто хотел заставить ревновать Хейли после того, как они расстались сразу же после начала учебного года. Я подумывала отказать ему. Одному Богу известно, сколько отговорок у меня было. Но мама сказала, что это демонстрация плохих манер, и что я должна быть благодарна за то, что после всего это, наконец, произошло — люди стали двигаться дальше. Я начала истерически смеяться над этим, и мама отправила меня в мою комнату, уверенная, что я заболела. Я плакала до тех пор, пока не уснула, но и на следующий день чувствовала себя не лучше.

Я приняла приглашение Терренса на танцы, но я надела черное платье, потому что у меня был траур, и самые высокие каблуки, какие только смогла найти, чтобы заставить его чувствовать себя глупо. Если он собирался использовать меня, то пусть будет так. Но я не собиралась облегчать ему задачу. И в тот вечер, сидя на скамейке в спортивном зале старшей школы, наблюдая за танцующими парами и, вдобавок, находясь рядом с негодующим Терренсом, я скучала по Моисею еще сильней. Было не сложно представить, как бы он выглядел в смокинге или элегантном костюме. Я бы могла надеть четырехдюймовые каблуки, и он все равно был бы выше меня. И у меня было чувство, что ему бы понравилось мое черное платье, и то, как преобразилось мое тело.

Терренс только и делал, что пялился на мою ставшую более полной грудь, и я осознала, что мой план привел немного не к тем результатам. Из-за каблуков моя грудь оказалась практически на уровне его глаз. В конечном счете, я сняла их и смирилась с неизбежностью танцевать босиком и представлять, что Терренс Андерсон — это Кенни Чесни. Кенни был парнем небольшого роста, знаменитым исполнителем кантри, и он был довольно горяч. К сожалению, я обнаружила, что мои вкусы резко изменились, и ковбои, и певцы кантри, хоть и горячие, уступили место эксцентричным художникам в психиатрических больницах.

12 глава 

Моисей  

Но в ближайшее время мы так и не вернулись к этому. Во всяком случае, не с доктором Анделин. Из-за драки Тэга и меня изолировали на три дня. Ни одному из нас не разрешалось выходить из своих комнат, и я снова вел дневник рисунков, делясь своими «мыслями и чувствами» с помощью рисования. Доктор Анделин принес мне пачку альбомов для рисования и черчения. Хорошего качества. Не то что бумага для печати. Он также принес восковые карандаши. Я не думал, что он спросил разрешения. Я считал, что таким образом он благодарил меня. Такого рода невербальная признательность мне нравилась гораздо больше, чем все, что он мог бы сказать, особенно начиная с того момента, как я не сделал ничего, чтобы он был доволен. Но я позаботился о том, чтобы выразить благодарность по-своему.

Я рисовал и рисовал, пока мои пальцы не свело судорогой, а глаза уже не могли сфокусироваться. И когда я закончил, повсюду были страницы с зарисовками и портретами. Зонтики и галька в ручье, Ноа Анделин с маленькой аккуратной бородкой, смеющийся, со страницы смотрящий на женщину, которая ушла, но не была забыта. Когда в его следующий визит я показал рисунки доктору, он с благоговением взял их и разглядывал на протяжении всего сеанса, не проронив ни слова. И это был самый лучший сеанс.

На третий день нашей изоляции Тэг проскочил в мою комнату и прикрыл дверь.

Я зло уставился на него. Мне казалось, что двери закрывали на замок. Я даже не проверил, чтобы убедиться в этом. Я чувствовал себя тупицей из-за того, что в течение трех дней просидел за незапертой дверью.

— Они прогуливаются вдоль коридора каждые несколько минут и все. Это было до смешного легко. Мне следовало прийти раньше, — произнес он и сел на мою кровать. — Я — Давид Тэггард, кстати. Но ты можешь звать меня Тэг.

Он больше не вел себя так, словно нарывался на драку, и это слегка разочаровывало.

Если он не хотел драться, в таком случае, я хотел, чтобы он ушел. Я тут же вернулся к рисунку, над которым работал. Я чувствовал, что Молли была там, прямо позади воды, ее изображение мелькало за стеной, и я тяжело вздохнул. Я устал от Молли. Но сильней я устал от ее брата. Они оба были невероятно упрямы и несносны.

— Ты сумасшедший сукин сын, — заявил он без всяких предисловий.

Я даже не поднял головы от рисунка, который чертил небольшим кусочком воскового карандаша. Я старался растянуть свои запасы. Они заканчивались слишком быстро.

— Именно это люди говорят о тебе. Что ты сумасшедший. Но я не куплюсь, чувак. Больше нет. Ты не псих. У тебя дар. Безумный дар.

— Безумство, сумасшествие. Не означают ли они одно и то же?

Безумство и гениальность идут бок о бок друг с другом. Мне было интересно, о каком даре он говорил. Он никогда не видел моего состояния, когда я рисовал.

— Не-а, приятель, — произнес он. — Не одно и то же. Сумасшедшим людям необходимо находиться в месте вроде этого. Ты же не принадлежишь ему.

— Думаю, что, вероятно, принадлежу.

Он засмеялся явно удивленный.

— Ты думаешь, что ты сумасшедший?

— Думаю, я чокнутый.

Так говорила Джорджия. Но, кажется, не обращала на это внимания. До того момента, пока заскоки не вышли за грань, и она не столкнулась с одним из них и пострадала.

Тэг наклонил голову, выжидая, но когда я не стал продолжать, он кивнул.

— О’кей. Может быть, мы все чокнутые. Или выжившие из ума. Уж я-то точно.

— Почему? — я поймал себя на том, что спросил его.

Молли снова парила поблизости, и я стал рисовать быстрее, обреченно заполняя страницу изображением ее лица.

— Моя сестра умерла. Я сам виноват. И пока я знаю, что случилось с ней, я никогда не буду в порядке. Я так и останусь выжившим из ума.

Его голос был настолько тихим, что я не был уверен, предназначалась ли последняя часть для того, чтобы я ее услышал.

— Это твоя сестра? — неохотно спросил я.

Я показал свой альбом.

Тэг уставился в изумлении. Затем встал. Потом снова сел. И, в конце концов, кивнул.

— Да, — он с трудом сглотнул. — Это моя сестра.

И он рассказал мне все.

Как оказалось, отец Давида Тэггарда, техасский нефтепромышленник, всегда хотел обзавестись ранчо. Когда Тэг начал влипать в неприятности и напиваться каждую неделю, его отец оставил бизнес, продал свою долю за миллионы и, помимо всего прочего, приобрел пятьдесят акров земли в Санпит-Кантри, Юта, откуда мама Тэга была родом, и перевез туда семью. Он был уверен, что если сможет держать Тэга и его старшую сестру Молли подальше от прежнего круга общения, то ему удастся привести все в порядок. Отец Тэга считал, что для всей семьи перемены пошли бы на пользу. Свободное пространство, много работы, чтобы всех занять, и подходящие и благоразумные люди, окружающие их. Понадобилось много денег, чтобы обеспечить весь процесс.

Но дети не делали успехов. Они взбунтовались. Старшая сестра Тэга Молли сбежала, и больше о ней ничего не было слышно. Младшие девочки-близнецы, в конце концов, последовали за матерью обратно в Даллас, где она подала на развод. Так вышло, что Даллас ей нравился больше, и она винила мужа в исчезновении старшей дочери. Остались только Тэг и его старик. И куча денег, пространства и рогатого скота. Тэг прилагал все усилия, чтобы оставаться трезвым, но когда он не пил, то утопал в чувстве вины и, в конечном счете, попытался покончить с собой. Несколько раз. Что привело его в одну психиатрическую лечебницу со мной.