Америка, которую никто не открывал (ЛП) - Грант Ким Хелен. Страница 12

— Поэтому тебе стоит жить! Жить ради людей, которых ты любишь, — я вздохнул, вновь садясь пятой точкой на кафель. Америка стояла на коленях и неотрывно смотрела куда-то в сторону. Ее губы чуть поддрагивали, словно она что-то шептала про себя.

Я не выдержал и посмотрел туда, куда был устремлен ее взгляд— это была пустая упаковка снотворного. Я вздрогнул, осознавая— пусть Америка еще жива, но какой непоправимый вред нанесен ее здоровью!.. Я перевел на нее глаза. Она чуть шевельнулась, а потом вдруг спросила обычным таким голосом— снова я сидел у нее в комнате в ожидании, пока она найдет мой диск:

— Ты читал книгу Паоло Коэльо «Вероника решает умереть»?

— Ммм… Нет.

— Одна девушка Вероника решила умереть. Она выпила очень много таблеток, но выжила. Она очнулась в психиатрической больнице. Там ей сказали, что ее сердцу был нанесен непоправимый ущерб, и через неделю она умрет. И тогда, в конце отведенной ей недели, она сбежала с парнем-шизофреником. И знаешь что? Она выжила, а парень стал вполне нормальным. И они жили долго и счастливо. А все потому, что Веронике попался очень умный и добрый врач. Он соврал ей— мол, умрешь, — и этим самым заставил полюбить жизнь.

Америка вновь замолчала. Ее рука легла мне на плечо. Она всем телом подалась вперед.

— Пусть я не Вероника, а Америка, а ты не врач, а просто парень, но ты можешь заставить меня полюбить эту жизнь.

Она поцеловала меня сама— настойчиво, страстно, даже грубо. Вторая ладонь запуталась в моих волосах. Я опустил руки ей на талию. Америка села мне на колени, обхватив ногами туловище. Ее круглые колени упирались мне в ребра.

Это был уже не невинный поцелуй любви. Это был уже намек на физическую близость— ту самую, о которой я только слышал и иногда мечтал.

Я толкнул ее на спину, сам лег сверху. Это было невообразимо приятно— чувствовать холод кожей, когда внутри все пылает.

— Я заставлю тебя полюбить жизнь, — решительно сказал я ей на ухо.

Она засмеялась. Я думал, в знак согласия— оказалось, она знала, что это невозможно.

Глава 7

Вообще-то Америка стала меньше пить. За два месяца после попытки самоубийства я видел ее с бутылкой коньяка всего три раза. Прогресс.

Радость Криса по поводу того, что я теперь встречаюсь с Америкой выплеснулась на «дружеской» вечеринке у все того же Тони. Был я, Америка, Крис, Тони, его подружка Элен и кузина Криса Джойс. Всех этих людей я очень хорошо знал— и Америку я знал лучше всех. Мы сидели тесным полукругом и потягивали пиво из железных банок. Америка сидела по-турецки и ее колено практически соприкасалось с моим бедром. Крис не мог упустить это из виду, и стоило мне отлучиться в туалет, как он поймал меня у выхода.

— Поздравляю с долгожданной победой! — Крис обнял меня. — Мне кажется, или за последнюю неделю вы очень сблизились?

И я рассказал ему продуманную до мелочей ложь— как я пошел к Америке за диском, она угостила меня кофе, полотенцо упало из ее рук, мы одновременно наклонились за ним, а когда распрямили спины выяснилось, что наши губы и так почти соприкасаются. И как-то все так произошло, и в общем кончилось очень бурно.

— Да! Да, детка! Да! Я знал, что когда-то у тебя появится нормальная девчонка! Да!

А когда вечеринка закончилась (было около одиннадцати) мы с Америкой пошли ко мне домой. Влезли на чердак…

Словом— все было именно так, как было нужно. И чем лучше дела были у меня, тем хреновее они становились у Локи. Кончилось все тем, что его, Канье и еще парочку парней посадили на два года за торговлю наркотиками.

— Так ему и надо, мрази, — вынесла вердикт Америка. Я был полностью с ней согласен.

Но ничего не могло длиться долго— и спустя два месяца и четыре дня после ее попытки самоубийства, произошел страшный поворот событий.

Мы сидели у нее дома. Америка была весь день какой-то встревоженной— я научился определять ее настроение. Я не выдержал и спросил:

— Америка, что с тобой такое? Ты весь день какая-то напуганная ходишь.

Она пожала плечами, но от ответа увиливать не стала.

— В последнее время с папой что-то не то. Он постоянно пьет какие-то таблетки, но не говорит, от чего они. Я не знаю, это очень странно… В последнее время он осунулся и весь постарел…

— Ты должна узнать, что с ним.

— Для меня с ним всегда все хорошо. Он в жизни мне ни на что не пожалуется. Но нужно узнать, что это за таблетки.

— Где он их хранит?

— Ты серьезно? Ты хочешь, чтобы я обыскала собственного отца?.. Извини, Джеймс, я не смогу.

— Если ты мне разрешишь и откроешь спальню, я сделаю это за тебя.

— Разрешаю. Уж лучше так.

Мне было чрезвычайно неприятно копаться в чужих вещах. Фу, черт, я был непривычен к этому. Америка стояла в дверях.

Я запустил руку в кучу деловых бумаг Зака Джонса. Я шарил там, не глядя— воспитание. Да уж, мне никогда не стать полицейским, это уж точно.

И вдруг мне в руку попалась баночка. Я ощупал ее, не доставая— да, в таких продаются таблетки и капсулы.

Я достал ее, извлек на Свет Божий. Прочитав название я почувствовал, как кубик льда скользнул в желудок.

Я вам уже говорил о моей кузине Гретте— так вот, она страдает от острой сердечной недостаточности. И вы знаете, недавно она ходила к врачу. Гретте восемнадцать, но она в любой момент может умереть. И чтобы хоть как-то оттянуть этот момент, она пьет точно такие же таблетки.

— Ну что? — Америка подлетела ко мне. Я сжался.

— Вот…

— Да, я видела у него этот пузырек!

Она вырвала его из моих ослабевших рук. Пока она читала о лекарстве, я все думал о Гретте— о ее жизнерадостным красивом лице и о том, как однажды она заплакала. По телевизору показывали фильм, в котором кто-то из главных героев покончил жизнь самоубийством. Гретта вдруг резко закричала, толкнула телевизор— он упал и разбился, — и принялась дико орать и плакать.

— Идиоты! Паршивые избалованные идиоты! Им дана жизнь, и они лишают ее себя сами! Придурки! В то время как кто-то хочет жить, но его дни сочтены!

Моя мама и ее сестра, мама Гретты, сначала ее успокаивали, а потом сами заплакали.

Гретта еще жива, но кто знает…

Звук упавшего предмета вырвал меня из ореола страха и воспоминаний. Америка выронила злополучную баночку. Я схватил ее за руку. Она бессильно опустилась на кровать. Взгляд ее был прикован к все той же баночке.

— И он молчал… — просипела Америка. Я вздохнул, сел рядом, сжал ее руку.

— Он молчал… Молчал… ОН ВСЕ ЭТО ГРЕБАНОЕ ВРЕМЯ МОЛЧАЛ!!!

Она выдернула руку из моей ладони. И тогда, посмотрев в ее безумные, затуманенные болью глаза, я понял— все начинается сначала. Снова будет виски и коньяк, депрессии, попытки суицида и безумные поступки.

Она кинулась в сторону. Я подхватил ее и крепко сжал в объятиях. Я знал— сейчас может случится что угодно.

— Не держи меня! Отпусти!

Но потом ее тело обмякло, она положила голову мне на плечо.

— Ну… Это же не так и страшно, правда? Это же не рак, я думаю, это лечится…

Я молчал. Я был у врача, когда он сказал Гретте:

— Дорогая моя… Нет, все что мы можем сделать— отодвигать вашу смерть, пока все возможные сроки не кончатся.

Но я не говорил это Америке.

— Все будет хорошо? — она посмотрела мне в глаза. Я не смог себя пересилить и отрицательно покачал головой.

Через две недели я был благодарен самому себе за то, что не дал Америке лишней надежды. Одним промозглым декабрьским утром я не увидел ее в школе. И это объяснило мне все— что-то с ее отцом.

На перемене я выкроил минутку и позвонил ей— отключен. Холодный пот струился у меня по шее пока я бежал после уроков к ней домой.

Я не успел подняться по ступенькам к двери, когда она сама мне позвонила. Дрожащим, спокойным (такой спокойный голос всегда бывает у людей, которые вот-вот начнут биться в истерике) она сообщила, что теперь сирота. Я сглотнул, выдохнул. Я промямлил что-то про соболезнования и спросил, где она сейчас.