Ничья его девочка (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 20

- Все поправимо и, возможно, даже без последствий. Но мы еще боремся за жизнь вашей жены. Она пострадала намного сильнее.

Я со стоном облокотился о стену и откинул голову назад, ударяясь затылком и стискивая челюсти, чтобы не завыть.

- Что с ней?

- У нее серьезная травма головы, два огнестрельных ранения в спину. За ее жизнь сражаются лучшие специалисты клиники вместе с Фаиной уже больше часа. Пока что мы не знаем, каков будет исход операции. А вы устроили здесь…

Я все же заскулил, как подстреленная собака, кусая костяшки пальцев.

- А ребенок? – мой голос походил на треск. Я сам его не узнавал.

- Девочка отделалась переломами и ушибами. Ваша жена, судя по всему, выкинула ее из машины на ходу перед тем, как та сошла с трассы. Это спасло малышке жизнь.

Мне казалось, что у меня у самого огнестрелы по всему телу. Я весь кровоточу, и из меня сочится дикое отчаяние.

- Вас проведут в комнату, где вы сможете ожидать дочь. Лен, - он позвал медсестру, которая как раз вышла из-за одной из дверей в длинном коридоре, по которому раскатами прокатилось эхо его голоса.

- Да, Мирон Маркович.

- Проведи Максима Савельевича в комнату ожидания и вколи что-то успокоительное.

- Лучше спирта дайте... – глухо сказал я и позволил медсестре отвести себя в одно из помещений, оснащенных диванами, телевизором и автоматом с кофе и фастфудом. С того момента я не слышал никого и ничего. Я вообще боялся о чем-либо думать. Мне казалось, что при каждой мысли о моих девочках я агонизирую с такой едкой болью, что вот-вот начну харкать кровью. Я даже не помнил, как позвонил Андрею. Но я точно знал, что сделал это, а после сполз на пол и сидел в этой проклятой комнате, зажав уши руками, потому что в них отдавала та самая пульсация и трещали от напряжения нервные окончания. Спирт не помог. Только ошпарил вены и горло.

Спустя неизвестное количество времени ко мне опять пришел тот же врач. А мне стало так страшно, что я чуть не закричал, когда его увидел. Я начал часто дышать, глядя на него, пытаясь справиться с паникой. Да. Я никогда и никого не боялся в своей жизни, а сейчас меня подбрасывало от ужаса, и я ни черта не мог с этим сделать. Потому что от меня события не зависели, я не знал, что именно происходит и не мог взять ситуацию под свой контроль. Я погрузился в хаос, из которого был только один выход – пустить себе пулю между глаз.

- Вашу дочь сейчас перевезут в послеоперационную палату. Ее состояние стабильное, она отходит от наркоза. О последствиях с вами позже поговорит оперировавший девочку специалист. В любом случае опасность осталась позади.

И я судорожно глотнул воздух, боясь спросить насчет Даши. Я все еще задыхался.

- Ничего не могу сказать насчет вашей жены. Операция длится уже более трех часов. У нас до сих пор нет никаких прогнозов. Травмы очень тяжелые. Но она молодая, здоровая женщина, и мы надеемся на удачный исход операции.

Если скажет, что все в руках божьих, то пулю в лоб получит именно он.

Потом меня отведут к Тае, и я впервые в жизни почувствую себя беспомощным куском мяса… виноватым во всем куском мяса. Она такая крошечная под всеми этими бинтами, обмотанная трубками, катетерами. Такая бледная и ужасно крошечная. Ее врач пришел спустя полчаса и рассказывал мне о том, что жизни Таи ничего не угрожает и что ее переломы быстро срастутся. Нет никаких серьезных повреждений. Ей очень повезло, что жена успела выбросить ее из машины. Он говорил, а я видел это перед своими глазами, как Даша закрывает собой Таю, как не смотрит на дорогу и открывает дверь и выталкивает нашу дочь. Именно в этот момент ей стреляют в спину. Я даже дернулся два раза и услышал свист пуль.

Потом я ждал. Очень долго ждал у постели Таи. Обливался холодным потом, грыз собственные пальцы и со сдавленными стонами смотрел на бледное лицо ребенка. Мне возле нее было как-то спокойнее, чем за дверью. Я гладил указательным пальцем маленькие пальчики, выглядывающие из-под гипса и смотрел, как подрагивают ее длинные ресницы, бросая тень на бледные щеки.

« - Смотри, у нее ресницы, как у тебя. Такие длиннющие-е-е... – голос Даши ласкает изнутри и разливается теплом по всему телу, - она так похожа на тебя, Макс. Это ужасно несправедливо.

- Нет – это как раз-таки очень справедливо. Дети должны быть похожи на меня, потому что я красивый. И умный.

- Фу, ты самовлюбленный, напыщенный…

- Только скажи– и я тебя накажу.

- Засранец!

- Ну все, мелкая, пошли мыть рот с мылом».

По телу прошла волна дрожи и ужаса. Я не хотел думать о том, что они там не справятся. Я не хотел думать о том, что этот доктор может сообщить мне ужасную новость, от которой я больше никогда не смогу оправиться. Но сообщила Фаина. Пусть не такую жуткую, но все равно не оставляющую место никакой радости…только надежде. Слабой и призрачной, как тончайшее стекло, уже покрытое трещинами. Фая пришла ко мне сама, в окровавленном костюме и с безумной тоской и усталостью в глазах, а когда увидела, как я схватил воздух широко открытым ртом, шепотом крикнула:

- Жива! – я сгреб ее в объятия, дрожа всем телом. А она гладила меня по спине и приговаривала – жива… тс-с-с… она жива.

Я вскинул голову, всматриваясь с едва вспыхнувшей радостью в глаза Фаины, но там было все так же отчаянно пусто.

- Но я не знаю, как долго… и не знаю, можно ли это назвать жизнью.

Я не мог ничего спросить, я лишь сжал маленькие ручки женщины, стиснув челюсти до хруста, который услышала даже она.

- Даша перенесла очень сильную травму головы с повреждением черепа, а также потеряла много крови. Она в коме, Максим. Ее состояние мы характеризуем, как крайне тяжелое.

- Что… что можно сделать?

- Ничего. Только ждать. Мы сделали все возможное и даже больше. И… Максим… ребёнка мы спасти уже не могли. Она потеряла его еще в машине от удара. Срок совсем маленький был, только это и радует. Мне очень-очень жаль.

Я сдавленно застонал, и Фаина рывком обняла меня снова… и сжала с удивительной для такой хрупкой женщины силой.

«- Макс… а у меня для тебя сюрприз.

- Ты купила новое нижнее белье или едешь ко мне в офис без трусиков?

- Боже-е-е, какой же ты озабот. Не-е-ет. Просто сюрприз. Я расскажу, когда ты приедешь домой.

- Скажи мне сейчас. Я ужасно люблю сюрпризы.

- Не-ет. Не скажу. Мучься. Мы сейчас с Таис едем в торговый центр, а потом заедем к Карине. Вечером встретимся.

- Ты в машине?

- Угу.

- Едешь и болтаешь?

- Я на громкой связи. Не ворчи.

- Па-па-па-па.

Детский голос смешно и настойчиво повторяет одно и тоже слово, от которого я всегда млею и покрываюсь мурашками, а Даша смеется. Но потом вдруг резко замолкает и через несколько секунд я слышу ее встревоженный голос.

- Макс.

- Что, малыш?

- За нами кто-то едет или мне кажется… я не вижу охрану. Я…

- Тш-ш, маленькая. Тебе кажется. Сейчас Витек появится на горизонте. Может, отстал.

- Не кажется. Ма-а-акс, по машине стреляют. Ма-а-а-а-а-акси-и-и-им….»

- Макс.

Посмотрел на Фаину и все еще не мог нормально вздохнуть. Меня словно ударили в солнечное сплетение, и я так и не разогнулся.

- Главное сейчас, чтоб она выкарабкалась, а дети у вас еще будут. Ну и Таечка… с ней все хорошо, слава Богу.

Она еще рассказывала про огнестрельные ранения, и что пули не задели жизненно важные органы и в этом Даше сильно повезло. Я даже не кивал. Смотрел куда-то сквозь нее и ничего не слышал. Как так? Как я не уберег ее? Как я позволил, чтобы кто-то причинил им вред? Где я был в это время? Я никогда в жизни не чувствовал такой растерянности, такого ужасающего и неподконтрольного страха ее потерять. Состояние Даши повергло меня в какой-то вязкий черный апокалипсис. Когда я встречал костлявую лицом к лицу, хоронил близких, то впадал в состояние шока, а потом готов был крушить и уничтожать все живое вокруг, давая выход боли через ярость. Но сейчас эта самая смерть пряталась где-то в коридорах этой больницы совсем рядом со мной. Она словно играла в прятки и пыталась у меня забрать самое дорогое. И я не видел для себя смысла существования без моей девочки. Я уже и не жил с той минуты, как услышал, что по их машине стреляют. Когда увидел Дашу после операции, я опустился на колени возле ее постели и мне казалось, я больше не умею дышать и мое сердце бьется как-то иначе. Нет, не бьется, просто гоняет кровь по венам, чтобы я не сдох прямо здесь. Я не смог долго находиться в той палате с приборами. В тот день не смог. Мне стало страшно, что она при мне уйдет туда, далеко… туда, где я ее никогда не найду. Потом я боялся, что она умрет, когда меня не будет рядом и ночевал под дверью этой палаты месяцами… Потом самым жутким наваждением для меня стал страх обнаружить, что она мертва, а меня не было рядом. Тронуть ее тонкую и прозрачную до синевы руку, а та окажется холодной. Ее аппараты пищали в такт биению моего сердца, и я с ужасом думал о том, что это попискивание может оборваться, и я никогда не смогу с этим смириться. У меня нет иного смысла в жизни. Я без нее бессмысленно лишний этом мире. Я не справлюсь никогда, и меня это даже не пугало… меня пугало, что этот момент может настать слишком быстро… и я покрывался холодным липким потом.