Ничья его девочка (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 23

- А кого в мужья выбрали, племянник? Ты мне так и не сказал. Угощайся долмнаш, дорогой. Назира и Заза специально к твоему приезду готовили. Свежее все. Барана на рассвете зарезали.

Лучше б его самого кто-то на рассвете зарезал. Чтоб лица его не видеть и взгляда этого пристального, с презрением и ненавистью ко мне. Он их за улыбкой ехидной прячет, мстительной. Потому что по его все вышло. Как он хотел.

- За Исхана пойдет. Сына Фатимы и Айдамира Масхадовых.

- А-а-а. – усмехнулась уголком рта, - так и не нашли ему невесту, значит?

- Лексу, а-а-а... не-е-ет, Севду-у-у за живодера Ису отдадут. Он ей перья ощипает, как курице.

Асама подзатыльник старшему внуку дала, и тот уронил кусок лепешки на пол. Тут же подбежал тощий кот и утянул выпавшую из нее начинку.

- Как видишь, нашли. Я как раз приглашение привез, тетя. Уже и день свадьбы выбрали.

- Иншаллах*1 – сказала тетка и грозно посмотрела на среднего внука, который бросил коту кусок своей лепешки.

- Вначале в столице распишутся, а мах бар*2 здесь уже пройдет. На помощь твою надеюсь, Асама. Мать схоронили недавно, сама знаешь. Гостей много будет. Из столицы приедут. Партнеры мои из заграницы.

Сам с ней говорит и на меня смотрит, а мне кусок в рот не лезет. Лучше б я в том чулане сидела и похлебку Зазы хлебала, чем с ними за одним столом.

- Что молчишь, дочь? Где радость твоя и благодарность отцу?

- А чего мне радоваться? Я замуж идти не хотела.

- Встала и вон вышла. Я с тобой потом поговорю. За дверью меня жди.

Я даже не спорила. Тарелку отодвинула и вышла из гостиной.

- Нелюдимая она у тебя, своенравная. Сразу чужую кровь видно. Если б мне на воспитание отдал, а не Зухре, я б ее научила.

- Мать моя любила ее. Единственная внучка как-никак.

- Да, что-то ни Саид не торопится. Ни Бакит с Камраном покойные не порадовали. Как будто кто проклял семью нашу.

- Не говори ерунды. В проклятия пусть неверные верят. У Бакита свои проблемы имелись. А жена Камрана выносить не могла. Ну, а Саид… у него еще время есть. Я ему давно говорил жену себе еще одну взять.

- А что ты сам, Ахмед, не женишься никак? Сына б тебе, а то и нескольких.

- Пока не до этого мне. Ты лучше скажи, когда Шамиля сватать будешь и нашла ли невесту?

Отец вышел ко мне где-то через час. Все это время я стояла у стены и смотрела в одну точку, слушая их разговоры и чувствуя, как все еще болит сломанное ребро. Не будет свадьбы этой. Я лучше себе вены перережу. Пусть договаривается, пусть гостей созывает. Ахмед напротив меня остановился и голову мою за подбородок поднял.

- Ну что? Спесь еще не поутихла?

Я дернулась, уворачиваясь от его пальцев.

- Молчишь? Нет, значит, не поутихла. Ты, Лекса, лучше б думала, как угодить мне и мужу будущему, чтоб жизнь твоя в кошмар не превратилась.

- Ты меня за живодера душевнобольного отдаешь. Тебе плевать, что он сумасшедший.

- Это ты сумасшедшая! Ты! – заорал мне в лицо, и я зажмурилась. - Ты спуталась с врагом моим, ты меня вынудила на такие меры. Я к тебе по-хорошему относился. Я все твои капризы выполнял. Я гордился тобой. А теперь мне стыдно, что ты моя дочь.

- А мне уже давно стыдно, что ты мой отец… и не только стыдно, но и страшно.

Ударил по щеке. А я даже не моргнула.

- Вот и бойся, Лекса. Бойся. Не зря боишься. Только один неверный шаг сделаешь, и я покажу тебе, что значит живодер.

- Ты уже показал.

Он нервно ухмыльнулся.

- Еще покажу. Ты плохо рассмотрела. Собирайся иди. Домой поедешь.

*1 - Если на то есть воля Божья (Это молитвенное ритуальное высказывание, или междометное восклицание, которое арабы и жители других мусульманских стран используют в знак смирения перед волей Всевышнего. Обычно это высказывание мусульманин употребляет, говоря о своих планах или о событиях, которые должны произойти в будущем). Источник сайт «Ислам сегодня».

*2 – Религиозный обряд бракосочетания у чеченцев.

ГЛАВА 14

Мне рассказали обо всем, когда главная опасность была позади. Я поняла это по обрывкам разговоров, которые были насквозь пропитаны болью, едва скрываемой паникой и осторожностью. Обычно именно этой ширмой прикрывают самые плохие новости. Так, словно это может сделать их не настолько тяжелыми. «Опасность миновала», «состояние стабильное», «мы наблюдаем», «держитесь, мы сделаем все возможное». Сначала за каждую такую фразу хочется послать к черту и вытрясти из того, кто произносит их что-то не настолько шаблонное. Но врачи каким-то непостижимым образом умеют вводить нас в легкий ступор, словно окутывая дымкой мнимого спокойствия, потому что это то, что мы хотим слышать, цепляясь за каждую фразу, иначе можно сойти с ума.

Когда мне разрешили всего на несколько минут войти в палату к Тае, казалось, что из-под ног земля ушла. Как будто идешь по зыбучему песку и в любую секунду свалиться можешь, и проклятые песчинки поглотят тебя, забиваясь в ноздри, уши, рот, скрипя на зубах, пока не сожрут полностью, похоронив заживо. И каждый шаг труднее предыдущего дается, потому что ноги не слушают, как каменные, и руки с такой силой дрожат, что приходиться сжимать их сильно-сильно, ведь от взгляда на них паника еще сильнее становится. Та самая, когда кажется, что тебя душит кто-то, схватил за горло и не отпускает, пока ты дергаешься, трепыхаешься, пытаясь разжать захват, но он лишь сильнее становится, и вот у тебя уже перед глазами темнеть начинает, а из глаз слезы катятся то ли от боли, то ли от страха, то ли от отчаяния… А ведь я и правда плачу. Тихо, без истерик и всхлипываний, будто боясь разбудить маленькую девочку, которая сейчас сражается за свою жизнь. За что же ты ее наказываешь, Господи? Почему отправил ее невинную душу именно в эту проклятую семью, в которой никогда не будет ни покоя, ни радости. Чем она провинилась? Такая же игрушка, как я, как Дарина, как мать моя, которой, наверное, лучше сейчас, чем всем нам… Жалкие марионетки в мужских руках. Да что вы можете, кроме как убивать и приносить боль тем, кто вас любит? Тем, кто вытерпит ради вас все, что угодно…Потому что выбора нет. Что можете, кроме как устроить очередную разборку, чтобы доказать, что вы сильнее. И кому? Кому доказать и какой ценой? Черта с два, вы сильнее. Вы даже защитить нас не можете.

-       Держись, моя малышка. Таечка. Мое солнышко. Все будет хорошо… Мама скоро придет к тебе. Очень-очень скоро. Вот увидишь. Ее сердце чувствует, что ты нужна ей больше всех на свете… – шепчу еле слышно, протягиваю руку к ее маленьким пальчикам, просто чтобы прикоснуться и почувствовать, что они теплые. Такие крошечные. Маленькие. А когда все же дотронулась, стон из груди вырвался. Тяжелый такой, от того, что нельзя громко. Нельзя выплеснуть сейчас все, что так мучит, от чего сердце больно сжимается и кажется, что разорвется сейчас… Потому что я не должна была стоять сейчас здесь. Не должна. А если и, не дай Бог, что-то случилось, то стоять, только обнявшись с Дариной. Поддерживать ее и успокаивать. Она меня, а я нее. А не вот так. И от мысли о Дарине рыдать начала, за губы себя кусая, чтобы не слышал никто. Иначе успокаивать начнут, руки свои протягивать, а я не желала никого видеть. Наоборот. Пусть не подходят и не приближаются. Не осталось тут никого, кому в жилетку поплакать могла бы. Поэтому плачу и мычу в ладонь, которой рот прикрыла.

Не знаю, чего во мне было больше сейчас – боли или ненависти. Не знаю. А слезы катятся дальше, не вижу ничего, перед глазами мутная пелена и мир расплывается в уродливых потеках. И хорошо. Отлично. Потому что я не хочу его видеть. Он не должен быть таким. Не хочу видеть нашу малышку на этой больничной койке, не хочу видеть ни одного из них – ни отца, ни Максима. Видела, что Макс на тень свою стал похож, а отец осунулся и постарел словно лет на десять, но мне ни капли не было жаль. Пусть считают меня самой законченной эгоисткой, но во всем их вина. Во всем, что происходит с нами. Нас калечат, насилуют, пытаются убить... только наша жизнь ничего не стоит для тех, кто нас же ломает. Так, расходный материал, чтобы ударить побольнее таких же мерзавцев, как мой отец.