Ученик - Герритсен Тесс. Страница 31

— Его поведение нетипично для виновного. Вы все еще следите за ним?

— Следил. Пока он не написал на меня жалобу, будто я его домогаюсь.

— А вы и вправду его домогались?

Корсак рассмеялся, выпуская облако дыма.

— Что бы я ни делал, этот извращенец, раскрашивающий мертвых старух, все равно рано или поздно расколется, как девчонка.

— Интересно, и как же девчонки колются? — раздраженно парировала она. — Так же, как и мальчишки?

— О, черт. Не морочьте мне голову. Я на свою дочь насмотрелся. Сначала выпендривается, а когда у нее кончаются деньги, начинает подлизываться к своему мерзкому папочке. — Внезапно Корсак выпрямился. — Эй, посмотрите, кто приехал.

На стоянку въехал черный «Линкольн». Риццоли увидела, как из машины вышел Габриэль Дин — подтянутый, атлетически сложенный, как будто сошедший со страниц глянцевого журнала «GQ». Он постоял, оглядывая красный кирпичный фасад дома. Потом подошел к патрульному, стоявшему в оцеплении, и показал свое удостоверение.

Патрульный пропустил его.

— Ну, это уже слишком! — возмутился Корсак. — Теперь я действительно взбешен. Этот самый коп держал меня здесь, словно школьника. А Дину достаточно было лишь махнуть своей «корочкой» и представиться каким-то федеральным агентом, черт побери, и ему — пожалуйста, проходите. Нет, ну почему его пропускают, а?

— Может, потому, что он пришел в глаженой рубашке?

— О да, мне следовало бы нарядиться. Вы только посмотрите на него. Выглядит так, будто у него весь мир в кармане.

Риццоли наблюдала за тем, как ловко Дин балансирует на одной ноге, надевая бахилы; как натягивает перчатки на свои длинные пальцы, будто хирург, готовящийся к операции. Да, внешность многое решала. Корсак был из тех, кто привык спорить и сражаться даже там, где этого не требовалось. И окружающий мир отвечал ему тем же.

— Кто его сюда звал? — спросил Корсак.

— Только не я.

— И все-таки он здесь.

— Он всегда тут как тут. Кто-то сливает ему информацию. Но не из моей команды. Это идет сверху.

Она вновь уставилась на крыльцо. Дин прошел в дом, и она представила его в гостиной, где он рассматривает кровавые потеки, читает по ним сценарий убийства.

— Знаете, я думал об этом, — сказал Корсак. — Дин появился на месте происшествия только через три дня после убийства Йигера. Впервые мы увидели его в Стоуни-Брук, где было обнаружено тело миссис Йигер. Верно?

— Да.

— Так почему же он так долго тянул? На днях мы с вами обсуждали версию о том, что убийство Йигеров было исполнением приговора. Что они были втянуты в какой-то криминал. Если бы они находились в поле зрения федералов — ну, под следствием или под наблюдением, можно предположить, что федералы объявились бы на месте преступления первыми. Но они ждали три дня, и только тогда вступили в игру. Что их заставило? Что заинтересовало?

Она посмотрела на него.

— Вы отправляли отчет по форме ВИКАП?

— Да. Целый час потратил, чтобы закончить его. Сто восемьдесят девять вопросов. Всякая галиматья вроде: «Была ли какая-нибудь часть тела откушена? Какие предметы были засунуты в какие отверстия?» Теперь придется составлять дополнительный отчет по миссис Йигер.

— Вы запрашивали консультацию, когда передавали отчет?

— Нет. Зачем мне спрашивать совета у ФБР, если я и так все знаю? Я просто исполнил свою должностную обязанность, заполнил форму ВИКАП.

ВИКАП — программа выявления насильственных преступников — была разработана ФБР и являлась своего рода базой данных по самым тяжким преступлениям. Вечно пребывающие в цейтноте полицейские не успевали заполнять длинные опросные листы ВИКАП, а многие даже и не стремились к этому.

— Когда вы отправили свой отчет? — спросила она.

— Сразу же после вскрытия доктора Йигера.

— И тогда же появился Дин. На следующий день.

— Вы думаете, дело в этом? — спросил Корсак. — Он из-за него примчался?

— Возможно, ваш отчет поднял тревогу.

— Что же их так заинтересовало в нем?

— Не знаю. — Она посмотрела на дверь, за которой исчез Дин. — И совершенно очевидно, что он нам этого не скажет.

11

Джейн Риццоли нельзя было отнести к меломанам. Ее любовь к музыке исчерпывалась коллекцией компакт-дисков с несложными композициями и двухлетним опытом игры на трубе в школьном оркестре. Труба привлекала ее тем, что звучала громче всех, не то что писклявые кларнеты и флейты, на которых играли другие девчонки. Нет, Риццоли хотела, чтобы ее было слышно, поэтому и оказалась среди мальчишек-трубачей. Ей нравилось, когда из ее инструмента вырывались оглушительные звуки.

К сожалению, слишком часто звуки оказывались фальшивыми.

После того как отец запретил ей трубить где-либо, кроме как на задворках, а соседские собаки стали выть в знак протеста, она распрощалась с трубой до лучших времен. К тому же у нее хватило ума признать, что голого энтузиазма и мощных легких недостаточно, чтобы компенсировать отсутствие таланта.

С тех пор музыка значила для нее чуть больше, чем ненавязчивые мелодии в лифте или звуки автомобильных клаксонов. В концертном зале на углу Хантингтон и Масс-авеню она была всего дважды в своей жизни, и оба раза еще школьницей, когда их водили на репетиции Большого симфонического оркестра. В 1990 году к зданию пристроили крыло Коэн-Винг, и здесь ей еще не доводилось бывать. Когда они вошли сюда с Фростом, она поразилась, насколько современно выглядит здание — совсем не то мрачное и массивное, каким она его помнила.

Они показали «корочки» пожилому охраннику, который заметно распрямил свою сгорбленную спину, когда увидел, что посетители из отдела убийств.

— Вы по поводу Гентов? — спросил он.

— Да, сэр, — ответила Риццоли.

— Ужасно. Просто ужасно. Я видел их на прошлой неделе, сразу после их приезда в город. Они заехали, чтобы посмотреть зал. — Он покачал головой. — Такая красивая молодая пара.

— Вы дежурили в тот вечер, когда они выступали?

— Нет, мэм. Я работаю только днем. Мне нужно уходить в пять, чтобы сменить сиделку. Понимаете, моей жене требуется круглосуточный уход. Она может забыть выключить газ... — Он запнулся, покраснев. — Но я так понимаю, вас не это интересует. Вы, наверное, пришли к Эвелин?

— Да. Как пройти в ее кабинет?

— Ее там нет. Я видел, как несколько минут назад она прошла в концертный зал.

— Там репетиция или что-то еще? — поинтересовалась Риццоли.

— Нет, мэм. У нас сейчас мертвый сезон. На лето оркестр выезжает в Тэнглвуд. В это время года у нас только редкие гастролеры.

— Так мы можем пройти прямо в зал?

— Мэм, у вас ведь удостоверение. А с ним, как мне кажется, можно пройти куда угодно.

Они не сразу заметили Эвелин Петракас. Оказавшись в полутемном зале, детективы увидели перед собой лишь ряды пустых кресел, слегка спускающиеся вниз, к освещенной сцене. Они двинулись по проходу на свет, и деревянный пол заскрипел у них под ногами словно палуба старого корабля. Уже почти возле самой сцены они услышали обращенный к ним вопрос:

— Я могу вам чем-то помочь?

Щурясь от яркого сценического света, Риццоли развернулась к темному залу.

— Мисс Петракас?

— Да.

— Я детектив Риццоли. А это детектив Фрост. Мы можем поговорить с вами?

— Я здесь. В последнем ряду.

Они прошли к задним рядам. Эвелин не поднялась со своего кресла и так и сидела, словно прячась от света. Она уныло кивнула им. Детективы сели по бокам от нее.

— Я уже разговаривала с полицейским вчера ночью, — сказала Эвелин.

— С детективом Слипером?

— Да. Кажется, так его звали. Пожилой такой мужчина, очень приятный. Я знаю, что мне следовало дождаться других детективов, но я была вынуждена уйти. Просто я больше не могла оставаться в том доме... — Она устремила взгляд на сцену, словно загипнотизированная действием, которое видела только она. Даже в полумраке Риццоли могла различить, что у женщины красивое лицо, ей около сорока, и в ее темных волосах пробивается ранняя седина. — У меня здесь много дел, — сказала Эвелин. — Вся эта кутерьма с возвратом билетов. Да и пресса понаехала. Мне нужно было вернуться и все уладить. — Она устало усмехнулась. — Как всегда, принять огонь на себя. Это моя работа.