Зеркало надежды (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна. Страница 48
И сдвинулся в конец отряда. От греха…
Ему повезло.
Одну ступеньку Мария-Элена просто подпилила, и на нее наступил сам Пахт. Лично.
Вопль, намертво застрявшая нога и перелом лодыжки.
Тут уж и до самых непонятливых дошло, что ничего хорошего их здесь не ждет. Но не уходить же вот так, ничего не увидев, и потеряв троих человек? Над ними даже селявки[16] смеяться будут!
Что было-то? С чего вы все оттуда удрали?
Да ничего такого и не было, вроде как! Вот что обидно! Рыба на них упала, что-то стонало, что-то летало, два парня руки занозили, а главарь ногу сломал.
После такого им даже в кабак спокойно зайти не дадут, на смех поднимут.
Разве передашь простыми словами эту атмосферу неприятия? Это тяжелое, давящее ощущение, когда за тобой явно наблюдают, но кто? Откуда?
И главный вопрос – что у него (нее?) еще на уме? На что предстоит напороться? К чему готовиться? Резня – она привычнее, даже стенка на стенку, даже с моряками… всякое бывало. Но чтобы – так?
Эххх… Матильда сожалела лишь об одном – генератор инфразвука она на коленке, из «гвоздя и палки» не соберет. А то бежали бы отдельные герои вперед своего визга!
Пахт, которого теперь поддерживали под руки, просчитал эту ситуацию, кивнул своим ребятам, и пришлось идти вперед. На лестнице больше сюрпризов не было, а вот дверь в комнату Марии-Элены поддалась не сразу.
И она была не закрыта, просто что-то ее придерживало изнутри.
Удар… и двое ребят ввалились в комнату.
И тут же вопль…
Если человек заходит осторожно, он никогда не поскользнется на сале. А вот если вламывается в дверь… скорость в таких делах только помеха. Мужчины, которые выломали дверь, проехались на сильно смазанном полу и разложенных шкурках от шпика, заскользили, потеряли равновесие, зацепили по дороге веревку…
ГРОХ!!!
Пару чурбачков со двора Матильда тоже принести не поленилась. Правда, результат был разный, один из негодяев таки вписался головой, а второй – плечом.
Но в любом случае – минус еще двое. Обморок у одного, вывих у другого – итого пять штук. Даже не увидев противника, пострадали пятеро.
Матерясь, как сапожник, пришивший себе дратвой пальцы к подметке, Пахт приказал зажечь свечи, все равно уже спалились. И увиденное их не порадовало.
Смазанный пол. Чурбачки. Веревка.
И – стул посредине комнаты. На котором сидит чучело в платье Марии-Элены (стул и две подушки на формирование тела, ручка от щетки и кочан капусты вместо головы).
Их ждали.
И приготовились, и это…
– СУКА!!! – не выдержал один из негодяев, пиная стул.
Где ж ему было знать физику?
А вот Матильда ее знала на минимальном уровне.
Несколько веревок, пара гвоздей, блоки, простыня…
Матильда угробила три подушки.
В воздухе взметнулось и осело громадное облако перьев вперемешку с куриным пометом. Смола была бы лучше, но ее жидкую надо, это с системой противовесов намучаешься, а мокрые перья весят слишком много… пришлось ограничиться полумерами. Что в курятнике нагребла, то и в дело пошло. Досталось всем. И раненым, и уцелевшим… ругани было пожалуй что в два раза больше, чем перьев.
А с учетом рыбы, которая была сырой, и от которой негодяи были до сих пор перепачканы в вонючей слизи…
Банда Сиплого Пахта выглядела, как орава птенцов-переростков. Островки пуха там, тут, здесь, перья…
– Где эта?!.. – завопил Пахт. – Я ее… и…!!!
Карст решил, что наступило его время. Постучался в открытую дверь комнаты герцогессы и вежливо покашлял.
Не зря мальчишка сказал, что комната Малены третья от входа, Карст и его люди ждали именно во второй.
Хотя если бы Пахт вломился туда, ему бы просто не повезло немного больше. Два десятка арбалетов, да в умелых руках – живых не осталось бы.
Но таскать трупы, прятать их, или того гаже, разбираться с городской стражей, с градоправителем…
Бандиты развернулись, но выглядел Карст так, что агрессию проявлять не захотелось никому. И милая улыбка, и арбалет в руках, и еще двое арбалетчиков за спиной, и открывшиеся двери других комнат…
– Господа в перьях, вы что-то потеряли?
Лоран заскрежетал зубами.
– Где она?
– Простите, вам кого? Курятник на улице, рыбы в море, – откровенно поиздевался Карст. – Что выберете?
– Мария-Элена! Где эта тварь?! – Лоран тоже едва сдерживался.
Это ж надо – так!
Готовился, ждал, собирался решить дело одним ударом, уже прикинул, что и как будет делать и с герцогессой, и с ее поместьем, и – опять! Его снова провели, причем обидно и жестоко.
Что, нельзя было этих людей посадить на лестнице? Встали бы они, нацелили арбалеты и объявили, что лезть сюда не надо. Кто не понял, два шага вперед, прощай, дурень.
Кто понял – пошел вон.
Малена, кстати, рассматривала и этот вариант, но…
У него тоже были свои минусы. Загнанная в угол крыса может кинуться даже на кошку. И кидается.
А полудохлая крыса – нет. Она молча дохнет.
Так что бандитов просто измотали и ударили, когда те не слишком-то были готовы сопротивляться.
И не ждали они отпора, никак не ждали, Лоран же заплатил судомойке, та должна была добавить сонного зелья в ужин… не добавила?
Что вообще с ней случилось?
На этот вопрос могла бы ответить Берта Ливейс, которая рассвирепела не на шутку, узнав о таком «маленьком гешефте», оттрепала девчонку за волосы и передала людям Карста.
Те, недолго думая, связали предательницу на манер колбасы и сунули в кладовку. Понятно, никто не собирался ее убивать или сдавать страже, пусть катится, но не сразу же! Предупредит еще нанимателя!
Ничего, полежит до утра, не оголодает и не помрет. А утром пинка ей для скорости – и вон пошла. Тебя, отродье Восьмилапого, в приличный дом взяли, работу дали, а ты фортели выкидываешь?
Брысь отсель!
– А вам зачем, господин хороший?
Судя по лицу Лорана – свернуть шею. Какое-то у них продолжение знакомства с герцогессой получалось зоологическое. Свинья, рыба, курицы… кто следующий?
Не дождавшись ответа, Карст посерьезнел.
– Значит так, господа. Все оружие кладем осторожненько на пол, карманы выворачиваем… и поторапливаемся! Живо, живо…
Скрипя зубами и отплевываясь от перьев, господа послушались.
Конечно, будь это регулярная армия, их бы таким было не сломить. Но уличное отребье? Которое за медяк убьет, а за два и заказчика прирежет?
Которому своя жизнь дороже чужой?
И заметим, они уже ранены, деморализованы, пятеро человек не бойцы, да и остальные потрепаны, им не до сопротивления, им бы уйти относительно целыми и на своих ногах.
На пол летели ножи, кастеты, дубинки, кошельки, все вперемешку. Потом, по одному, осторожно, свежеоперенные господа проходили по лестнице – и скатертью дорога, никто не задерживает.
Лоран удрал первым, прекрасно понимая, что Пахт с него за все спросит. Этой ночью, считай, прекратилась карьера Сиплого в преступном мире, теперь только в золотари подаваться.
Можно быть страшным, опасным, жестоким, можно быть негодяем, подонком и мерзавцем, но нельзя быть смешным. Это в преступном мире не прощается.
А Пахт, воняющий рыбой, со сломанной ногой и в перьях, потерявший четверых ребят и не получивший ничего, надолго станет знаменитостью Винеля.
Лоран это понял, а потому бежал, не оглядываясь, иначе ему не жить. Найдут и убьют, медленно и мучительно.
Карст не препятствовал. Пусть сами разбираются, он не полезет… враг деморализован, враг удирает, враг больше к герцогессе точно не полезет, врагу не до того. Отмыться бы… во всех смыслах.
Что приятно, никто не пострадал.
У стражи претензий не будет, даже если Лоран туда пожалуется… а на что, собственно?
На падеж селедки… на голову? Или перьев? На сломанную ступеньку?
На что жаловаться-то? И как при этом не выставить себя посмешищем?
И люди Карста все целы, а это приятно. И денег им дадут, хоть и немного, но герцогесса обещала, и у бандитов кое-что нашлось. Карст еще раз обошел дом, стукнул госпоже Ливейс, мол, можно выходить, выпустил слуг, и в качестве любезности, распорядился подправить ступеньку, повесить на место двери и выдрать все крюки из стен и потолка. Потом слуги замажут дыры, да и побелят сверху, ничего не заметно будет.