Между клизмой и харизмой - Аветисян Самвел. Страница 46

— А вот и предлог нашелся! — это было первое, о чем я подумал, а второй мыслью было: и свидетель подыскался!

Другой мой друг, тоже Тигран, которого, чтоб не путать с первым, я зову дядей Ваней, потому что он владелец одноименной марки овощей и, так сказать, главный по огурцам, узнав о моей затее, пожелал приобщиться к нам:

— Я бы тоже с семьей поехал. Ты уже договорился, где и когда? И разве венчают в Рождество?

Я понятия не имел никакого, венчают ли в Рождество, но авиабилеты все же купил и отель забронировал. На всякий случай!

Поселившись в отеле King David, вечером того же дня мы всей семьей направились через Яффские ворота прямиком в Армянский квартал Иерусалима — самый маленький из четырех кварталов Старого города. Мы быстро оказались у кафедрального собора Святых Иаковов. Двор перед собором был безлюден. В храме не было ни души.

— Служба, похоже, закончилась, — выдохнул я с облегчением, не очень веря в затею с венчанием.

Мы собирались уже уходить, как отворились тяжелые двери часовни слева от храма и в дверях показался священник — с тонким бледно-матовым лицом, густой смоляной бородой, в черной рясе с золотым крестом на груди и значком в виде флажка непризнанной республики Карабах, приколотым у сердца. Им оказался новоизбранный архимандрит отец Иммануил, который в совершенстве знал русский. Еще в советское время он учился в Ленинградской духовной академии.

— Мы из Москвы, армянская семья, — поклонившись и подав руку, я другой рукой обвел домочадцев.

— Русско-армянская, — поправила жена.

— Это все ваши? Раз, два… пять. — Владыка по-отечески обнял всех.

— Пока пять. Мы впервые в Иерусалиме. Вот хотели попасть на службу, посмотреть храм.

— Служба теперь завтра. А церковь я вам покажу.

Из рассказа отца Иммануила мы узнали, что церковь была воздвигнута еще в VI веке, в память об Иакове, одном из двенадцати апостолов, сыне Зеведея и Саломеи, старшем брате Иоанна Богослова. После распятия и вознесения Христа Иаков проповедовал в Испании. Потом вернулся в Иерусалим, что вызвало гнев иудеев. Они обратились к царю Ироду Агриппе с требованием казнить Иакова.

— Вот здесь захоронена отсеченная голова Иакова. — отец Иммануил подвел нас к щербатому, седому камню во дворе. — а тело вывезли в Испанию и захоронили в Сантьяго-де-Компостела. Церковь посвящена еще одному Иакову — брату Иисуса по родству. Оттого и зовется церковью Святых Иаковов.

Прощаясь, я все же решился поинтересоваться у владыки насчет венчания. Отец Иммануил внимательно выслушал мою просьбу и в ответ спросил: крещены ли мы, есть ли у нас свидетели, захватили ли мы с собой свидетельство о браке и готовы ли пожертвовать одну тысячу шекелей на благо церкви. Получив местами утвердительный ответ, владыка произнес:

— Завтра пополудни подходите к храму Гроба Господня и не забудьте позвать свидетелей. — Невероятно, но я в который раз убедился, что добрым словом и одной тысячей шекелей можно добиться гораздо большего, чем одним только добрым словом.

Ровно в полдень мы были во дворе храма Гроба Господня. Свидетели слегка опаздывали. Чтобы скрасить ожидание, отец Иммануил провел нас по храму, который находится в совместном владении нескольких христианских конфессий, в том числе и армянской.

— В нашей собственности, — поведал он, — церковь Святого Григория Просветителя, Вторая Голгофа и ряд других святынь. А это Камень помазания, на котором Иосиф Аримафейский и Никодим после распятия, сняв Спасителя с креста, обвили пречистое тело Христа пеленами и благовониями.

Жена тут же припала к камню, за ней, как доминошные костяшки, последовали дети. Я стоял в нерешительности, пока кто-то из проходящих мимо туристов не задел меня. Я не удержался и пал ниц. Жена благодарно взглянула на меня, нежно погладив руку. Подходя к Кувуклии, которая принадлежит одновременно грекам, армянам и католикам, отец Иммануил гордо заметил:

— Здесь этой ночью я служил божественную литургию.

— А греки не пытались мешать? — поинтересовался я.

— Пытались, но мы их отмутузили как следует.

Венчание прошло непосредственно в церкви Святого Григория Просветителя по правую сторону от Кувуклии. У меня было странное чувство отстраненности, будто венчаюсь не я, а мое, так сказать, alter ego. Но, когда трижды вослед священнику я повторил клятву до конца дней своих заботиться о нововенчанной супруге, меня охватило волнение и после колбасило всю церемонию. Жену же растрогало ее троекратное обещание беспрекословного смирения и послушания мужу, ибо кто умалится, как дитя, тот и войдет в Царствие Небесное. Что же получается, до этого жена была недостаточно послушной и смиренной?

Выйдя из Храма, я предложил отметить событие в ближайшем ресторане, но Дядя Ваня резонно предложил отложить свадебный банкет до вечера:

— Неразумно отказываться от оплаченной экскурсии по Старому городу.

— И пусть дневная жара спадет немного, — поддержал его Пургеныч.

Найти какой-либо сносный ресторан для нашей вечери оказалось делом безнадежным. Легче было нам, двенадцати изголодавшимся путникам, пройти через игольное ушко, чем попасть в ресторан в Рождественский вечер.

Но нам все же повезло — нас приютили в Макдональдсе и выделили уголок рядом с туалетом. В разгар застолья, когда Тиграны попеременно произносили тосты, а мы, нововенчанные рабы Божии, робко целовались взасос, зазвонил мобильный. Кто? Ярдов? Что ему надо?

— Когда назад?

— Завтра.

— Тогда послезавтра жду тебя с утра в офисе. Нельзя больше тянуть с запуском нового бренда…

Раньше сяду — раньше выйду

Февраль в Москве — это беспрерывно грохочущая слякоть. Это — в сумраке утра разгребать машину из сугроба. Это в сотый раз проклинать пробки. Это, несмотря на пробки, первым приехать в пустынный офис, сварить кофе и, пока включается компьютер, сделать пару согревающих глотков.

И в этот раз по возвращении из Израиля я приехал в офис первым. Открыл кабинет Ярдова. Кофе варить не стал, но достал из ярдовского бара мшистых лет «Макаллан», распечатал, налил до краев в тяжелый стакан и стал дожидаться босса. Бывшего, как мне тогда казалось.

— А, ты уже здесь? Привет! — Листая свежий номер «Птюча», я не заметил, как вошел Ярдов. — Пробки на всем пути. Москва скоро встанет.

— Что? Извини! — Я молниеносно задвинул стакан с виски за цветочную вазу.

— Этот паскуда Раков объявил платный тендер. И внес уже предоплату ряду агентств. Когда мы, сука, платили заранее? — дальше Ярдов произнес сложносочиненное грязное слово, настолько грязное, что я подумал, как же беззащитен человек перед ликом природы и как страшна его биологическая суть.

— Что за тендер?

— Реклама наших ресторанов. Сходишь со мной сегодня в «Интуицию»?

— Куда? Может, все же в «Условный рефлекс»?

— Ну да. А я что сказал?

— Но формально я не сотрудник… потом вроде мы хотели обсудить…

— Помоги! — уж больно жалобно попросил Ярдов. — А вечером обсудим условия твоего возвращения.

— Хорошо. Но тебе-то зачем там быть? Не царское это дело — ходить по рекламным агентствам.

— Встреча у них в офисе в пять. — Ярдов подошел к бару, достал оттуда початый мною «Макаллан» и разлил в стаканы. — Давай за встречу!

— С утра как-то не комильфо. Лучше вечером.

— Вечером вино будем пить. А сейчас давай за твое возвращение! — Ярдов осушил стакан одним залпом, я слегка пригубил. Он собирался налить еще, но зазвонил телефон.

— Я не знаю никакого Ракова. Есть мой верный армяшка, мы с ним работали и будем работать, — не бросая трубки, Ярдов хитро посмотрел на меня. — Душман звонил из «Коммерсанта». Он откуда-то узнал о твоем возвращении.

— Да, но я… — Ярдов не дал договорить. Я вышел из кабинета.

В рекламном агентстве поначалу опешили, увидев меня.

— Ты? А Раков где? — Роман Фаундер, креативный вождь «Условного рефлекса», провел меня в комнату переговоров, где собралась вся творческая группа.