Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де. Страница 29

Даже покидая на несколько часов судно и пребывая на берегу, я не могу отделаться от преследующего меня смрада.

Среди неприятных запахов на судне выделяется затхлый запах мочи, а точнее, уборной. Уж не отправляют ли свои естественные потребности юнга или молодой суданец прямо на борту ночью?

Но Мухаммед Муса, который долгое время плавал с ныряльщиками, объясняет, что они страдают недержанием. Едва достигнув тридцатилетнего возраста, этим недугом заболевают ныряльщики, опускающиеся с камнем на большие глубины — от 15 до 18 метров. В самом деле, три новых члена команды страдают этой болезнью, однако днем они не пахнут, так как постоянно находятся в воде; впрочем, вначале симптомы недержания проявляются только по ночам.

Я беру свои обвинения назад, преисполненный жалости к этим жертвам своей профессии. Ведь и без того список болезней и несчастий, обрушивающихся на головы тех, кто добывает из глубины моря драгоценные шарики, которые впоследствии в виде колье уютно ложатся на источающую аромат женскую грудь, достаточно велик.

Каждый вечер суданцы собираются на баке, и далеко за полночь во влажных и густых испарениях, поднимающихся от поверхности моря, продолжают раздаваться печальные звуки тамбуры.

Протяжное монотонное пение, оглашающее пространство, лишенное эха, едва уловимые вибрации, подобные полету насекомых, как бы поднимаются из ирреальных глубин отражаемого водой неба, теряясь в бесконечности звезд. Это своего рода бессознательная молитва, подлинное приобщение к великой тайне мироздания, о чем даже и не подозревают эти простые люди.

Я тоже не осознавал тогда этого и по-настоящему почувствовал возвышенную силу этих часов одиночества лишь позднее, в приступе глубокой ностальгии, преследующей меня повсюду.

Но однажды вечером характер музыки меняется. Я слышу ритмичные песни, сопровождаемые хлопками в ладоши и чем-то вроде джазовой барабанной дроби, выстукиваемой по днищу пустой таники.

Суданцы, образовав круг, сидят на корточках вокруг одного из самых молодых своих товарищей, который покачивает головой, издавая какие-то гортанные звуки. Кажется, что он ничего не видит и весь во власти этих ритмов, как бы под гипнозом. Человек этот совершенно наг.

На мой вопрос, что происходит, следует такой ответ:

— В него вселились злые духи, и мы их изгоняем.

Юнга приносит на листе железа раскаленные угли, и один из суданцев кладет его перед бесноватым. Грохот, производимый музыкантами, еще более усиливается, остальные обступают этого человека все теснее, почти касаясь его своими головами, а ритм между тем убыстряется.

Тогда человек с жадностью начинает забрасывать угли себе в рот, и они хрустят у него на зубах. Окружающие дергаются в неистовом ритме, ударяя ногами по палубе с такой силой, что она едва не обрушивается под ними.

Я вижу, как «пациент» с хрустом проглатывает пять раз подряд раскаленные угольки размером с орех. Затем падает на спину, некоторое время катается по палубе и, свернувшись калачиком, затихает. Его чем-то накрывают, и он спит. Все кончено, злые духи изгнаны, сцену иступленного безумия сменяет тишина. На другой день не заметно никаких ожогов и кажется, что человек даже и не помнит о том, что с ним приключилось накануне.

Как мне потом объяснили, молодой суданец уже несколько дней обнаруживал признаки умственного расстройства, и однажды, когда судно находилось в открытом море, он вдруг бросился в воду — ясное дело, во всем виноват шайтан. Почти все эти люди в той или иной степени подвержены подобным истерическим припадкам. За сорок дней церемония изгнания бесов повторялась трижды применительно к двум другим суданцам.

Утром, когда солнце восходит в золотистом покое, на фоне желто-медного неба появляется удлиненный треугольник высокого паруса, принадлежащего белой заруке. Все вскакивают с мест, чтобы посмотреть на судно и высказать свое мнение о появлении незнакомца.

Абди достает из моей каюты целый военный арсенал, не забыв даже о динамите, так как после наших ратных подвигов он буквально бредит взрывами и абордажами.

В бинокль я различаю зараникские головные уборы, но на юте все слишком спокойно для пиратского судна, готовящегося совершить нападение.

Эта неожиданно появившаяся зарука находится примерно в одной миле к востоку от нас, то есть мы глядим на нее против света. Я поднимаю французский флаг: интересно, как на том судне отреагируют на наши национальные цвета, столь редко встречающиеся в море. Нам тотчас отвечают поднятием своего флага, однако из-за освещения я вижу лишь его очертания. Стоящий на корме человек размахивает тряпкой, желая показать, что у них самые добрые намерения.

И тогда из брюха судна высовываются длинные весла, похожие на лапки фантастического насекомого, и корабль, напоминающий античную галеру, устремляется к нам, рассекая морскую гладь своим удлиненным носом.

Стоя на румпеле, накуда отбивает ритм, ударяя по танике, металлические звуки которой чередуются с пением гребцов. Судно идет быстро, команда делает примерно один гребок в секунду с синкопой на каждом пятом такте. В этом промежутке экипаж хлопает в ладони, тогда как судно продолжает скользить по инерции с поднятыми вверх веслами.

Через две минуты оно подходит к нам на расстояние слышимости, и мы обмениваемся морскими приветствиями. Парус летит вниз (его убирают за несколько секунд), и в человеке, который машет мне рукой, я узнаю шейха Иссу.

Он плывет из Аравии, где сбыл своих «мулов» [31], в Массауа, чтобы взять там партию соли.

Я рассказываю ему о встрече с Саидом, упомянув о странном «лечении», жертвой которого он, по-моему, стал. Я не скрываю своих подозрений относительно таинственной роли Занни в этой истории, говоря о его страстном желании обладать жемчужинами.

Я показываю ему купленный мною жемчуг, но для этого мне пришлось извлечь из своего сундука мешочек с перламутровыми шариками, которые дал мне Пэссо для выращивания жемчуга. Шейх Исса трогает пакет и удивленно глядит на меня.

— Разве это жемчуг? — спрашивает он.

— Увы, нет, но это то, из чего можно его сделать.

Он с вожделением касается этих круглых и гладких зерен самых разных размеров, пересыпая их у себя на ладонях. Перемешанные таким образом, они излучают яркий блеск благодаря играющим на перламутре бликам.

— А ты не мог бы их мне продать? Это доставило бы мне огромное удовольствие.

Поскольку я больше не нуждаюсь в них и держу у себя лишь в качестве курьеза, мне ничего не стоит сделать красивый жест.

— Я дарю их, пусть у тебя останутся приятные воспоминания обо мне, — говорю я.

Проведя с ним еще один час и ответив на множество вопросов, касающихся Саида, я прощаюсь с шейхом Иссой, испытывая к нему дружеские чувства, которые, как мне кажется, взаимны. Он возвращается на свое судно, и, подгоняемая бризом, большая белая птица скоро оставляет нас позади, в своем кильватере…

Уже сорок дней мы скитаемся по морю, переплывая от одного острова к другому, но пока нам не везет, имеющейся у нас суммы хватит лишь для оплаты расходов, связанных с нашим путешествием. Я решаю вернуться назад.

Я хотел бы проплыть через Джюмеле, чтобы вновь повидать Саида Али, ибо таинственная драма, разыгрывающаяся вокруг него, разжигает мое любопытство, но мне не терпится поесть овощей и выпить бутылочку кьянти.

Мы возвращаемся с севера. Я намерен причалить у Нораха, большого острова, где делают остановку многие рыбаки: большинство имеют там семьи.

Это такой же, как и многие другие, плоский остров с высокими раскидистыми пальмами.

Стоящие на якоре четыре фелюги облетает сенсационное известие о взятии пиратской заруки. Мои люди берут на себя труд сочинить на основе реальных событий эпическую легенду, которая будет передаваться из уст в уста.

Все команды со своими накудами торопятся посетить мое судно и разглядывают меня с таким любопытством, словно я какой-то полубог. История уже приобрела размеры легенды, где немалая роль отводится чудесам. Взрыв динамита — это было бы слишком просто: нет, тут не обошлось без «Султана-эль-Бахара» (короля моря), иначе говоря, посланного потусторонними силами кашалота, вызванных мною душ умерших шейхов, и т. п. Таков зачин этой нескончаемой легенды, связанной с моим именем и каждый день обрастающей все новыми подробностями.