Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де. Страница 31

— Никак. На мой взгляд, она не имеет особой ценности.

— Стало быть, если я куплю ее у вас за ту же цену, вы ничего не потеряете?.. Разумеется, ничего, вы ведь доверяете мне, вы мой ученик, поэтому я поделюсь с вами своей догадкой: кажется, эта жемчужина, чистая внутри, покрыта слоями скверного перламутра. Я попробую их удалить. Я не совсем в этом уверен, но вполне вероятно, что это так. Странно, что человек, вам ее продавший, не попытался сделать то же самое, это же элементарно.

— О! Он был неопытен, — говорю я, а сам думаю о старом Саиде, через руки которого прошли все жемчужины Красного моря! Конечно же эта деталь не ускользнула от его внимания. Но хотел ли он таким образом дать шанс моей проницательности? А может быть, решил позабавиться и, как в старых арабских сказках, подстроил все таким образом, чтобы его благодеяние проявилось лишь в том случае, если я докажу, что его достоин, обнаружив сокровище, скрывающееся под невзрачной оболочкой?

Шушана берет в руки скальпель и начинает скрести поверхность мертвой жемчужины с удивительной для его толстых мохнатых рук, с приплюснутыми и унизанными перстнями пальцами, проворностью. Мало-помалу, словно он очищает крохотную луковицу, одна за другой отпадают тонкие корочки перламутра. По истечении часа, когда сосредоточенную тишину нарушал только царапающий звук металлического скальпеля, Жак, вытерев пот со лба, произносит:

— Кажется, я добрался до нее! Но понадобится еще полдня работы. Сейчас у меня устали глаза, я вернусь к этому завтра.

В самом деле, жемчужина уже слегка просвечивает, еще какие-то доли миллиметра, и она засияет во всем своем блеске. Однако именно под конец требуется особое мастерство: надо за один присест снять единственный слой перламутра, а такой слой имеет толщину, сравнимую с длиной световой волны, что и обеспечивает интерференцию, которая придает жемчугу радужную окраску.

— Так, значит, вы видели жемчужины Саида? — продолжает Шушана. — Но как вы удостоились такой чести? Он их никогда не показывает. Я полагал, что являюсь единственным европейцем, который их видел. Признаюсь вам, Розенталь поручил мне приобрести их для него, если представится такой случай. Я располагаю банковским кредитом на сумму десять миллионов. Однако вокруг Саида Али происходят престранные вещи, и Занни, кажется, играет достаточно таинственную роль. Поскольку я слыву болтуном и ко мне относятся с некоторой опаской, я остаюсь зорким наблюдателем; этот чертов грек прибрал сыновей Саида к своим рукам, по крайней мере, старшего из них, который глядит на мир его глазами и ничего не предпринимает, не посоветовавшись с ним. Занни содержит их всех, и суммы, которые он им выделил, по-моему, достигают нескольких сотен тысяч лир. Я не удивлюсь, если окажется, что он втянул их в какое-нибудь темное дельце, чтобы они в еще большей степени зависели от него. Арабы так наивны в деловом отношении, особенно когда знаешь, чем их взять! В ваше отсутствие сюда приезжал какой-то араб, наполовину данакилец, который попытался доставить к отцу его старшего сына. Я обратил тогда внимание на крайне взволнованное состояние Занни, его фелюга без конца сновала туда и сюда между Массауа и Джюмеле. Должно быть, у него есть платные шпионы, входящие в окружение Саида, так как в прошлом году он послал к нему одного из своих рабов, чтобы, по его словам, тот занялся разведением и обработкой табака. Этот раб находится там постоянно, несмотря на то, что табак упорно не желает расти на Дахлаке, и то и дело этот человек приезжает сюда и конечно же докладывает о происходящем на острове.

Меня так и подмывает рассказать обо всем, что я увидел, но это вряд ли поможет прояснить ситуацию. У молчаливого наблюдателя больше шансов увидеть и услышать.

Вечером, проходя мимо лавки Занни, я замечаю, что она закрыта, и никто не может дать ответ на мой вопрос, куда уехал грек. По возвращении на судно Абди сообщает мне, что видел, как в полдень, когда все спят в раскаленном от зноя городе, Занни проплыл мимо на наемной лодке. Он направлялся к внутренней гавани Герара, где строят туземные фелюги. Там у него в работе находится одно такое судно, и Занни торопится с его постройкой.

Отправившись в город в пять часов вечера, я вижу маленького Занни сидящим на террасе кафе, он спокоен, улыбчив и неприметен, как обычно.

Занни уговаривает меня выпить вместе с ним чашку традиционного турецкого кофе.

— Я хочу вручить тебе сувенир для твоей жены, — говорит он, — я поджидал тебя здесь.

Мы разговариваем по-арабски, поэтому он обращается ко мне на ты (вежливая форма в арабском языке отсутствует).

— Мои люди рассказали мне, — продолжает он, — как ты спас мои жемчужины, и мне хочется, чтобы ты сохранил память о нашей дружбе.

На обрывке грязной скомканной газеты он протягивает мне золотую бабочку филигранной работы, на каждом ее крылышке по три красивые жемчужины. Это нечто вроде брошки. Отказаться от подарка значило бы обнаружить неприязнь к этому человеку, которую нельзя оправдать ничем и которую к тому же мне невыгодно показывать. Это восточное украшение, если принимать в расчет один только материал, стоит самое меньшее двадцать пять — тридцать фунтов. И он преподносит его в дар так, словно речь идет о дешевой безделушке, и сразу же переводит разговор на другую тему. Но вскоре он подходит к интересующему его вопросу:

— Знаком ли ты с неким шейхом Иссой из Таджуры?

— Немного, однажды я повстречался с ним в море, но я ничего о нем не знаю.

— Говорят, это очень уважаемый человек, друг многих могущественных вождей. Что он делает в Джибути?

— Но где ты сам его видел?

— Здесь, в Массауа. Сыновья Саида относятся к нему с большим почтением. Похоже, они его хорошо знают.

Я чувствую, что Занни топчется вокруг одного вопроса, который не сразу осмеливается задать: не является ли шейх Исса другом Саида Али? Я говорю:

— Это очень возможно, ибо он сказал мне, что поддерживает отношения с Саидом Али в связи с крупной поставкой… «мулов».

При слове «мулы», второй смысл которого понятен только посвященному, губы Занни складываются в едва уловимую улыбку. Он уверен в том, что я по своей наивности воспринимаю это слово буквально.

На его лице написано облегчение, это свидетельствует о том, насколько успокаивающе действует на него мой обман. Стало быть, говоря мне об арабе из племени данакиль, Шушана намекал на шейха Иссу.

Но какого черта ему было нужно? Время его приезда совпадает с датой моей последней встречи с ним, когда я передал ему перламутровые жемчужины Пэссо и сообщил о том, что вокруг его друга Саида, похоже, что-то замышляется. Вне всяких сомнений, старый контрабандист установил за хитрым греком слежку и со своей стороны готовит для него какой-то сюрприз. Обоим соперникам под силу вступить в схватку друг с другом, но какова цель шейха Иссы? Неужели он тоже охотится за жемчужинами? Не думаю…

Продолжая размышлять на эту тему, я возвращаюсь на судно, несмотря на настойчивые просьбы Жака, которому не хочется меня отпускать. Но я предпочитаю побыть в одиночестве, чтобы подумать над всеми этими загадками. На судне я застаю старого суданского накуду, работающего у Занни, того самого, которого я подобрал на острове Хармиль. Он ждет меня, чтобы сообщить о своем отбытии в Джюмеле сегодня вечером, когда с суши подует ветер. Накуда должен отправиться туда как можно быстрее и дождаться распоряжений своего хозяина. Причины столь внезапного отъезда ему неведомы.

Действительно, еще до наступления темноты я вижу, как из гавани выходит фелюга и берет курс на Дахлак.

Уже довольно поздно, вероятно, за полночь. Я просыпаюсь из-за оживления, возникшего на пристани, обычно пустынной и тихой в этот час. От нее отходит лоцманский баркас, кажется, с пассажирами на борту. Очевидно, он плывет к какому-нибудь показавшемуся на подступах к гавани пароходу, думаю я и, успокоившись, пытаюсь заснуть снова.

Солнце еще не встало, в прохладном предрассветном воздухе я пью на палубе кофе. На безлюдной пристани появляется Жак, он подает мне знаки. Видя, что я, на его взгляд, проявляю медлительность, он расталкивает местного лодочника и плывет ко мне сам. Утренний визит приводит меня в изумление, так как Жак любит проводить в постели большую часть утра. Он чем-то сильно взволнован: должно быть, случилось что-то очень важное. Когда мы остаемся одни на корме судна, он произносит: