Красный Петух - Гийу Ян. Страница 52

– Привет, – начал он. – Я работаю в отделе безопасности при Управлении государственной полиции и не хочу называть себя. Мне нужно встретиться с тобой как можно скорее, лучше всего сегодня же вечером.

– А как я узнаю, что ты тот, за кого себя выдаешь? – спросил Понти уверенно, как Карл и предполагал.

– Речь идет о твоей поездке в Осло, ты летел девятичасовым рейсом, а возвращался на следующий день в 16.30, подшутив над нашими норвежскими коллегами, что привело к определенным подозрениям. Дальше продолжать?

Понти вздохнул прямо в телефонную трубку.

– Нет, не надо, – ответил он. – Но в таком случае есть одна проблема.

– Какая именно?

– За мной слежка. Это говорит о чем-нибудь?

– Да, вот этого нам не надо. Отделайся от них как-нибудь. Знаешь как?

– Да, попробую. Отдает сентиментальностью, но напоминает старое доброе время. Я возьму машину, потом поеду в метро, примерно так.

– Хорошо. От Слюссен в сторону Вэллингбю идет поезд в 21.43. Успеешь на него?

– Первый или последний вагон?

– Скажем, первый, встречу тебя где-нибудь в пути.

– Ты будешь один, надеюсь?

– Да, и ты тоже.

– Как я узнаю, что это не идиотская шутка?

– Этого ты не узнаешь. Исходи из того, что я не стал бы искать тебя, если бы это не было так важно.

Наступило короткое молчание.

– О'кей! Первый вагон, поезд от Слюссен в 21.43. Если почему-либо не успею, буду одним из двух следующих поездов.

И, не попрощавшись, положил трубку.

Допрос симпатизировавшего террористам Андерса Хедлюнда кончился быстро и безрезультатно. Крупнейшая "звезда" шведской адвокатуры разговаривал с двумя следователями в комнате предварительного следствия, как со школьниками. Сначала он потребовал уточнить законность обвинений, это он получил. Потом потребовал сообщить обстоятельства, отягчающие вину его клиента, на что ответа не получил. Настало время самого допроса. И тогда следователи выложили записи и, словно торопясь взять инициативу в свои руки, начали расспрашивать о лицах, имена которых они нашли в переписке Хедлюнда.

Адвокат тут же прервал их и сказал своему клиенту, что отвечать на вопрос о его политических симпатиях или о знакомых, не имеющих никакого отношения к самому преступлению, в котором его подозревают, а именно к незаконному хранению оружия, не следует.

Сам его клиент вообще так и не проронил ни слова.

Следователи предприняли обходной маневр, спросив, как могло случиться, что у Хедлюнда были обширные контакты с террористами, разыскиваемыми в Западной Германии. Адвокат прервал их замечанием: это не касается подозрений в предполагаемом преступлении, поскольку Хедлюнд – шведский гражданин, его нельзя считать преступником из-за того или иного знакомства, и, значит, нет повода отвечать на такие вопросы.

– Но речь идет о подозрениях, связанных с лицами, которые здесь, у нас в стране, возможно, поддерживают уголовных преступников, – попытался вставить один из следователей, несколько однобоко толкуя закон о терроризме.

– Ни в коем случае, – сказал адвокат и поставил на стол небольшой черный магнитофон, – на этот тип подозрений нельзя ссылаться в отношении шведских граждан. Сейчас надо либо заняться конкретными подозрениями в преступлении, либо начать общий политический разговор, для которого нет никаких оснований.

Следователи запротестовали против использования адвокатом магнитофона. То, о чем говорится в комнате предварительного следствия, пока еще секретно и поэтому не может быть записано на пленку.

Перепалка, хотя и проходила мучительно, закончилась быстро. Адвокат попросил разрешения поговорить с клиентом в отдельной комнате. Разговор длился всего пять минут, и после этого следователи узнали, что допрос не может быть возобновлен до тех пор, пока прокурор лично письменно не сообщит о запрете пользоваться магнитофоном вместо карандаша и покане будут представлены доказательства совершенного преступления. Если речь идет лишь о хранении старого охотничьего ружья фирмы «Хюскварна», то оно действительно существовало, но это еще не говорит о преступных намерениях.

С этими словами адвокат выплыл из комнаты, в которой все еще оставался сидеть издевательски улыбавшийся поклонник западногерманского терроризма.

Быстрая развязка привела ко многим внутриведомственным скандалам. Следователи доложили Нэслюнду о положении дел и свои суждения: мол, трудно будет задержать Хедлюнда до выяснения правомерности его задержания. Нэслюнд отправился к прокурору К. Г. Йонссону и попросил его продлить время задержания, пытаясь объяснить это некоторыми положениями, касающимися безопасности государства, и так далее. Но прокурор посчитал, что не кому-нибудь, а именно ему придется отвечать за то, что впоследствии Европейский суд получит новый пример недозволенных сроков задержания в Швеции, и пришел в бешенство. Нэслюнд же обещал, что сразу после задержания и домашнего обыска он тут же представит доказательства. Но так и было сделано, упрямился Нэслюнд, ведь в результате домашнего обыска у Хедлюнда появились мотивы для задержания одного или даже многих террористов в Западной Германии. А это, в свою очередь, могло дать начало новым оперативным версиям; в противном случае есть реальная опасность исчезновения преступников.

Тут прокурора охватил новый приступ бешенства, и он закричал: "Существовала опасность исчезновения преступников или нет – вопрос второй, сначала надо убедить суд в том, что хранение непригодного для охоты ружья выпуска 1910 года чисто формально может стать основанием для задержания!"

Таким образом, Нэслюнду давалось не более трех суток для добычи новых улик. После этого шведы должны быть выпущены без переговоров о праве на дальнейшее задержание.

День был ясный, холодный и необычайно светлый для этого времени года, так по крайней мере казалось. Красное послеобеденное солнце било прямо в лицо, когда Карл, Фристедт и Аппельтофт встретились снова. Карл с видимым удовольствием рассказывал о находках в частных письмах Хедлюнда и в протоколах.

Копии протоколов многих организаций Хедлюнд собирал в течение ряда лет. На первый взгляд делал он это бессистемно. Однако в них во всех обнаруживалось нечто общее, а именно: при голосовании были забаллотированы либо он сам, либо хорошо обоснованные им предложения о "прямых акциях". Контраргументы на жаргоне левых сил сводились к тому, что эти предложения аморфны, но по сути речь шла о более или менее решительном отказе от таких акций.

Главный недостаток в папке немецких писем – это отсутствие копий писем самого Хедлюнда, были лишь ответы на них. Таким образом, только из писем немцев и аргументов в них можно было попытаться понять, о чем сам Хедлюнд писал в своих посланиях. Картина выходила примерно следующая.

Сам Хедлюнд – за "прямые акции", но "мелкобуржуазные элементы" из его окружения – против; Хедлюнд имел в виду, что во все сокращающемся прогрессивном движении – последнее, видимо, означало "левое" – нет вкуса к "прямым акциям" и поэтому сделать что-либо в этом направлении не удастся. По крайней мере невозможно открыть глаза товарищам.

Таким образом, по его мнению, товарищи больше всего страдали от иллюзий в отношении буржуазной демократии и лишь когда эти иллюзии исчезнут, можно будет думать о дальнейших шагах.

Последнее его рассуждение представляло особый интерес. Фактически так оно сейчас и происходило, например, с Аннелис и Сундом – они получили основательный урок "буржуазной демократии", не так ли?

Странным показалось и отсутствие взаимопонимания между Хедлюндом и его подружкой Петрой. Ведь они жили вместе, и вроде бы надо было исходить именно из этого. Но фактических доказательств не было, поскольку Петра Хернберг тоже оказалась одним из "мелкобуржуазных элементов", не желающих идти на "прямые акции".