На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина. Страница 48
— Рад видеть вас в добром здравии, Лизавета Петровна, — начал отец Феодор, и Лиза почувствовала благодарность за то, что тот прервал этот странный обмен взглядами, не оставшийся незамеченным для остальных и явно вызвавший недовольство, что так и повисло в воздухе.
Даже сам священник на миг поджал губы, нарушив свое сходство со святым ликом. Хотя, быть может, Лизе это только показалось? Ведь он даже бровью не повел, когда она в разговоре с ним за столом, упомянула, что вряд ли примет причастие из его рук. Потому что никогда не сможет прийти к нему на исповедь. Ведь эти глаза, такие внимательные и такие понимающие, так и проникали в душу, задевая то живое, что по-прежнему ныло непрекращающейся болью. Усиленной во сто крат тем, что Лиза видела, когда ловила на себе взгляд хозяина дома. Она боялась идти на исповедь к отцу Феодору. Потому что знала, что откроет все свои грехи, желая разделить эту ношу, с недавних пор лежащую на ее плечах. И потому что только ему, как чувствовала ныне, могла доверить ее.
«…избегайте на исповеди открыться. Отец Феодор не простой священник, как может показаться на первый взгляд. Он служил некогда вместе с Дмитриевским, а посему даже мне неясно, что станет для него важнее — тайна исповеди мирянина или чувство дружеского расположения и долга перед тем, кому опасность грозить будет…»
Лиза запомнила эти слова отменно. Оттого и старалась держать дистанцию, боясь невольно довериться располагающему взгляду и голосу отца Феодора. Тот все-таки отметил, что впереди Великий Пост, который положено держать с чистой душой. И Лиза смирилась, что поневоле придется однажды склонить голову и открыться. Правда, не во всех грехах, а только в мелких и пустячных. Очередное клеймо, выжженное совестью… Очередной грех к списку тех, что ей не отмолить и до конца своей жизни.
— Простите меня, отче, — прошептала Лиза, смиренно опуская глаза, а отец Феодор только улыбнулся, ласково касаясь ее руки.
— Не бойтесь, Лизавета Петровна, ваша забывчивость не такой грех пред теми, что я замаливаю каждый день. Вы вернулись на путь истинный, осознав ошибку. А такое не каждому дано.
— Не в мою ли сторону камень, отче? — мягко произнес Александр, даже не смущаясь тем, что показал осведомленность предметом их тихой беседы.
— Приметь, не мои слова то были, — отец Феодор смело встретил взгляд Дмитриевского. — О душе твоей мне молитвы неустанно класть и класть. Когда-нибудь придешь в храм именно по воле своей, осознав, какие заблуждения душу разъедали…
Лиза испуганно взглянула на Александра. А тот, заметив ее взгляд, в раздражении отвернулся от священника. Впервые отец Феодор напомнил о том, о чем сам Дмитриевский предпочитал не думать и не говорить. И именно в тот момент, когда не хотелось видеть во взоре невинно распахнутых глаз ни страха, ни осуждения. Хотя… он ни перед кем не обязан каяться. Ни перед кем!..
Потому и перевел разговор на предстоящие Масленичные гулянья, явно желая подразнить отца Феодора. Знал, как недоволен иерей гульбищами, в которые превращалась Сырная седмица, когда полагалось готовить душу к Великому говенью.
К пущему неудовольствию отца Феодора, при упоминании Масленицы за столом все явно оживились. Даже Пульхерия Александровна, до того с трудом боровшаяся с дневной дремотой, вдруг присоединилась к общему разговору.
— Вы всенепременно должны поехать к Глубокому озеру, где на льду происходят гуляния! — когда она возбужденно схватилась за ладонь сидевшей подле нее Софьи Петровны, в ее глазах светился такой восторг, что не будь ее лицо покрыто сетью морщинок, ее можно было принять за ребенка. При ее малом росте, привычных детских кудряшках вокруг лица и кружеве чепца, в который она нарядилась к обеду.
— Верно, — поддержал Борис, улыбаясь ее восторгу. — Не знаю, как проходят Масленичные гуляния в Нижегородчине, но, уверен, гуляния в местных землях поистине способны впечатлить…
— Особенно часть их, — в свою очередь подхватил Василь, и взгляд Лизы обратился к нему. Его глаза сверкали то ли от выпитого за обедом вина, то ли от предвкушения реплики, которую он уже был готов представить на суд сотрапезников. — Снежная крепость. В двадцать седьмом она устояла, равно как и прошлого года. И как отменно приложили тех, кто пытался взять ее! Любо дорого смотреть было!
— Позволю польстить себе, но не потому ли ты столь задержался в Заозерном, mon cher ami? — лениво отозвался Александр. — Я-то гадаю, что причиной тому, что ты сезон пропустил. А ты решил понаблюдать Масленичные гулянья…
— Взятие крепости, mon grand cousin, — с усмешкой уточнил Василь. — Не желаешь ли повторить наше пари позапрошлого года? Мне по душе пришлось токайское с легким привкусом победы.
А потом заметил легкое недоумение в глазах Вдовиных и поспешил все прояснить с разрешения кузена, снова замкнувшегося от всех в своей привычной отстраненности.
— Снежную крепость держит кузнец местный. Еще никому не удавалось его одолеть — уж чересчур силен. И считает, что при этой забаве все равны — и барин, и холоп.
— О mon Dieu, возможно ли то? — удивилась своей догадке мадам Вдовина, в который раз убеждаясь в странностях графа.
— Возможно, — с легким смешком подтвердил Василь, отчего-то глядя не на нее, а на Лизу. — Вот уже два года подряд на Масленичной неделе Alexandre штурмует эту крепость, и второй раз терпит сокрушительное поражение.
— Ах, беда моя — печаль! — тряхнула головой Пульхерия Александровна. — И сызнова калечится! Не поверите, душеньки мои, как сердце всякий раз болит у меня на Масленицу. Все-то и рады-радешеньки в празднества, одна я страдаю…
— Ma chère tantine, — крупная мужская ладонь без особого труда накрыла сухонькие пальчики тетушки. — Нет нужды для тревог, вы же знаете.
— В прошлый раз едва шею себе не свернул на крепости этой клятой! — старушка не желала сейчас поддаваться очаровательной улыбке племянника и его ласке. — Отец Феодор! Борис Григорьевич! Что ж это, душеньки мои? Обещайтесь, мой милый! Тотчас обещайтесь, что оставите эти мужицкие забавы! Ишь, что удумал! И вам не прощу, Василь! — она погрозила вдруг младшему племяннику, тут же опустившему глаза в тарелку под ее негодующим взглядом. — Instigateur[142]!
В ее голосе было столько горечи и огня, что Лиза ощутила укол в сердце. Маленькая хрупкая старушка вскоре встанет живым воплощением Лизиной совести, когда запущенный маятник, наконец, достигнет наивысшей точки своего хода. И холодом повеяло вмиг, заставляя Лизу зябко передернуть плечами, убивая бабочек, что усиленно махали крылышками весь день в животе. Особенно, когда Александр упрямо покачал головой, целуя руку своей тетушки.
— Вы же знаете, ma tantine, нет той крепости, что в итоге не пала бы перед Дмитриевским. Так и тут выйдет…
— Пожалейте старуху, Alexandre, коли не жаль юного сердца, — взмолилась Пульхерия Александровна, а он вдруг оглянулся в сторону Лизы. Та изо всех сил пыталась сохранять безучастный вид, чувствуя, как кровь мгновенно прилила к лицу. — Пожалейте бедную mademoiselle Lydie. В прошлый раз ведь флакон капель извели…
— Быть может, тогда напишите к ней с советом не ездить на гулянья?
Лиза чуть опустила веки, чтобы скрыть неприязнь, что снова всколыхнулась в ней при словах Александра, прозвучавших так резко на фоне уговоров тетушки. И мысленно поблагодарила Бога за то, что показал ей истинное лицо этого мужчины, которому нет дела до чужих слез и переживаний. Даже если это слабое сердце близкого ему человека. Он готов рисковать всем ради сиюминутной прихоти одержать верх. Именно это стремление и приведет его в итоге к той последней черте, от которой нет возврата…
— Лизавета Петровна, — его голос привычно ударил по нервам и заставил встрепенуться сердце в груди. — А вы? Что скажете вы по поводу моего безрассудства?
Александр стоял за спинкой ее стула, чуть склонившись к столу. Со стороны могло показаться, что он хотел быть ближе к тетушке, соседке Лизы. Но девушка ясно понимала, что он желал заглянуть в ее глаза, задавая этот вопрос.