Вспомним мы пехоту... - Мошляк Иван Никонович. Страница 17

— Товарищ полковник, что-то я не пойму. На строевую подготовку времени отводится больше, чем на изучение оружия. Словно мы не в бой готовимся идти, а на парад.

Кудрявцев повертел в руке карандаш, перевел взгляд на окно, за которым колыхались под ветром черные от дождя липы с остатками желтой листвы, и сказал деревянным голосом:

— Так нужно. Строевая сплоченность подразделений необходима для боя. Можете быть свободны.

Вышел я от комдива в полном недоумении. Конечно, строевая сплоченность подразделений в бою необходима, но она имеет смысл лишь в том случае, если бойцы подразделения отлично знают свое оружие, верят в его силу — такая вера очень помогает преодолеть страх перед врагом. Прибыл в полк, рассказал начальнику штаба о задачах, поставленных перед нами командиром дивизии. Тот только руками развел.

Но раз задача поставлена, ее надо выполнять. Плохо, конечно, что цель ее неясна. В таких случаях нам, военным, приходится утешать себя одной мыслью: начальству виднее.

Три недели усиленной строевой подготовки не прошли даром. Бойцы подобрались, приобрели некоторую лихость, кажется, даже шинели всем стали впору. Весело было смотреть, как они повзводно шагают по плацу, как каждый взвод на марше, дойдя до указанного места, делает поворот налево и длинными шеренгами, печатая парадный шаг и держа равнение, проходит мимо отдающего честь командира.

В конце отведенного нам для занятий срока, 5 ноября, устроили боевой смотр полка. Отлично прошли бойцы.

— Послезавтра праздник Октябрьской революции, — сказал мне начальник штаба, когда закончился смотр. — А что, Иван Никонович, наш полк, пожалуй, и на Красной площади не осрамился бы.

Я махнул рукой:

— До парадов ли тут, когда фашисты под Волоколамском, Москву бомбят…

Но начальник штаба как в воду глядел. Вечером, накануне праздника, я получил от нового командира дивизии генерал-майора В. А. Смирнова приказ, в котором было сказано: «Приказываю командиру 4-го стрелкового полка майору Мошляку И. Н. 7 ноября 1941 года к 9 часам 30 минутам вместе с полком быть на Красной площади города Москвы».

Первое чувство — радость. Значит, парад все-таки состоится! Второе чувство — опять радость. Мне и моему полку оказана великая честь. Мы пройдем по Красной площади, равняясь на Мавзолей В. И. Ленина. Перед боями это поднимет дух воинов. Но вдруг мною овладела тревога: достаточна ли строевая подготовка бойцов для такого ответственного парада? Красная площадь не полковой плац, это главная площадь страны. Ах, если бы знать заранее… Но мне тотчас стала ясна абсурдность этой мысли. Противник в ста с небольшим километрах от столицы. В такой обстановке парад должен готовиться в глубокой тайне: от коварного врага всего можно ожидать.

Утром 7 ноября я поднялся рано, часов в пять, вычистил сапоги, обмундирование. Нужды в этом, правда, не было — на улице пасмурно, валил снег, но сработала привычка — в праздник выглядеть парадно. Предупрежденные с вечера командиры подразделений подняли личный состав, приказали всем почиститься. Вскоре полк выстроился на плацу. Я вышел, поздоровался с бойцами, поздравил их с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции. Ответом мне было дружное троекратное «Ура!». Лица бойцов сияли. Понял: уже знают, что будут участвовать в параде на Красной площади. Что греха таить: усиленное занятие шагистикой вызывало недовольство личного состава, на меня роптали. Теперь вряд ли кто из бойцов и командиров был в претензии на своего командира полка. Глядя на радостные лица, я особенно отчетливо понял одну простую истину: наш советский солдат способен выполнить любую задачу, преодолеть любые трудности, если знает конечную цель. Ему чужда слепая исполнительность. За годы Советской власти он привык видеть перспективу, привык свое маленькое дело понимать как частицу дела общегосударственного, привык чувствовать ответственность за все, что происходит в его стране.

В половине десятого полк в ряду других частей стоял напротив Мавзолея. Вот на трибуну поднялся Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин, члены Политбюро ЦК ВКП(б). Сталин был в своей неизменной шинели и фуражке армейского образца. Из ворот Спасской башни Кремля на коне выехал принимающий парад заместитель Народного комиссара обороны Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный. Генерал-лейтенант П. А. Артемьев, командующий парадом, отдал рапорт, затем оба военачальника поскакали вдоль каре выстроившихся войск. Остановились напротив моею полка. Маршал Буденный поздоровался с бойцами и командирами, поздравил их с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции.

Я не был новичком на главном военном параде страны. В составе Военной академии имени М. В. Фрунзе не раз, стоя напротив Мавзолея В. И. Ленина, отвечал на приветствия маршала. Но такого пронзительного чувства радости за свою Родину, такой слитности с нею, с ее судьбою я не испытывал никогда. Вряд ли кому из друзей хоть раз приходило в голову заподозрить меня в сентиментальности… Нет, выжать из меня слезу непросто. Но тут засаднило горло и Мавзолей вдруг расплылся в горячем тумане…

Врешь, фашист, нас не возьмешь. Ты стоишь под Москвой, но не видать тебе ее как своих ушей. Не видать тебе никогда этих священных красных стен, этих башен, не топтать тебе эту брусчатку. Ходить по ней только нам, советским людям. Ради этого клянусь не пожалеть жизни своей… Такую же клятву, я знал, давали сейчас все участники парада.

Буденный закончил объезд войск и поднялся на трибуну Мавзолея.

Репродукторы донесли до нас голос И. В. Сталина. Его неторопливая, с чуть заметным грузинским акцентом, уверенно-спокойная речь доходила до сердца каждого. Он говорил:

— На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина! [1]

И. В. Сталин говорил от имени партии, от имени Советского правительства. Его слова порождали у миллионов бойцов на фронте, у миллионов тружеников в тылу уверенность в конечной победе над фашизмом. А такая уверенность в те дни была нужна как хлеб, нет, больше, чем хлеб…

Полк прошел перед Мавзолеем, отлично держа равнение. Сталин смотрел на нас, чуть улыбаясь в усы, время от времени из стороны в сторону помахивая приподнятой рукой.

После парада я получил приказ: к исходу ночи под прикрытием темноты выдвинуть полк на рубеж северо-западнее Химок и занять там оборону. Задача: в случае прорыва противника не допустить его к Москве и обеспечить сосредоточение в районе занятого полком рубежа всех частей дивизии.

Может быть, сейчас это покажется странным, но тогда, прочитав приказ, я почувствовал облегчение. Ясные, точные слова: «занять оборону», «не допустить», «обеспечить». К этому я готовился двенадцать лет, этому меня учили, и это было самым необходимым в настоящий момент. Ах как нужна военному человеку ясность! Если приказ ясен и целесообразность его не вызывает сомнений, то военный человек начинает действовать в указанном направлении с воодушевлением, с огоньком, и это его целенаправленное действие не остановят ни инстинкт самосохранения, ни какие другие чувства и соображения. Остановить его сможет только новый приказ, такой же ясный, целенаправленный, не оставляющий места различным толкованиям.

К утру полк пешим порядком прибыл на указанный рубеж. После короткого отдыха мы приступили к созданию обороны. Бойцы рыли окопы полного профиля, строили блиндажи, землянки. Подмерзшую землю приходилось долбить ломами. Окопы и блиндажи рыли не только для себя, но и для остальных частей дивизии. К вечеру я уже смог занять свой блиндаж. В нем стояла жарко натопленная ординарцем железная печурка, стол на перекрещивающихся ножках и дощатый топчан.