Живи ярко! (СИ) - Петров Марьян. Страница 34

— Да?.. — знакомый до трясучки голос кажется немного сонным и растерянным. Кажется, руку протяни и коснись… от груди начинает постепенно расползаться знакомое тепло.

Ёпрст… забыл про разницу во времени. Но так ясно вижу его… без очков, хлопающего пушистыми ресницами, культурно прячущего зевок в ладонь… Я же, сука, обещал исчезнуть! Тогда почему всё внутри скрутило в жгут: и гордость, и волю, и кишки? Слова застревают в горле, держусь… стискиваю зубы… но дыхание рвётся наружу, сорванное от волнения.

— Это ты… Я знаю. Не молчи…

Впиваюсь зубами в напульсник — что мне мешает сейчас ответить?

— Твой новый номер? Я сохраню… просто… чтобы был.

Голос стал ниже, более хрипловатым, Гер спокоен, словно услышав наконец моё дыхание, в норму пришёл, а меня наоборот — сейчас разрывает в клочья, только в голос не вою. Внезапно что-то меняется, на другом конце связи прекращают говорить и начинают дышать.

Сначала это глубокий вздох… потом долгий выдох, судорожный и тягучий, после чего Гер сглатывает подступившую к горлу истому. У меня крышесносная картинка перед глазами перекрывает весь остальной вид на планету: Фюрер с разгорающимся румянцем на щеках полусидит на кровати, оперевшись спиной на подушки, приспустив пижамные штаны…

Герман

Конечно это Яр. Его свистящее дыхание, словно входит в приступ. А в приступ ли? Может, соскучился настолько, что сейчас накрывает приход, влажнеет над верхней губой и на лбу, а в паху всё уже наливается желанием, так что тело передёргивает, и только коснись головки члена — выплеснется наружу.

В мозгу всплывает сцена в ванной, когда я… когда мы. Вдоооох. Он вышел слишком честным, понёс поток информации тому, кто молчал в ответ. Рука сама ныряет под пояс спальных штанов. Выдох, смешанный со всхлипом и глотком части скопившейся во рту слюны. Остальную — в ладонь и растираю по каменному члену, пальцем размазываю по головке капли предъякулята, вздрагиваю — слишком много, сразу и остро.

— Яр… ты… только трубку не клади… Можешь молчать… только не разъединяйся… М-м-м…

Мне в ухо летит почти что хрип, уже даже не стон. Закидываю голову, вспоминая его руки на своём теле, наглые и уверенные. Хочу, чтобы обнял сейчас со спины, уткнулся губами в шею, выдал язвительно: «Опять дрочишь на мой яркий образ, фюрер? Помочь?» И вот его пальцы на моём стволе, и накатывает первая волна судорог, всё тело превращается в сплошной оголённый нерв, пальцы на ногах поджимаются, и хочется пошло стонать в голос. Наверное, это я и сделал, до меня долетает очередной хрип, приправленный «бляяя», и знаю, что в своём рукоблудии я уже не одинок, и Он там дугой выгибается на кровати, полу… где-то, отчаянно гоняя член в скользкой ладони.

Яр

От волнения и необъяснимой тревоги потеют ладони. Герман слишком близко, и плевать он хотел на расстояние в четверть земного шара, он всё так же глубоко внутри и уходить, как видно, не собирается.

Ещё один стон, настолько пошлый и провокационный, что даже у импотента бы встал, что говорить про меня… рывками по члену, пережимая, чтобы не спустить раньше времени. Еще никогда дрочка не была настолько острой, доводящей до судорог и поджавшихся на ногах пальцев. Ещё никогда так не вело от звука голоса и от необходимости его слышать.

Ещё один… ещё… следом…

Меня выгибает на диване, и соскальзывает рука. Сжимаю колени, подтаскивая их к себе, тихо скуля и закусывая губы, чтобы не издать ни единого лишнего звука, а он словно рядом стоит, и в этот момент слепым себя чувствую я, а он, наоборот, зрячий, потому что насквозь видит, каждый изъян, каждую болевую точку, и давит по нервам, словно умелый музыкант играет на пианино, подбирая музыку под себя. Стон. Выдох. Блядь!

Герман

Бесстыдно и резко полирую член в руках, зажав мобильник между ухом и плечом, и, кажется, сейчас корпус либо треснет, либо воспламенится… Когда я таким стал? Я что-то пропустил. Языком вылизываю губу изнутри, и словно… это его нетерпеливый язык врывается мне в рот. Постанываю чаще в такт движениям ладони, и хочется пальцы засадить в зад, только чтобы этот жар внутри погасить. Долго не думаю… делаю…

— Яяяяр… мне пальцев мало… — снова вслух, и у него там сейчас точно сорвёт крышу. — Мааать твою! — предоргазменное приходит горячей волной, начинает потряхивать, и каждый вдох обрывается, а выдох получается коротким и скупым, словно всё дыхание внутри, как топливо в двигателе, перегорает. — Яр… ты скоро?

Ярослав

Обрывками выцветших фото вижу его лицо и словно фильм просматриваю, наблюдая воочию каждую его реакцию, даже сейчас, когда он… бля, мой скромный фюрер, имеет себя пальцами, совсем распустился, зараза. Знает же, как на меня это действует. Отпускаю контроль, и он летит к чёртовой матери, снося крышу. На каждый его выдох-всхлип подбрасываю бёдра, словно чувствуя, как он двигается на мне. Член болезненно ноет, лёгкой болью отзываясь на каждое прикосновение, и уже боль-ласка на пытку похожа, и зубы стиснув от бессилия, что не могу воплотить задуманное в жизнь, поймав его дыхание и едва слышный невнятный шёпот, буквально слившись с ним в единое, кончаю на секунду позже его кричащего стона. И сворачивает нас одинаково. И болит там же, что даже оргазм, оглушающий, не притупляет раздрай в душе. И дышим часто, и мысли, готов поспорить, об одном и том же…

— Яр, — сбивается на дыхание и тихо смеётся. — Ты — придурок. Я тебя всё равно найду.

— Как? — со злости, что ответил, сжимаю до хруста телефон и бьюсь затылком о подлокотник.

— На ощупь, — предлагает один из вариантов, я давлюсь смешком, он ворчит, что стал уже шутить, как я, а я бы сейчас много отдал, чтобы улыбку эту видеть, почувствовать, снять с губ поцелуем. И он, как знает меня, меняет интонацию на деловую — обращается прямо:

— Плохо тебе, да, чудовище?.. — Низ живота подвело, и бабочки, которые только что порхали, сдохли все до одной. Потому что реально так. — А знаешь почему? — Мне не нравится, когда он говорит серьёзно, ещё больше бесит — когда правду.

— И почему?.. — через силу.

— Потому что ты придурок! Я всех мужиков, если надо, перещупаю, но найду. А ещё лучше… зрение восстановлю, тогда точно — беги!

— Ну давай… найди, раз такой смелый.

Его злость и обида такой электромагнитной волной бьёт, что роняю телефон и случайно сбрасываю вызов. Зачем мобилу пнул — спорный вопрос, не полегчало же. Так же как и в стену, сбивая кулаки — тоже не легче. Хочу его обратно. Всего. Сейчас! И самое страшное, отчего реально волосы дыбом встают… этот хочет того же, и если я отступить смогу, то Герман — нет.

====== Глава ХIII ======

Герман

— Герман, скажите мне, о чём вы сейчас думаете? — доктор задает стандартные вопросы, но сегодня реакция на его просьбы нестандартная, я начинаю краснеть и без причины улыбаться.

— О жизни, — отвечаю уклончиво.

— И как вам живется, в этой жизни, комфортно?..

— Думаю, да.

— Тогда почему вы здесь, а ваша жизнь — там?..

Всё хорошее настроение испаряется, как капля воды на горячем асфальте. Одиночество разом обрушивается на голову. При всей моей окрылённой влюблённости… я один.

— Герман, это не первый наш сеанс, и далеко не последний, но я хочу, чтобы вы поняли — все проблемы у нас в голове. Врачи, несомненно, частично восстановят зрительный нерв, подберут терапию, вернут вам возможность снова смотреть на мир, но пока вы сами не захотите видеть…

— Я хочу, — не к месту навернулись слёзы, док сделал вид, что их не заметил, а я быстро промокнул их рукавом.

— Нет, друг мой, — он встал под скрип кресла, прошёлся по кабинету и замер у окна. — Вы готовы верить, что хотите, но на самом деле — боитесь перешагнуть черту.

— Какую черту? — бросило в холодный пот, организм не слушается, меня размазывает по креслу, и становится не по себе.

— Черту между прошлым и будущим. Вы не готовы идти дальше. Вы зависли в том времени.

— Это не так.

— Вам кажется, если вы откроете глаза и увидите его, то мир вокруг изменился и больше не станет прежним.