Магия тени - Лазаренко Ирина. Страница 27

— Как это — спалил? — переспросил наместник.

Стражник задумался, привалившись плечом к стене, и в конце концов решил:

— Огнем.

В этот день ту же новость Террибару сообщили еще человек двадцать, и в конце концов наместник поверил.

— Ректор, сам ректор Школу обрушил! — возбужденно перешептывались счетоводы в ратуше. — Всю как есть растрощил по камешку! Чуть полгорода не развалил до кучи, сволота поганая!

— Бросили нас маги, бросили! Кто ж теперь? Что ж теперь?

— Да бдыщев хрен на них, на магов! Вон чего вокруг устроили, сколько земли погубили, сколько людей с мест посымали! Да пусть хоть все поразъедутся, поганцы! Пусть бы выздохли, авось и колдовство бы ихнее туда же делося!

— Да как же мы без магов? Кто защитит, кто убережет?..

— А то они тебя защищали!

— А то нет?!

— Ну так то когда было! А теперь чего? Сбежал ректор!

— Хто зашитит наш, хто уберегет, ежели магов не штало? — рассуждал ратушник, прожевав очередной ломтик сушеного яблока. — Так нихто. Помрем!

Ночью Террибар никак не мог уснуть. Школы больше нет — пропало всекрайнее сообщество магов, пропало последнее средоточие силы, что оставалось в Ортае после побега государя. Теперь каждое поселение и каждый человек — сам по себе, никто не сделает для них ничего спасительного. И то, что Школу сжег сам ректор, все завершало: глава ортайских магов расписался в беспомощности, в собственной и общинной. А значит…

Нэйла сердито завозилась рядом, и Террибар прекратил вертеться на постели. Лежал недвижимо, глядя в светлеющий потолок, и думал: получается, теперь никто магам не указ. Некому гласниками руководить, да и гласников нет, потому что нет Школы — чьи они теперь поверенные, свои собственные, что ли?

Школа больше не стоит за ними ни присмотрщиком, ни защитником. Пусть у нее были не самые длинные и быстрые руки, но теперь, без этого незримого заступника, распояшутся не только маголовы.

На следующий день с юга притащились потрепанные мужики с государевыми гербами на повязках. Потрясая грамотами, требовали уплатить все подати и наложения за упущенные месяцы, а также наперед, до самой весны.

Не дожидаясь волевых решений Террибара, Хон приказал выставить сборщиков за ворота.

— Как бы хуже не стало, — сказал ему наместник, разглядывая с балкона унылую колонну всадников, плетущуюся по дороге.

— Не помрут, — отрезал из комнаты ратушник и яростно зашваркал метелкой по полу.

— Обойдется без податей. — Хон провожал процессию сердитым взглядом из-под густых бровей. — Какой он государь теперь, кто ему подчиняется? Я, что ли? Или ты? Сидит в своей Меравии, ничего знать не хочет, бросил нас — так еще и денег за это ему дать? Может, он соберет вот деньжат и уедет со своей сестрицей за море. До Меравии-то тоже сушь дошла, не хуже нашей. Она, говорят, из Даэли так пятном и растекается. Вот западный Ортай уже почти весь пожрала, скоро и до нас дойдет.

— Говорят, говорят, — раздраженно передразнил Террибар. — Кто говорит, пьяницы в тавернах?

— А хотя бы и пьяницы, — не смутился Хон. — Они-то оттуда едут, а мы здесь на гузне сидим. Они лучше нашего знают, чего за спиной оставили.

Мошукские детишки под присмотром бдительной троицы исправно таскали из Миров дичь и фрукты. Но многие горожане и на это ворчали: прознали, что детей водят на охоту через далекие лесные порталы, а по Пизлыку их сопровождает какой-то тролль.

— Люди жнать желают, какая в том надобношть, — говорил призорец, — што, поближошти у наш порталов мало? Да еще тролль! У них можгов же нет, у троллей! Вдруг ожвереет да пожрет детишков, што тогда?

Террибар попытался расспросить про все это троих друзей, но без толку. Тахар отвечал невнятно и уклончиво, а девушка и эльф помалкивали, но выражение их лиц ясно говорило: если кого чего не устраивает — пусть сам разбирается со своим полуголодным городом и тупыми подлетками.

Единственное, что радовало горожан без оговорок, — это появление Кальена, потому как с лекарями в Мошуке всегда было плохо. В прежние неспокойные времена мошукские целители вообще жили недолго — до первого излеченного горожанина, к которому были счеты у других воинствующих горожан. А за последние шесть лет в городе побывало аж четыре целителя, но они не задержались надолго: трое переехало, а четвертый и вовсе помер от кровяного кашля, показав таким образом, что целителем он был паршивым.

— Целитель-то, целитель! — рассказывал Террибару стражник, выпучивая глаза. — Сказал, что Эдфурову тещу можно на ноги поставить! Да ежели он ее добьет или подымет, так Эдфур его на руках носить будет, целителя. Лежачая-то теща вреднее прежнего стала…

— Он не целитель, — строго поправил Террибар, — он лекарь.

— А какая разница? — не понял стражник. — И так говорят, и так!

— Лекарь только болезнь прогоняет, а целитель тело исцеляет, находя источник хвори, — пояснил наместник. Стражник поскреб подбородок и непонимающе хмыкнул. — Ну да Божиня с ними, с целителями. Ты вот матушку свою отведи к нему. Быть может, он ей какие успокойные отвары выдаст?

Через пару дней стражник заявил, что люди, оставшиеся в Тамбо после бегства ректора, «тут же подурели и принялись резать друг друга».

— С чего им друг друга резать? — не поверил наместник.

— А я знаю? Говорят, взъярились от самого воздуха, — пересказывал стражник. — Небось, из Школы непотребство вырвалось да околдовало людей! Сколько их там было, в городе — страх сказать, словно нарочно их кто-то нагнал туда, в Тамбо. На улицах от крови слизко было, повсюду требуха человечья валялась!

— Померли, — заключил призорец, — так и жнал.

— Кто-то да выбрался, иначе как бы мы про это прознали? Но мертвецы — они все так и остались лежать на улицах, крысам на радость…

— Вранье, — сказал наместник неуверенно.

— Может, и вранье. Но так говорят люди, что с запада приходят!

Понемногу Террибару стало казаться, что вслед за столицей, Школой и Тамбо сгорел, утонул в крови, безвозвратно погиб весь остальной мир за пределами Мошука. И единственным, что не давало в этом до конца увериться, были тревожные вести из дальних селений, которые пришлые люди приносили в таверны, а туповатый стражник исправно пересказывал наместнику.

За истекшие дни мошукские подлетки основательно сократили поголовье зайцев, птиц-побегайцев и мелких диких свинок в Мирах. Младшие дети собирали фрукты. Успели, считай, в последние дни: паданки еще не полностью сгнили, а висящие на деревьях плоды не успели высохнуть. Городские склады шатко-валко пополнялись, но Алера все равно ворчала: в городе уйма народа живет, его до весны не прокормят два десятка детей, хоть все Миры опустошай.

— Никто и не сказал, что прокормят, — терпеливо объяснял Тахар, — просто подспорье. Сколько-то зерна деревни дадут по уговору, сколько-то еды припасено, потом еще рыбу удить можно! Как-то протянут, а весной второе поле засеют! Это ведь лучше, чем если тысячи человек снимутся с места и попрутся к Эллору?

Алера ворчала еще громче. Она не любила Эллор и не имела бы ничего против, провались весь эльфийский край под бдыщев хвост. Только в последние месяцы, когда пришлось почти переселиться туда, Алера смирилась с ним, как с необходимым злом.

Сегодня управились быстро, из Мира вышли задолго до заката. Подлетки с добычей умчались вперед — окликать их не стали, местная нечисть знает, что дети сегодня пришли с троллем, и всерьез вредить им не станет. А если от скуки напугает или кругами водить задумает — так сами виноваты, нечего было убегать. Трое друзей в сопровождении Ыча шли через лес неторопливо.

— Племя на месте не живучая, — рассказывал тролль, — за едой по лесу ходючая, больши-ими кругами бродючая. То в щуровой чаще сидящая, то к городам подвигащая. Где одну зиму сидящая, где две зимы, пять зим. Как еду сжиращая — дальше уходящая.

— А когда возвращащая — еда уже опять отрастащая, — с непроницаемым выражением лица закончил за него Элай.