Магия тени - Лазаренко Ирина. Страница 65

В город потянулись птицы с письмами. Много. Одни письма были адресованы наместнику, другие гласнику, третьи — безвестно сгинувшему жрецу. Четвертые — Хону, и их отдавали стражнику-орку, который помалу брал на себя обязанности стражьего старшины.

В одних письмах были просьбы о помощи. В других спрашивали или давали советы. В третьих витиевато предлагали Террибару присоединиться с Мошуком к числу «объединенных наместничьей властью городов» и строить помалу свой обособный Ортай в большом и ничейном Ортае.

Бывшие столичные гласники, осевшие в Кали, прислали письмо Олю с весточкой для магистра Дорала и подтвердили давние слухи о резне в Тамбо — город в самом деле погиб, и никто толком не знал, что с ним произошло после. Зато было доподлинно известно, что через два дня после пожара в Школе Западное море выбросило на берег тело старика-ректора. Про грифона, на котором он летел, не было известно ничего.

Тревожные слухи шли с севера — из приграничных городов писали, что в Гижуке творится неладное и что нужно готовиться к новой войне. Пришла и новость с юга, из Меравии, — оттуда сообщали, что государь ортайский собирается вернуться в свой край во главе большого войска и что следует готовиться к «новым отношениям» с тем же Гижуком.

— Все ж зря эти трое не ушли в свой Азугай, — сказал Оль Умме.

Они пекли репу на костре возле дома магички. Гласник с наместником собирались наутро выдвинуться в Мошук. Оставаться в городе подолгу они пока избегали: слишком грязно там нынче, слишком свежа кровь на снегу и воспоминания о недавних событиях. Но добровольчие уборные отряды и постепенно набирающие силу призорцы обещали все выправить очень скоро.

Всего-то и оставалось — не дать возвращенному городу погибнуть до следующего урожая. Вытеснить из памяти мертвые руки эльфиек с кровавыми бороздами от сорванных браслетов. Отвыкнуть все время оглядываться, ища глазами маленькую белую собаку с потешными ушками.

Кальен остался в Мошуке и всерьез взялся за лекарню. Городской травник ему помогал как мог, да и Тахар много времени проводил за приготовлением зелий. Только сам в город не ехал, передавал лекарства через Оля.

Гласник обернулся к костру у соседнего дома, где возились Тахар, Алера и Элай. Они явно были довольны жизнью и, кажется, никуда не собирались — ни завтра, ни в будущем. Странное дело, подумал Оль: ведь Алера не любит Эллор. Или теперь примирилась с ним по необходимости, потому как порталы закрылись? И потому что все остальное вокруг — еще хуже? Или потому что у нее появилась новая цацка с длинными ушами? Но ведь придется им рано или поздно высунуть нос из Эллора!

— Зря они не ушли, — повторил гласник. — Туго им тут придется.

— Может быть, — Умма покраснела. — Но пока никто не жалеет, что так вышло.

Два дня после того, как отбили Мошук, Алера с непреходящим воодушевлением висела на шее то у Тахара, то у Элая, и с непонятным удовольствием наблюдала, как от этой ее непосредственности перекашивает и Элая, и Умму. Элай считал, что горячие поцелуи должны доставаться только ему, а Умма считала, что неплохо бы Алере находиться в тысяче переходов от Тахара. Сам Тахар принимал непривычные нежничанья с незамутненным невинным восторгом.

— Попьет с тебя кровушки эта их неразлей-такая-дружба, — крякнул Оль и на всякий случай уточнил: — Это я тебя всерьез упреждаю, по-прорицательски.

— А и пусть пьет, — весело ответила Умма и обняла друга за плечи. — Лучше ведь так, чем никак!

Шадек в россыпи брызг вбежал в озерную воду, нырнул. Поплыл, рассекая сильными гребками теплый поток.

У него было страшное ощущение, что он не имеет права находиться тут и радоваться жизни. Он снова не сделал ничего полезного, как и за всю предыдущую жизнь.

А ведь он мог. Он понимал, зачем. И даже решился, отчаянным рывком переломив что-то важное в себе. Но дракон выбрал Гасталлу.

И Шадек обрадовался. Ему не нужно было лишаться своей силы.

Но прошло два дня — и Шадек стал ощущать себя репьем на собачьем хвосте, который просто тащится куда-то вслед за собакой, не принося ни вреда, ни пользы. Он не верил в эту затею, он не хотел этой поездки, ни к чему не стремился и ни за что не боролся. И когда раз в жизни он решился поставить кого-то выше себя самого, поступить как добросовестный маг — его жертва оказалась вторичной, лишней, негодящей.

Первая радость уступила место возмущению и обиде.

Шадек вынырнул, перехватил воздуха и снова нырнул, поплыл в другую сторону. Зря эта вода не ледяная.

Но он им всем еще покажет. Он еще может принести пользу. Много-много пользы! Как положено толковому магу, занятому не только собой. И даже больше, потому что сил у него хватит на пару-тройку толковых магов.

Первым делом следует сгрузить с Бивилки часть гласнических обязанностей. Незрячая магичка со всеми делами не справится.

Она вообще мало с чем теперь справится. Нужно будет о ней позаботиться.

Шадек вынырнул, перевернулся на спину и открыл глаза. Зимнее небо тут было не серо-белым, как в Ортае, а ярко-голубым. По нему, будто танцуя, кружилась пара драконов, песочный и бурый.

Что-то изменилось в его отношении к Бивилке. И он даже не понял, когда. С первых школьных лет он привык относиться к ней тепло и снисходительно, беззлобно подначивать и стоять за нее горой, как за любого из школьных друзей.

Конечно, еще в первый год учебы Шадек заметил ее восторженно-трепетливую влюбленность. Но Бивилка была слишком дорога ему, чтобы просто попользоваться ее чувствами, и недостаточно хороша, чтобы искренне разделить их. Так оно все шесть лет и проболталось — никак, в его шуточках и ее свекольных щеках.

Потом, в послешкольной жизни, детская влюбленность Бивилки переросла в привычную взрослую безнадежность. Смущаться и маяться магичка перестала и смирилась с тем, что будет вечно таскать свои неуместные чувства, как занудно зудящую ранку.

Шадек по-дружески заботился о Бивилке — до этой самой поездки. Когда вдруг понял, что легче было бы ему лишиться зрения, чем видеть, как мучается она. Что лучше он отдаст самое дорогое, что у него есть — магическую силу, — чем допустит, чтобы это сделала она.

Непредвиденные нежные чувства в оправе из ощущения собственной бесполезности. Как воодушевляюще.

Ничего не придумав, Шадек перевернулся на живот и поплыл к берегу. Пора делать со своим магическим даром что-нибудь посерьезней восторженных воплей.

Он сможет. Он справится. Сил у него в достатке, было бы желание. Он столько полезного сделает, что Страж, не приходя в сознание, от изумленья в Чашу рухнет.

Бивилка стояла на берегу озера, задрав голову к небу, где играли меж облаками два дракона. Отросшие ниже ушей волосы делали ее еще больше похожей на одуванчик.

— Ты что тут делаешь? — воскликнул Шадек, выходя из воды. — Ты как дошла сюда одна? Ты же могла грохнуться по дороге, заблудиться! С ума сошла?

Бивилка обернулась к нему с улыбкой и тут же отвела взгляд, залившись краской.

— Я вижу.

Пылающие щеки убедили Шадека лучше самых проникновенных слов. Однако натягивать штаны он не бросился, вместо этого крепко ухватил магичку за подбородок, развернул лицом к себе, подвигал его влево-вправо. Глаза у нее были самые обычные — ореховые, смущенные, зрячие. Разглядев вблизи глубокие рваные шрамы на его висках, магичка смутилась еще больше.

— Значит, так, да? Почему Рогуша не сказала, что ты не навсегда ослепнешь?

— Говорит, что не знала. Хотя могла бы догадаться, — и, подражая тягуче-шелестящему голосу, Бивилка проговорила: — «Если не вернуть магу зрение, он сможет найти драконов снова. А зачем им это нужно? В конце концов это не важно — навсегда или нет. Важно, чтобы взаправду!»

— Это правильно, — согласился Шадек и выпустил ее подбородок. — Я рад. Честно. Как раз пытался представить, сколько хлопот будет Мошуку с незрячим гласником.

Бивилка рассмеялась. Сегодня ничто не могло испортить ее настроения.