Магия тени - Лазаренко Ирина. Страница 61

Будь перед поселком удачное место для стрельбы — только десятерых эллорцев бы хватило, чтобы справиться с сотней засевших в поселке людей, когда те выбегут за ограду. На деле лучники успеют сделать по два-три выстрела. И кто знает, не ошиблись ли домашние призорцы: может быть, смутьянов в поселке не сто, а двести. Или триста. И самострелы у них, помнится, есть. Обо всем этом Имэль рассказывать не стали, но эллорцам велели взять с собой еще и мечи.

Пересчитав по головам мужчин и подлетков, Террибар пробормотал:

— Вместе с нами и эллорцами выходит тридцать семь. Негусто, да, Оль?

— Тридцать пять, — не терпящим возражений тоном поправил стражник-орк, — без никаких «вместе с вами». И не перечьте! — повысил он голос. — Если вас убьют — что с Мошуком станет, а? Кто его в разум вернет — я, что ли? Или эти три дуралея? Тридцать пять!

— Тридцать пять, — буркнул гласник. — Тридцать пять раненых полуголодных человек, чтобы отбить целый город. Да-а, такой ерунды даже в байках моего дедули никто не вытворял!

Люди смотрели на него хмуро и упрямо.

— Так племя помогащая! — разнеслось над головами. — Могучим и добрючим надо помогащая, чтоб они выживащая!

— Но это еще не все! — повысила голос Алера, перекрикивая враз повеселевших, загомонивших людей. — Мало отбить город — нужно снова его не потерять! Поэтому самое важное наступит после!

Люди понемногу умолкли. Растолкав плечами других мужчин, вперед вышел Эдфур, сложил руки на груди и уставился на Алеру исподлобья. Грязная повязка на лохматой голове придавала гному свирепый и непреклонный вид.

— Лихованник получил власть над городом, потому что у Мошука больше не было хранителей, — чуть дрожащим голосом продолжала Алера. Взгляд ее перебегал с одного незнакомого лица в толпе на другое. — И теперь многие должны жертвовать своей жизнью, чтобы прогнать это лихо, но даже если мы сумеем это сделать, на место одного лихованника придут другие. Вы видели, что они делают с вами и вашим домом. Не хотите, чтобы такое повторилось? — Люди в толпе озабоченно переглядывались. Эдфур неопределенно хекнул. — Тогда возвращайте своих призорцев. Это их места теперь занимают всякие лихованники. Бульб, вылезай.

Из откинутого на спину капюшона Алеры выбрался на свет ратушник. Он щурил глаза от яркого света, смущенно улыбался и мертвой хваткой держался за волосы Алеры. Ветерок трепал серую шерсть на его лице.

— Это что еще за страх Божинин? — просипел какой-то гном.

— Страх Божинин — у тебя в штанах, — не полезда за словом в карман Алера, — а это — призорец, хранитель места. Вы про них уже и забыли, да? А их много живет в ваших старых домах, в банях, в хлевах, только все они давно бессильные. Они теряют силу, если мы в них не верим. А когда теряют силу призорцы — приходят лихованники, и мы начинаем резать друг другу глотки.

Девушка сгребла ратушника поперек мохнатого тела и протянула перед собой, бережно держа ладони ковшиком.

— Вот ваше настоящее спасение от пришлой нечисти. И не только спасение, а и много чего хорошего для ваших домов, детей и городов. Если вы снова научитесь в них верить.

— Верить, значит, — повторил Эдфур и оглянулся на стоящих позади людей. Люди таращились на хатника.

— Верить и почитать, — добила гнома Алера.

Эдфур снова хекнул. Бульб прочистил горло, стиснул маленькие ладошки и виновато повторил:

— Ить много наш таких, бешшильных. А были б в шиле — никакой лихованник не приштал бы к вашим домам. — Ратушник оглянулся на Алеру, увидел ее ободряющий кивок и заискивающе добавил: — Мы-то ваш теперь обороним от лиха. Вы токо верьте в наш! Не можем мы беж вашей веры!

Из толпы колобочком выкатилась маленькая девочка. Круглая и смешная, в светлой шубке, она поковыляла к Алере, протягивая руки:

— Это хатник, хатник, я знаю! Можно взять его себе?

Алера поспешно пересадила Бульба на плечо.

— Нельзя. Но в городе таких еще много. А если этот мир случайно выживет, то из Даэли вернется еще больше призорцев.

— А можно будет поверить в них всем скопом, а не знакомиться с каждым по отдельности? — жалобно спросил Эдфур.

— Мы пришли просить тебя о помощи, — сдавленно проговорила Бивилка. — Мы можем говорить с тобой?

— Конечно. — Дракон произнес это, не открывая рта. Глубокий негромкий голос и растекался в воздухе, заставляя его подрагивать, и возникал прямо в головах магов. — Ко Стражу обращаются маги, любимые дети Божинины. Чтобы добраться сюда, они превозмогли расстояние, время и собственный страх. Чтобы увидеть Стража, они поставили маговское назначение выше самих себя. Разве может Страж, творение Божинино, не отозваться на зов любимых детей ее, доказавших, что следуют маговским путем по заветам создательницы?

Шадек неуверенно улыбнулся и покосился на Дорала. Магистр смотрел на дракона ошалело, тоже не уверенный, что тот не издевается. Но каменная морда Стража была торжественно-унылой, а бирюзовые глаза смотрели на Бивилку совершенно серьезно.

— Какой наказ принесли Стражу дети Божинины?

Шадек хрюкнул. Наказ? Не просьбу?

А что они могут «наказать» Стражу? Вскопать грядки за домом Рогуши и высадить там репу?

— Мы хотим, чтобы ты разбудил драконов. Без них наш мир беззащитен перед демонами, они пришли сюда, они истощают Идорис...

Страж издевательски хмыкнул, прищурил глаза цвета бирюзы, и в них отразился лунный свет.

— Разбудить драконов. Спасти мир. Вечно одно и то же. Вы думаете, это вернет вашу прежнюю жизнь? — Страж мягко переступил лапами, развернул колечки хвоста. — Но прежнего мира больше нет. Он останется только в вашей памяти. Неправда, что самая темная ночь — перед рассветом, нет, — самые темные ночи не заканчиваются никогда. Они продолжают жить в людях. В ваших глазах и складках возле губ. В ваших шрамах и могилах, на которые вы ходите.

Бивилка только выше задрала подбородок. Губы у нее были серыми, как тело Стража.

— Ведь все могло быть проще. — Драконова голова склонилась к лицу Бивилки и зависла, покачиваясь. Ноздри Стража раздувались. — Почему было не прийти десять, пятьдесят, сто лет назад? Почему люди не верят в беду, пока она не придет на порог? А теперь? Что останется от орочьего края? Нет, я не знаю, никто не скажет. Власть демонов уйдет, но кто возьмется сравнить ее с другими демонами? С теми, что будут терзать орочьи души, когда они поймут, что натворили? О-о, никто не возьмется угадать. А что будет с краем дриад, когда им захотят отомстить за то, что привечали демонов? О, я не знаю, останется ли дриадский край на ваших картах.

Слова в головах магов появлялись медленно — Страж издевательски растягивал слова. Его ноздри бесшумно раздувались, улавливая дух сомнений, витавший над Бивилкой. Каменная чешуя серебрилась в свете звезд.

— А тот край, что лежит за Даэли? Там всегда было неспокойно. Только там во все времена знали, что такое война, ненависть, безнадежность. О нет-нет-нет, я даже не хочу думать, что происходит с этим краем теперь. — Дракон по-кошачьи пригнул голову, и его бирюзовые глаза уставились в незрячие глаза магички. — Даже два родных ваших края, которые пострадали пока меньше всех, — и те превратились в жалкое подобие себя. Они не станут прежними. Явились демоны и выпустили демонов из ваших душ — это серьезней любого неурожая. Это даже хуже, чем пять лет без урожая. Проще дать этому миру погибнуть, чем исправить его. Ты уверена, что хочешь исправлять? Ты уверена, что хочешь смотреть, каким станет этот мир из-за того, что ты пришла позже, чем стоило?

— Я не буду смотреть, — глухо ответила Бивилка. — Я лишилась зрения, чтобы найти тебя.

Дракон издал звук, похожий на фырканье, и из ноздрей его вылетело облачко пыли.

— Это все, что ты можешь сказать? Тебя не тревожит, что будет дальше?

— Мы как-нибудь справимся. Я знаю, что шрамы со временем становятся не такими уж заметными.

— Пустые слова в ответ на ясные вопросы. Никогда вы не меняетесь. — Кошачья грация сменилась змеиной, и даже прищур глаз неуловимо изменился. — Так почему же ты колеблешься? Я чую твои сомнения.