Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2 - Коллектив авторов. Страница 33

Итак, раздираемые этими противоречивыми желаниями, мы сделали именно то, что и ожидалось, — ничего. Мы, возможно, даже вернулись бы к ровному укладу нашей жизни, если бы новости в газетах не показывали дальнейшего распространения болезни и больше смертей.

В конце концов, конечно, мы рассказали людям нашу историю. Но опущенные глаза и явное смущение слушателей слишком хорошо показывали, как мало нам верили. Действительно, кто мог ожидать, что нормальные жители 1933 года, с обычным жизненным опытом, поверят в явно невозможное? Итак, чтобы спасти себя, мы больше ни с кем не говорили, но с ужасом наблюдали медленное, неумолимое приближение зла.

Была середина зимы, когда первое поселение людей оказалось на пути расширяющегося круга смерти. Всего лишь горная деревня в полсотни жителей; но смерть настигла их в одну холодную, зимнюю ночь, глубокую ночь, потому что никто не сбежал — все были задушены в своих кроватях. И когда на следующий день посетители нашли убитых и сообщили о них, в газетах было описано такое же ужасное, запущенное состояние гниения, что присутствовало во всех других случаях.

Тогда мир, бывший до этого безразличным, начал верить. Но даже в этом случае люди искали самое лёгкое, самое естественное объяснение, и отказывались признать возможности, которые мы изложили. Они сказали, что новая чума угрожает нам, разрушает нашу страну. Мы уедем подальше… Несколько человек переехали. Но оптимисты, все доверяющие медикам, остались. И мы, едва зная почему, остались с ними.

Да, мир бодрствовал перед опасностью. Чума стала одной из самых популярных тем разговоров. Представители движения ревайвалистов предсказывали конец света. А медики, как обычно, приступили к работе. Они заполонили заражённый район, в страхе за свою безопасность осмотрели набухшие трупы, и обнаружили бактерии разложения, и червей. Они предупреждали местное население: нужно покинуть эту местность; а затем, чтобы избежать паники, сочинили рекламу.

«У нас есть подозрение на истину, — сказали медики в лучшем стиле детективного агентства. — Мы надеемся вскоре изолировать смертельную бактерию и произвести защитную вакцину».

И мир поверил… Я тоже наполовину верил и даже посмел надеяться.

— Это чума, — сказал я, — какая-то странная новая чума, которая убивает страну. Мы были там самыми первыми.

Фред ответил: — Нет. Это не чума. Я был там; я чувствовал это; оно говорило со мной. Говорю тебе, это Чёрная Магия! Нам нужно не лечение, а лекари.

И я… частично поверил ему тоже!

Наступила весна, и угроза заражения расширилась до размера круга радиусом в десять миль, с точкой в лесу в качестве центра. Достаточно медленно, но, казалось бы, непреодолимо… Тихий, смертельный марш болезни, смерти, как её называли, всё ещё оставался загадкой и всех пугал. И пока проходила неделя за неделей, а добрых вестей от медиков и приехавших учёных не было, мои сомнения усилились. Почему, спрашивал я себя, если это была чума, она никогда не нападала на свои жертвы в дневное время? Какая болезнь может поразить всё живое, будь то животное или растение? Я решил, что это не чума; по крайней мере, хватаясь за последнюю нить надежды, я убедил себя, что это не обычная чума.

— Фред, — сказал я однажды, — если ты прав, то эта болезнь не выстоит против огня. Это твой шанс доказать, что ты прав. Мы сожжём лес. Возьмём керосин. Мы сожжём лес, и если ты прав, то зло умрёт.

Его лицо просветлело. — Да, — воскликнул он, — мы сожжём лес, и зло умрёт. Огонь спас меня: я знаю это; ты знаешь это. Огонь никогда не мог вылечить болезнь; он никогда не мог заставить нормальные деревья шептаться и стонать, и трескаться в агонии. Мы сожжем лес, и всё зло умрёт.

Так мы говорили друг другу и верили. И мы приступили к работе.

Мы взяли четыре бочки керосина, факелы и фонари. И в ясный, холодный день в начале марта мы отправились в путь на грузовике. Северный ветер ожесточённо свистел; наши руки посинели от холода в открытой кабине. Но это был чистый холод. До его чистой остроты было почти невозможно поверить, что мы направляемся в грязную и бесплодную страну смерти. И всё ещё низко на востоке солнце посылало свои яркие жёлтые лучи на уже расцветающие деревья.

Было раннее утро, когда мы достигли края медленно расширяющегося круга смерти. Здесь последняя жертва вчера или ранее встретила свой конец. Тем не менее, даже если жертва была не последней, до которой дотянулся мор, мы могли бы понять это по отсутствию признаков жизни. Маленькие почки, которые мы отмечали ранее, отсутствовали; деревья оставались сухими и холодными, как во время мёртвой зимы.

Почему жители этого района не вняли предупреждениям и не уехали? Правда, большинство из них сбежало. Но несколько старых горцев остались и умерли один за другим.

Мы поехали по скалистой, крутой тропе, оставив суету и безопасность нормального мира позади себя. Не ошибался ли я, думая, что солнце закрыла тень? Разве не стали окружающие вещи темнее? Тем не менее, я ехал молча.

Слабое зловоние коснулось моих ноздрей — запах смерти. Оно всё усиливалось. Фред был бледен; и, если на то пошло, я тоже был бледным и чувствовал слабость.

— Мы зажжём факел, — сказал я. — Возможно, он уничтожит этот запах.

Мы зажгли факел при ярком свете дня, а затем поехали дальше.

Когда мы проезжали мимо свинарника, то увидели белые кости, лежащие под лучами солнца; вся плоть была полностью съедена или сгнила. Какой ужас убил свиней, пока они спали?

Теперь я не мог ошибаться: тень становилась темней. Солнце ещё светило ярко, но каким-то странным образом слабо. Его свет подозрительно мерцал, как будто происходило частичное затмение.

Но долина была уже рядом. Мы преодолели последнюю гору, проехали мимо падающей хижины горца, который умер самым первым. Затем дорога пошла под уклон.

Таинственный Лес лежал ниже нас, но не свежий и зелёный, каким я видел его раньше, много лет назад; он также не вспыхивал красками, как во время нашей последней поездки сюда прошлой осенью. Лес был холодным и затуманенным. Чёрное облако лежало над ним, одеяло тьмы, клубящийся туман, похожий на тот, что согласно мифам, скрывает реку Стикс. Туман покрывал район смерти, как тяжёлый саван, и прятал лес от наших широко раскрытых глаз. Показалось ли мне, или я действительно услышал доносившийся из неосвящённого леса отчетливый шёпот, произносящий святое имя? Или я почувствовал то, что не мог услышать?

Но в одном отношении я не мог ошибаться. Темнело. Чем дальше мы ехали по скалистой дороге, тем глубже мы спускались в эту цитадель смерти, и тем бледнее становилось солнце, и более затуманенным путь.

— Фред, — прошептал я, — они прячут солнце. Они разрушают свет. В лесу будет темно.

— Да, — согласился он. — Свет ранит их. Я чувствовал их боль и агонию в то утро, когда восходило солнце; они не могли убивать в тот день. Но теперь они сильнее и прячут само солнце. Свет мучает их, и они уничтожают его.

Мы зажгли ещё один факел и поехали дальше.

Когда мы добрались до леса, темнота углубилась, почти ощутимый мрак сгущался, пока день не превратился в лунную ночь. Но это была не серебряная ночь. Солнце было красным как кровь; сияя над проклятым лесом. Огромные красные кольца окружали его, как круги от бессонницы вокруг больных глаз. Нет, само солнце не было очищающим; оно было слабым, больным, бессильным, как и мы перед новым ужасом. Его красное свечение смешивалось с малиновым пламенем факелов и освещало сцену вокруг нас цветом крови.

Мы заехали так далеко, насколько позволяла твёрдая почва, почти к самому краю леса, где гибкие и тощие поросли кедра и бука уступали место тяжёлым росткам более высоких и суровых дубов. Затем мы вышли из грузовика и ступили на гниющую землю. И при этом сильнее, чем до этого, нас охватило зловоние гниения.

Мы были благодарны за то, что вся животная материя полностью распалась; остался только едкий, проникающий запах разлагающихся растений; неприятно и сильнодействующий на наши уже обострившиеся нервы, но стойкий… И на охваченном смертью дне долины было тепло, несмотря на сезон и на то, что солнце совсем не согревало. Теплота распада и брожения нападала на нас с хлёсткими ветрами, которые иногда спускались с окружающих холмов.