Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2 - Коллектив авторов. Страница 34

Деревья были мертвы. Не только мертвы; они были гнилыми. Большие сучья упали на землю и засорили всё вокруг. Все маленькие ветви исчезли, но сами деревья остались стоять в вертикальном положении, их обнаженные конечности вытянулись, как молящиеся руки к небесам, словно эти мученики леса стояли в ожидании. Но даже в этих массивных стволах ползали черви и поедали древесину. Это был лес смерти, ночной кошмар, лес, поражённый грибками, который взывал к захватчикам, что всхлипывали в агонии под светом ярких факелов и качались туда-сюда во всей своей нечестивой гнилости.

Защищённые нашими факелами, мы были невосприимчивы к силам смерти, которые свирепствовали в тёмных уголках леса, за пределами нашего пылающего света. Но хотя они не могли охотиться за нашими телами, они взывали, обращались к нашему разуму. Картины ужасов, страха и кошмара наполняли наши головы. Я снова увидел своего товарища, когда он лежал в постели, полгода назад; и подумал о деревне в горах и о шестидесяти жертвах, которые умерли там за одну ночь.

Мы знали, что не имеем права утонуть в этих картинах, иначе сойдём с ума. Мы поспешили собрать кучу мёртвых веток. Фред и я хватали сырой, гнилой валежник — сучья и ветви, которые ломались при попытке поднять их или рассыпались в пыль между нашими пальцами. Наконец мы сложили кучу из самых сухих и твёрдых ветвей, и на всё это вылили полную канистру керосина. Когда мы зажгли огромный костёр и стали наблюдать, как пламя взмывает всё выше и выше, — вздох боли, печали и бессильной ярости охватил поле смерти.

— Огонь вредит им, — сказал я. — Пока огонь горит, они не могут причинить нам вред; лес будет гореть, и они все умрут.

— Но будет ли лес гореть? Они затуманили солнце; они даже притушили наши факелы. Понимаешь! Они должны быть ярче! Будет ли лес гореть сам, даже если они оставят его в покое? Он влажный и гнилой, и не будет гореть. Смотри, наш костёр гаснет! Мы потерпели неудачу.

Да, мы проиграли. Мы были вынуждены признать это, когда после двух других попыток зажечь новый костёр убедились, что, вне всякого сомнения, лес не может быть уничтожен огнём. В наших сердцах была сила и отвага, но теперь страх преследовал нас, мы дрожали и покрылись холодным потом, пока гнали грохочущий на большой скорости грузовик по скалистой тропе подальше к безопасности. Наши факелы вспыхивали на ветру, оставляя чёрный след дыма позади нас, пока мы мчались прочь.

Но мы пообещали себе, что снова вернёмся в этот лес. Мы приведём много людей и возьмём с собой динамит. Мы найдём логово этой силы зла и уничтожим его.

И мы старались. Но снова потерпели неудачу.

Смертей больше не было. Даже самые упрямые уехали из поражённой местности, когда наступила весна, и стали видны настоящие размеры круга смерти. Никто не мог сомневаться в немом свидетельстве мёртвых и умирающих деревьев, которые пали от загадочной болезни. Круг увеличивался на пятнадцать, тридцать или даже шестьдесят метров за ночь; деревья, которые вчера были свежими и живыми, с растущими зелёными побегами, на следующий день становились грубыми и пожелтевшими. Смерть никогда не отступала. Она продвигалась по ночам и удерживала занятую землю днём. А на следующую ночь пугающий марш продолжался.

Состояние ужаса захватило население прилегающих районов. Газеты не несли на своих страницах ничего, кроме разрушенных надежд. Они подробно описывали каждую новую идею; заумные теории ученых на техническом языке, вести с поля битвы; но не надежду.

Мы с Фредом указали на это людям, охваченным ужасом, и сказали им, что только наша идея имеет единственный шанс на успех. Мы изложили им наш план, попросили их помощи. Но они ответили: «Нет. Чума распространяется. Она началась в лесу, но сейчас уже вышла за его пределы. Как это поможет сжечь лес сейчас? Мир обречён. Уходите вместе с нами, и вы сможете прожить еще какое-то время. Мы все должны умереть».

Нет, не было никого, кто хотел бы прислушаться к нашему плану. И мы отправились на север, где смерть ещё не разрушила общество благодаря тому, что не знала о людях, живущих там, и большому расстоянию. Здесь люди, сомнительные, нерешительные, но верившие в своих учёных, всё ещё сохраняли порядок и продолжали работать на заводах. Но наша идея не приветствовалась. «Мы доверяем докторам», — сказали они.

И никто не присоединился к нам.

— Фред, — обратился я к товарищу, — мы ещё не проиграли. Мы оборудуем большой грузовик. Нет! Возьмём вездеход. Мы сделаем, как сказали. Возьмём больше керосина и динамита; мы всё равно уничтожим зло!

Это был наш последний шанс; мы знали это. Если мы потерпим неудачу сейчас, мир действительно будет обречён. И мы знали, что с каждым днём смерть становилась сильнее, и мы работали быстро, чтобы встретить её.

Материалы, которые нам были нужны, мы перевозили по суше в грузовике: ещё больше факелов, динамит, восемь бочек керосина. Мы даже взяли два ружья. А потом мы загрузили всё это в импровизированный прицеп к вездеходу и отправились в путь.

Когда мы въехали в лес, в нём было темно, хотя ещё даже не наступил полдень. Чёрным, как колодец в полночь, был лес; мерцающий красный свет наших факелов проникал на скромные несколько метров сквозь упрямый мрак. И сквозь дрожащую темноту наших ушей достигало многочисленное жужжание, словно от миллиона пчелиных ульев.

Не знаю, как мы выбрали путь; я старался повернуть туда, где жужжание звучало громче всего, надеясь, что таким образом мы найдём источник самого бедствия. И наш путь не был трудным. Вездеход прокладывал свой бесконечный след, раздавливая гусеницами сырую гниющую древесину, которая усеивала весь лес. А сзади по ровной колее, создаваемой вездеходом, неуклюже тащился тяжёлый прицеп.

Измождённые, израненные деревья, лишённые всех ветвей, вставали вокруг нас, как таинственные стражи, указывающие путь. Чем дальше мы углублялись в лес, тем всё более пустынной становилась сцена; скрипящие стволы, стоящие подобно столбам, казались всё более и более гнилыми; запах смерти вокруг нас становился всё более пронзительным; не отвратительный запах распада, но менее ядовитый и более проникающий запах гнилости.

Он звал нас и тянул к себе. Из темноты он проникал в наши мозги, двигал их, изменял, чтобы подчинить своей воле. Мы не замечали этого. Мы только ощущали, что запах вокруг нас больше не тошнит; он стал самым сладким ароматом для наших ноздрей. Замечали лишь, что деревья, похожие на грибы, радуют наши глаза, они словно восполняли и удовлетворяли некоторые давно скрытые эстетические потребности. Перед моим мысленным взором появилась картина совершенного мира: влажная, разложившаяся растительность и сочная плоть — гниющая плоть, которой можно питаться. Казалось, эта картина расширилась на всю землю, и я громко закричал в экстазе.

Но из-за этого наполовину невольного крика что-то мелькнуло в моей душе, и я понял, что эти мысли были не моими, но навязанными мне извне. С воплем я дотянулся до факела и омыл руки в живом пламени; схватив другой факел, я зажёг его от первого и стал махать им перед лицом Фреда. Очищающая боль пробежала по моим венам и нервам; картина исчезла, тоска исчезла; я снова стал самим собой. Если бы мы повиновались этому призыву, то затерялись бы среди визжащих деревьев! Тем не менее, всё время после этого эпизода мы чувствовали, как непристойный разум играет с нашими умами, всё ещё пытаясь склонить нас на свою сторону. И я вздрогнул, когда вспомнил, что эти мысли вполне могли быть мыслями червя!

Затем, внезапно, поверх рёва извне и постоянного грохота двигателя вездехода, мы услышали человеческое пение. Я заглушил двигатель, дёрнув за рычаг коробки передач. Теперь в наших ушах ясно зазвучало песнопение на знакомом, но странно изменённом языке. Жизнь! В этом краю смерти? Это было невозможно! Пение прекратилось, и жужжание среди столбов-деревьев усилилось вдвое. Кто-то, или что-то, поднялся, чтобы декламировать заклинание. Я напряг уши, чтобы услышать, но этого не требовалось; отчётливо и громко сквозь гудящую темноту зазвучал высокий голос, распевающий: