О них не упоминалось в сводках - Морозов Дмитрий Витальевич. Страница 22

Несмотря на все трудности, Ленинград продолжал сражаться. Ослабевшие от недоедания рабочие ковали оружие для обороны, делали танки, пушки, пулеметы и боеприпасы.

На передовой гремели бои. А у нас, в тихом поселке, было спокойно. Лишь изредка появлялись в небе фашистские самолеты. 2-й батальон бригады, охранявший побережье Ладожского озера, без труда отражал наскоки мелких разведывательных групп вражеских лыжников.

23 февраля бригада приняла от 21-й стрелковой дивизии полосу обороны северо-восточнее Лодейного Поля с передним краем по южному берегу реки Яндеба. Все три стрелковых батальона были поставлены в первую линию. Ширина фронта каждого из них равнялась шести-семи километрам. В резерве находились приданные бригаде 120-й и 189-й лыжные батальоны.

Вокруг незнакомая местность. Никто из бойцов и командиров нашего дивизиона не бывал тут раньше. Густые леса, многочисленные озера, болота, скрытые под снежным покровом, — все это не давало возможности маневрировать силами и средствами. Советские войска занимали здесь жесткую оборону на том рубеже, где наступление противника было остановлено еще в октябре 1941 года…

Батареи противотанкового дивизиона были распределены по стрелковым батальонам. Всю первую неделю мы затратили на оборудование огневых позиций. Люди обживались на новом месте. А это было не так-то просто. Стояли сорокаградусные морозы, земля была покрыта толстым слоем снега.

— Тут и в мирное время жить нелегко, — как-то заметил Мазуров. — А теперь втройне трудней. Ни домов, ни конюшен. Все нужно делать самим.

И люди делали. Мы с комиссаром целыми днями находились в батареях, разбросанных друг от друга на расстоянии двух-трех километров. Бойцы и командиры работали не считаясь ни с чем. Если и жаловались, то не на трудности, а на то, что оказались на «спокойном» участке фронта.

— Никогда не думал, что придется на передовой конюшни строить, — огорченно сказал мне лейтенант Николай Александрович Понятовский, командир 2-й батареи, когда я приехал к нему. — Противника не видно, замаскировался, притаился в дзотах на том берегу. Наши тоже в землю зарылись. Не война, а охота снайперов за одиночками. Огневых задач нам не ставят: танков у противника здесь нет и стрелять не по чему…

— Из наших пушек хорошо бить прямой наводкой по амбразурам. Ищите цель сами. Разведайте дзот, выберите удобную огневую позицию. Затемно установите орудие, а на рассвете бейте, — посоветовал я.

— Надо попробовать. Хоть не даром хлеб будем есть, — согласился Понятовский.

Мы разговаривали в землянке командира батареи. Понятовский и младший политрук Михаил Петрович Бизюков разместились в неглубокой яме, накрытой сверху плащ-палаткой. В ней было холоднее, чем снаружи.

— За двое суток можно было бы перекрыть и печку поставить. Не умеете устраиваться, — укоризненно сказал я. — Этак вы и себя и людей поморозите.

— Да, каюта у нас без удобств. Еще не успели, товарищ капитан, — оправдывался Понятовский.

Я осмотрел расположение батареи. Люди, как и сам командир, мерзли в неотапливаемых землянках, а костры разводить запрещалось. Лошади стояли под открытым небом, привязанные к деревьям, глодали кору. Возле орудий не было глубоких окопов и ниш для снарядов.

Батарейцы с посиневшими от холода лицами зябко переминались с ноги на ногу, когда я разговаривал с ними.

— На метр в землю вкопались, а там вода, — оправдывался командир огневого взвода лейтенант Владимир Степанович Чук.

— Сделайте насыпные стенки еще на метр. Материала, что ли, нет? Бревна, земля, утрамбованный снег. За день можно целый дворец построить!

Мне вспомнилось, как еще в довоенное время учил нас устраиваться на ночлег в полевых условиях командир 40-го артполка Г. Е. Дегтярев. Бывало, выведет полк зимой на двух-трехсуточное учение и поставит задачу не иметь в полку ни одного обмороженного. Мы привыкли строить шалаши, снежные и земляные укрытия от холода, обогревать их кострами, разложенными в ямах, использовать тепло потушенных костров и угли. Прошло около семи лет, но эта наука не забылась. Я поделился опытом с озябшими моряками.

Через два дня во 2-й батарее были готовы землянки с нарами и печками. Для лошадей отрыли неглубокие котлованы, обнесли их снежно-ледяными стенками, а сверху покрыли жердями и снегом. Большая работа была проведена и по оборудованию орудийных окопов: сделали укрытия для расчета, ниши для снарядов. Хорошо потрудился огневой взвод, которым командовал лейтенант Николай Порфирьевич Милях. Он проявил смекалку и изобретательность в оборудовании боевых позиций и землянок для личного состава.

Я решил проверить 1-ю батарею. Командира батареи лейтенанта Сергея Николаевича Яроша и его заместителя лейтенанта Виктора Алексеевича Поминова нашел на наблюдательном пункте.

— Финны здесь как на курорте: никто по ним не стреляет, — доложил Ярош. — Мы три часа сегодня ползали по переднему краю. Видели дымки от землянок, но дзот обнаружили только один. Хотели стрелять, да ротный не посоветовал.

— Это почему же?

— Говорит, пока сами не устроились, противника лучше не задевать. Но мы все же стрельнем! Руки чешутся!

— Боится ответного огня, — добавил Поминов.

— Вашему ротному, видно, только медведя из окна дразнить. Зачем же мы сюда приехали? Раз разведали — бейте!

Я дал лейтенанту Ярошу несколько советов, как выбирать и занимать огневую позицию, как лучше вести стрельбу по амбразурам дзотов, какие меры надо принимать, чтобы избежать потерь. Ярош взялся за дело с присущей ему энергией.

Обойдя боевые порядки батареи, я еще раз убедился, как трудно было людям приспособиться к суровым условиям здешнего климата. Командиры огневых взводов лейтенанты Иван Савельевич Макуров и Николай Максимович Макаров догадались обнести неглубокие котлованы землянок дерево-земляными стенками и обложить их снаружи утрамбованным снегом. В землянках стало теплее. Но все равно неудобств было много.

Под жердевым полом хлюпала вода. Она текла по стенкам, капала с потолков. Время от времени ее вычерпывали котелками. Когда топилась печка, в землянке становилось душно как в бане, а переставали топить — воздух сразу остывал, стены покрывались инеем. Требовалось особое мастерство топить железную печку так, чтобы поддерживать нормальную температуру.

В 3-й батарее, у лейтенанта Александра Васильевича Лубянова, бойцы устроились лучше, чем в других подразделениях. Этому благоприятствовала местность. Орудия стояли на более возвышенных и сухих местах. В землянках меньше воды.

О противнике Лубянов доложил мне такими словами:

— Зарылись как кроты. Совсем мертвая оборона. За весь день только одну огневую точку обнаружили да дымок в лесу видели.

— А стоит высунуть голову, сразу под снайперскую пулю попадешь! — вмешался в разговор заместитель командира батареи лейтенант Василий Михайлович Соколов.

Действительно, на первый взгляд оборона противника не проявляла никаких признаков жизни. Кругом сугробы и лес. Заметенные деревья похожи на белые скирды. И тишина, изредка нарушаемая одиночными выстрелами или шумом снега, сорвавшегося с отяжелевших веток.

Я внимательно смотрел в бинокль. На склоне бугорка видна маленькая, едва заметная темная полоска — щелочка. Похожа на амбразуру дзота. Из этой амбразуры в любую минуту мог застрочить пулемет. Лубянов заверил меня, что за ночь подготовит временную огневую позицию, а утром откроет огонь по вражескому дзоту.

У нас не было схем расположения огневых точек противника и его траншей. Штаб 21-й дивизии, оборонявшейся до нас на этом участке, почти никаких разведывательных сведений бригаде не передал. Поэтому пришлось начинать все сначала. Мы установили непрерывное наблюдение за передним краем противника.

Бойцы и командиры вскоре приспособились к новым условиям. Орудийные расчеты научились маскировать огневую позицию. Для уменьшения потерь стрельбу по противнику вели обычно два-три номера, остальные находились в укрытии. С каждой временной позиции подавлялась, уничтожалась только одна цель. Для новой цели — другая позиция. Наводчики с каждым днем накапливали опыт быстрого и точного ведения огня.