Возмездие (СИ) - Кельвин Август. Страница 13

Еще через день Лейла совершила следующий шаг. Снова подговорив подруг и друзей, она осталась с Окказом в беседке наедине. И снова что-то рассказывала, что-то трогательное о ней самой, а затем, когда наступила минуту молчания, она вздрогнула, сказала: «Холодно», в ожидании глядя на Окказа, который тут же обнял ее, чтобы согреть.

Еще через два дня свершилось то, к чему так стремилась Лейла, и чего не предвидел Окказ. Он испытал еще одну битву двух личностей внутри себя непосредственно перед падением своим. Но идолопоклонник победил, ибо был поддерживаем той самой низменной животной похотью, которую Окказ ранее так презирал в других. Он противился, он боролся с самим собой, но собственное тело ему не подчинялось и он покорно последовал за Лейлой в свою комнатку, держа ее за руку. И как вола ведут на убой, так и он был ею ведом. Это решение, выбор был сделан, Окказ добровольно шел, добровольно смотрел в ее глаза — он пал по своей собственной воле, и падение его свершилось задолго до того вечера.

XII

Дверь захлопнулась: Лейла ушла. Вопреки всем своим ожиданиям Окказ чувствовал себя отвратительно, так, как никогда ранее себя не осознавал. Битва в нем разгорелась с новой силой и приняла совершенно неожиданный для него оборот. Та его часть, что еще хоть как-то помнила о Боге, внезапно восстала из праха, в который была втоптана. И словно громыхая звучал в нем вопрос: «Окказ, что ты сделал?». Ему вдруг стало так мерзко все то, о чем он в последние дни думал. А голос все громыхал в нем. От него пытаясь избавиться Окказ закрылся в душевой кабине и включил душ, вывернув ручки крана до предела. Но голос не уходил. Положение его усугублялось тем, что ему стало казаться будто за ним кто-то наблюдает.

Окказ все еще находился под впечатлением от произошедшего. Он подумал, что это все — и голоса, и страх, и мысль о том, что кто-то на него смотрит — лишь последствия того невероятного счастья, какое они имели в эти минуты с Лейлой. Он сказал сам себе: «Пойду-ка слетаю на крышу, в сад, сейчас там никого, подышу свежим воздухом». Он и не заметил в сгущающейся полутьме тучи над городом. Чтобы совершить эту прогулку незаметно для всех, Окказ решил лететь к крыше, а не идти коридорами. Он вылетел с балкона своего и направился вверх, вдоль купола, летя меж балконов так близко к нему, что иногда даже касался рукой холодного каменного покрытия.

Взлетев к саду, он приземлился на полянке, окруженной деревцами и с выстроенной в середине ее деревянной беседкой, с четырех углов которой освещали тускло местность вокруг четыре фонаря. Окказ медленно прогуливался вокруг беседки. Он думал, размышлял. И в конце концов решил для себя, что он раньше был к другим несправедлив, и что надобно им с Лейлой чаще иметь это «счастье».

По небу разнесся грохот, большие тяжелые капли упали на город, вслед за ними еще, и еще — начался дождь. Окказ укрылся в беседке от него и слышал, как дождь барабанит по крыше.

Внезапно сердце его объял великий страх, подобный тому, что был в нем в ночь, когда Бог говорил к нему. Сердце Окказа потяжелело и стало словно камень, каждый удар его причинял Окказу невыносимую боль. И билось сердце все быстрее, быстрее, быстрее! Ноги его ослабли и он пал на колени, дыхание его сбилось, так что он с трудом дышал, жадно вдыхая воздух, всего его пронзила ужасная боль. Окказ закрыл глаза от боли и медленно выполз из под крыши, ожидая что дождь своей свежестью, быть может, облегчит его страдания. И вот услышал он знакомый голос, и открыл глаза.

— Окказ, сын Иага и Наа. — Обратился к нему мучина, стоявший перед ним. Одежды его сияли, длинные волосы были белы как свет, глаза его излучали свет и весь он сиял. И невозможно было Окказу на него смотреть. И каждое слово его, словно пронзало Окказу сердце холодным острым клинком. — Что ты сделал, Окказ? — Медленно спросил мужчина, — разве это я велел делать тебе?

— Кто ты? — С трудом, с болью спросил Окказ, не смея смотреть мужчине в лицо.

— Я Ветхий Днями, я Тот, Кто велел тебе исполнять вою Мою. А ты творишь дела, ненавистные Мне, за эти-то дела я и уничтожу этот город и все города, подобные ему. — Сказав сие он замолчал. Наступила тишина, Окказ слышал лишь дождь, барабанящий о крышу беседки и свое собственное дыхание. В нем что-то происходило, назревал какой-то переворот. И через несколько минут Окказ, вдруг, разрыдался, осознав всю порочность своего сердца, сравнив его с каким-то неизвестным ему, но очевидным законом, возникшим в нем внезапно.

— Прости! — Возопил Окказ, — О, прости! — Рыдал он, — как же я мог? Как? Что за сила мною руководила? Что же я наделал? — Муж в светлых одеждах приблизился к Окказу, чье сердце было разорвано, чей дух был полностью сокрушен, чьи глаза изливали горько-сладкие слезы раскаяния.

— Твое дыхание — Мое, жизнь твоя — Моя. — И Он обнял Окказа, прижав его к груди Своей. — Теперь ты осознал, кто ты есть. Но Я дарю тебе прощение, Я даю тебе мир, Я даю тебе покой. Это Я был у тебя той ночью, Я был у тебя тогда, когда твой отец радовался твоему рождению, был с тобой когда ты рос, Я был рядом всегда — когда ты радовался и плакал. Я был с тобой всегда, и Я не оставлю тебя. И что сказал — исполню! Не бойся, Окказ. Ты — Мой. Куда скажу тебе пойдешь, и что велю тебе, будешь говорить. Однако, — Муж сделал несколько шагов назад и Окказ ощутил как радостно ему слушать Его, видеть Его, и как бы он хотел вот так все время быть с Ним, и как легко, как радостно ему стало, — однако, грех убивает. Раз согрешив, будешь пожинать плоды. Что бы ни случилось, помни — Я рядом. И скоро Я приму тебя в Свои объятия навсегда. — И Ветхий днями исчез. А Окказ, вдруг, ощутил в себе силу, мудрость и решительность.

Дверь захлопнулась: Лейла вошла в свою комнату. Маленькое помещение тускло освещается ночным фонарем, висящим над кроватью.

Лейла всхлипывая садится на пол, спиной упершись в холодную деревянную дверь. Ей вдруг отчетливо и ярко вспомнился тот позор и та беспомощность, которые она постоянно пыталась в себе заглушить. И потом она от чего-то провела сравнение Григора с собой. И весь ее план показался ей таким глупым и таким подлым! И на что она шла? Она добровольно вступала во всевозможные связи, позор, являвшийся послевкусием этих связей, который так ненавидела, добровольно усиливала.

Ей вспомнился дом, отец, мать. И это еще больше усугубило ее положение. Она вспомнила мать, которая напившись, била ее, маленькую пятилетнюю, или семилетнюю. Вспомнилось ей, как однажды, мать повела ее в гости к своей подруге, а там, напившись, куда-то с подругой пропала на два дня, оставив шестилетнюю дочь одну, запертую в чужом доме. Затем Лейла вспомнила, как двоюродный брат старший предлагал ей, когда ей было уже двенадцать, обниматься раздевшись догола… Слезы потекли ручьями по милому, прекрасному личику Лейлы, которое, впрочем, исказилось от боли, вызываемой всеми этими воспоминаниями. Затем вспомнила Лейла, как отец ее, художник, пригласив друга художника, раздевал ее и ставил у стены на несколько часов, и рисовал. Лейла вздрогнула. Далее ей вспомнился Григор, директриса, а затем она ужаснулась от собственного своего поступка с Окказом. Вспомнила она, как двоюродный брат поил ее каким-то напитком, от которого она пьянела, а было ей тогда всего семь или восемь. Лейла не могла, и не хотела более ничего вспоминать. Она поднялась, всхлипывая. Она мучительно взглянула вверх, уже во всю рыдая, не находя себе утешения. «Пусто! Пусто! Все пусто!» — говорила она шепотом, чувствуя на губах соленый привкус.

— Бог! — обратилась она вдруг к Нему, глядя в потолок — Я Тебя ненавижу! Слышишь? Ненавижу! — Сказала она и разрыдалась хуже прежнего. — Ненавижу, — повторяла она шепотом, готовя себе приспособление для самоубийства. — За что? За что ты так со мной? Почему? Ненавижу! — продолжала она плача, готовя веревку, которую приготовила еще полтора года назад.

Утром, подруга ее, по обыкновению зашла перед завтраком к ней. Она обнаружила бездыханное, мертвое тело Лейлы…