Всадники Одина Цена человечности (СИ) - Морошко Сергей. Страница 10

Судейник снова упрямо покачал головой. Толпа загалдела. Кто-то выкрикнул, что Тана хорошая; кто-то принялся роптать на распоясавшуюся власть; кто-то просил судейника остановиться и не гневить богов. Ни один, ни один из присутствующих с ним не согласился. Большинство высказалось против, и лишь некоторые смолчали. Дождавшись, пока люди стихнут, толстяк, набрав полную грудь воздуха, опять принялся вещать:

– По священному закону, что установили предки Княза нашего, Драгоша, за кражу, разбой, повреждения телесные и убийства, преступник должон нести наказание независимо от желания пострадавшей стороны. Однако ж за преступления, не несущие за собою беременность и смерть, по тому же закону, родственник может взять вину преступника на себя. Потому твою речь, Почтеннейший, я отклоняю. А твою, Ольви... Ты уверен, что вынесешь сорок ударов кнутом? Ты стар, Ольви, подумай.

– Я выдержу, господин судейник, только не трогайте мою дочь. Прошу вас. Накажите вместо нее меня.

Все это время Тана стояла молча. Она с каждой секундой становилась все бледнее и бледнее. Ее трясло. Но при этих словах она сорвалась, кинулась в самую гущу толпы к помосту. Ян не успел схватить ее за руку, не успел остановить. Так она была проворна, и так он был потрясен. Слишком диким казалось ему происходящее. Йорг тоже дернулся за девчонкой, но усилием воли удержал себя на месте.

– Господин судейник, не надо, это я виновата! Пожалуйста, не троньте отца! Он стар, не надо! – громко проговорила она, упрямо вздернув вверх подбородок.

– Какая дружная семья, – гнусно ухмыльнулся чинуша, на мгновение напомнив Яну одного мерзкого Епископа, часто навещавшего приют, как он выражался, «с проверкой». На деле же этот садист попросту удовлетворял свою похоть, наблюдая, как истязают воспитанников. Часто ни за что. – Так кого из вас мне наказывать-то? Обоих?

Яну все меньше нравился этот тип.

– Нет! Не слушайте ее, меня накажите. А ты, дочка, молчи! – прикрикнул на Тану отец. Та дернулась, как от удара, но не отступила.

– Но это я виновата, я, я! Моего отца вообще не было здесь, когда все произошло! Это я виновата! Ясно вам всем?! Ясно?!

– Так, мне уже надоело! Гадко, тащи траппера и приведи приговор в исполнение. За сим и закончим эту паскудную историю. А ты, девка, впредь запомнишь, как поднимать руку на вышестоящих!

Тана вспыхнула, покраснев до корней волос. Руки ее сжались в кулаки, она вытянулась всем телом, напоминая гончую в стойке.

– Да ты! Ты!..

Но толстяк предупреждающе вскинул руку.

– Еще одно слово, девка, и я прикажу перед каждым ударом обмакивать кнут в соленую воду.

– Приношу свои извинения, – сквозь зубы выдохнула она. Видно, ей пришлось приложить массу усилий, чтобы остаться на месте.

Тем временем стражник спустился с помоста и грубо, тычками в спину сопроводил отца Таны наверх. Там его заставили снять рубаху и опуститься на колени. Ян закусил губу. Он не понаслышке был знаком с подобным наказанием и знал, что если бы Ольви оставили одежду, первые несколько ударов оказались не такими болезненными. Впрочем, все зависело от усердия экзекутора. А этот Гадко, детина с мерзотной рожей, вряд ли станет жалеть старика…

Кнут просвистел в воздухе первый раз. И звук этот пронесся в нависшей тишине раскатом грома. Тана вскрикнула. Ян не видел ее лица, потому как она стояла к нему спиной. Но понимал. Хорошо понимал. Знал, что она чувствует. Только ему тогда было в тысячу раз хуже. В тысячу раз больнее.

Перед глазами, вопреки желанию, встала сцена из далекого прошлого. Та, которую Яну больше всего на свете хотелось забыть. Забыть и никогда не вспоминать. Или отмотать время назад и признаться.

Потому что было больно. Больно вдвойне. И стыдно. Ведь это он виноват. Он. А били брата. Он чувствовал, ощущал спиной каждый взмах кнута, каждое его столкновение с кожей Йорга. Которая с каждым ударом все больше и больше превращалась в кровавые лохмотья. Маленькие, едва заметные металлические крючья на плетеной обманчиво мягкой коже кнута, на первый взгляд, безобидные. Крючья, смазанные мелоровым маслом. Таким нежным, смягчающим, если наносить его на неповрежденную кожу и таким едким, если оно попадало в рану даже случайно. Сорок ударов. Сорок. Каждый из которых превращал спину наказуемого в кровавое месиво. Каждый удар выдергивал кусочки плоти, совсем немного, совершенно не смертельно. Но...

Яна заставляли считать вслух. Отсчитывать каждый удар. И за каждую ошибку, попытку сократить количество взмахов, назначали еще два сверху. Йорг поначалу кричал, молил прекратить, а Ян все считал, давясь слезами. Потом брат затих, потерял сознание. И Яна настигло облегчение, что Йорг больше ничего не чувствует, что ему легче. Но это продолжалось недолго. Епископ Лукиан быстро «исправил» ситуацию, приказав палачу дать Йоргу вдохнуть стимулятора. И пытка продолжилась вновь. Йорг кричал, а Ян продолжал считать...

Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три…

Тогда он не мог помочь. Он рвался. Рвался изо всех сил, но его держали старшие ребята из приюта. Те, кого приблизил к себе Пресвятейший Епископ, те, кому доставляла удовольствие чужая боль. Когда все закончилось, Йорга не сразу забрали в лазарет. По приказу Лукиана, «чтобы парень усвоил урок на будущее...», – как он тогда выразился. Двое суток Йорг провел в горячке, между жизнью и смертью. Двое суток Ян выхаживал его, помогая, чем мог, обрабатывал раны, пока Йорга не забрали сестры в лазарет.

Ян до сих пор не мог простить себе произошедшего. Ведь... ведь если бы он тогда не струсил и во всем признался, то ничего бы этого не случилось. Брат бы не пострадал... А сейчас… Все повторялось вновь. Палач, кнут и беспомощный человек, который может уповать разве что на судьбу. Но... Кто ему эта девчонка? Какое ему дело до старика? Никакого. Они – никто. Незнакомцы. Но то, что творилось тут, на помосте, на его глазах, было ужасным. Отвратительным. Несправедливым.

Он не хотел снова смотреть на это. Не в этой жизни!

– Ян, стой, не надо! – прошипел Йорг, стискивая, словно клещами, его плечо. Он знал. Он понимал.

– Нет, – мотнул головой Ян. – Надо. Я больше... больше не буду считать...

И бросился вперед, к помосту, сквозь толпу.

Летшестнадцати-семнадцати[1] – если говорить о земном возрасте, то это лет четырнадцать с половиной. Времяисчисление в Галактике сильно отличается от земного. Если считать по часам, то галактический(стандартный) год короче земного. В земном году, примерно, 8760 часов, в стандартном – всего 8000.

Ракот[2] – галактическое название цмоков, которые, как и варны, ведут свое происхождение с Аттрэ, планеты-прародительницы лафиртов.

Вибронож[3] – вид холодного боевого оружия. Вибронож снабжен аккумулятором, который может быть заряжен как от электросети с помощью зарядного устройства, так и от солнечной энергии. Как понятно из названия, может вибрировать. Различные модели имеют разное количество режимов, вплоть до ультразвуковой резки. Может как оставлять аккуратные разрезы, так и разрывать ткани напрочь, проникая в самую глубь и приводя к ранениям, несовместимым с жизнью.

Вольницы[4] – Вольные Цитадели, крупные города-полисы, города-государства. Расположены по всей жилой части континента, в т.ч. и в Диадеме. Основное население составляют вольные торговцы, отсюда и название. Цитадели принимают к себе всех желающих, могущих принести пользу и процветание городу. Вне зависимости от принадлежности к какой-либо расе или народности. Все Цитадели суверенны. В каждой из них свои нравы и законодательство.

Недели полторы[5] – для местных неделя равна 9 дням. В месяце примерно 40 дней. В году 9 месяцев. В году 362 суток.

Княз[6] – искаженное «князь».

Унды[7] – один из подвидов асов. Существуют так же еще норды и альвы.

Примечания