И расцветает любовь (СИ) - Купор Татьяна. Страница 16

— Ты пела, как ангел.

Она слегка склонила голову, и несколько длинных огненных прядей упало ему на лицо. Он коснулся их кончиками дрожащих пальцев, вдохнул сладкий аромат медуницы, исходивший от ее волос.

— Твой голос вернул меня к жизни… — запинаясь и останавливаясь, прошептал он. — Все это время, пока я был в коме, мне казалось, что я нахожусь среди незнакомых людей. Мы собирались ложиться спать, чтобы наутро отправиться в какое-то другое место. И вот я лег, а уснуть не смог. Я слышал, как ты поешь, и хотел дослушать до конца. А потом мне так сильно захотелось увидеть тебя… хотя бы еще раз. И я очнулся…

Как бы Ангелина ни пыталась узнать подробности, Герман больше не возвращался к этой теме, словно позабыл, что чувствовал там, за чертой.

Новогодние каникулы заканчивались. Ангелина так и не поехала в Смоленск навестить родных. В конце концов, ее долгое молчание и игнорирование звонков вызвало много вопросов у матери.

— Это на тебя совсем не похоже, — взволнованно говорила она. — Домой ты не едешь, но и в Москве постоянно пропадаешь. Как ни позвоню — ты трубку не берешь. У тебя что-то случилось?

— Все в порядке, мама.

— Тогда почему ты не приехала к нам на каникулы? Мы не виделись уже полгода из-за твоего плотного графика… Все так тебя ждали! Я начинаю переживать за тебя. Я чувствую, что ты что-то не договариваешь.

Взволнованный, полный искренней тревоги голос матери вызвал в ее душе прилив стыда. Материнское сердце невозможно обмануть. И Ангелина решила сказать ей правду. Набравшись храбрости, она рассказала и о расставании с Альбертом, и об ухаживаниях Германа, и о том, что с ним случилось. Мать Ангелины была в ужасе:

— Ты понимаешь, какую ответственность берешь на себя?

— Понимаю.

— Какой крест взваливаешь себе на плечи?

— Да.

— Если я правильно понимаю, Герман неравнодушен к тебе, звал тебя замуж… Верно?

— Верно, — устало подтвердила Ангелина.

— Ты осознаешь, что можешь дать ему напрасную надежду? Не лучше ли уйти сейчас, пока не поздно, пока он не привязался к тебе?

— Я не могу, — призналась Ангелина. — Не могу, мама. Я чувствую, что должна быть рядом.

Она не могла объяснить словами чувства, которые сейчас испытывала. Ее сердце, переполненное любовью, готово было с радостью служить ближнему. Ведь это чувство наполняет смыслом все добрые дела, помогает преодолевать любые трудности. Любое дело, сделанное с любовью, будет совершенным.

Возможно, мать Ангелины догадывалась, какие чувства испытывает дочь, поэтому не стала с ней спорить. Только тяжело вздохнула и сказала:

— Ну что ж… Ты у меня умная девочка, все понимаешь. Надеюсь, ты делаешь правильный выбор.

Ангелина была рада тому, что самый близкий и родной человек ее понял. Она продолжала приходить к Герману. И каждый раз, уходя от него, упорно убеждала себя, что привязанность, которая возникла между ней и Германом, только дружеская. Она охотно помогала, поддерживала его, но при этом держала дистанцию.

Через некоторое время Германа выписали, и их встречи стали проходить дома. Но это были уже другие встречи…

Пройдет время, многое изменится, но этот период жизни Герман не сможет забыть никогда. Эти утомительные, тяжелые недели и месяцы тогда казались ему вечностью. Он помнил лицо матери, омраченное болью и состраданием. Помнил и свое отражение в зеркале — скрюченный, худой молодой человек, мешком лежащий на кровати, обессиленный и угрюмый. Вера Петровна помогала ему садиться, держать голову, одеваться. Он заново учился кушать, держать ручку, разрабатывал речь. Малоподвижной рукой он упорно раскрашивал раскраски, рисовал кружочки, затем началась самостоятельная пропись. Это были самые ужасные дни в их жизни. Как хорошо, что Ангелина не участвовала во всем этом, не видела, как он срывался, как ненавидел себя из-за собственного бессилия. Он боялся, что она увидит его таким, он не хотел жалости. Ангелина приходила не каждый день и в основном вечером, на час-два. А потом она уехала за границу на несколько недель. Ее поездка пришлась очень кстати, как раз на самый тяжелый период в его жизни. Герман был даже рад ее отъезду — Ангелине не приходилось с ним возиться, она не видела его мук.

Вернувшись, она, вопреки его ожиданиям, не прервала с ним общение. Читала ему любимые книги, показывала фотографии, включала видео тех опер, в которых солировала.

— Ты помнишь это выступление? — спрашивала она. — Я исполняла роль Иоанны Д’Арк. Ты ждал меня тогда у входа в театр с цветами, кажется, это были лилии.

— Нет, не помню, — печально отзывался он и вздыхал. Память возвращалась не сразу.

Поначалу их разговоры длились недолго — Герман быстро уставал. Но постепенно беседы увеличивались по времени, он начинал соображать быстрее, отвечать более внятно и уверенно. Они вместе слушали и напевали известные песни, предварительно отобранные на ноутбуке. Это занятие всегда улучшало Герману настроение, навевало воспоминания, помогало восстанавливать память. Позже он начал внятно произносить слова из текстов песен. Но голос его полностью не восстанавливался — был низким, хриплым, а дыхание — тяжелым.

Ангелина была готова проводить с ним все выходные, помогать Вере Петровне, но всегда получала неизменный отказ. По просьбе сына мать Германа врала по телефону, что с ним прекрасно справляется сиделка, что нет необходимости проводить с ним все свободное время. На самом деле Вера Петровна сама была ему сиделкой, а Герман лишь скрипел зубами от злости и беспомощности. Хотя врачи отмечали, что он необычайно силен духом, что восстанавливается очень быстро, а на это способны немногие. «Какой-то стержень поддерживает его внутри, — говорили они Вере Петровне. — Какая-то удивительная сила питает его, заставляет бороться. Если бы ни это, его состояние до сих пор оставалось бы плачевным».

Уж Вера Петровна знала как никто другой, что этим стержнем была Ангелина, ангел, посланный им Господом. А той самой «удивительной силой» являлась любовь сына к этой самоотверженной девушке, котораяподдерживала и укрепляла его в тяжелых трудах и жизненной борьбе. Ради нее он шел на многое, чтобы скорее восстановиться.

Чем больше проходило времени, тем меньше его оставалось — Ангелина разрывалась между общением с ним, репетициями и выступлениями в театре. К тому же, ее поездка за рубеж в феврале принесла свои плоды: она впервые выступила на международной сцене, в Вене, и получила хорошие отзывы критиков. В мае ожидалась поездка в Лондон, и, если повезет, она сможет заключить долгосрочный контракт.

— Я вас предупреждал, что наш бизнес — это пирамида, — говорил ей Джон Николсон. — Не каждый может подняться на самую вершину успеха. Примите мои поздравления, вы смогли заинтересовать европейскую публику. А это уже большой успех!

Все чаще Ангелина задерживалась в театре допоздна, забегала к Герману минут на двадцать и спешила домой. Он и рад был бы сам приходить в театр, но не мог этого сделать — нужно было ждать, пока срастутся кости, а потом пройти полный курс лечения, чтобы окончательно встать на ноги. В конце концов, видя ее метания, Герман намекнул, что она ничем ему не обязана и в любой момент может уйти.

— Ты не должна себя так нагружать, — говорил он. — Думаю, через полтора-два месяца я уже отправлюсь в отделение нейрореабилитации. Ты даешь мне колоссальную моральную поддержку, но при этом устаешь сама. Я же вижу. Не нужно обо мне так беспокоиться.

— Герман, я просто хочу быть рядом с тобой. Не лишай меня этого, пожалуйста. Не прогоняй меня, — настаивала Ангелина, озаряя его светом своих глаз. Они словно глядели в самую душу, отчего сумрак, лежащий на его сердце, сменился рассветом.

«Она искренна со мной, — понял Герман. — Но я не имею права камнем висеть на ее шее».

— Я и не собирался прогонять тебя, — пояснял он. — Но тебе тяжело, я это вижу, не нужно разрываться между мной и театром. Ничего не случится, если ты вдруг не придешь ко мне завтра или послезавтра. Просто позвони, скажи, что не успеваешь. Я не хочу, чтобы общение со мной казалось тебе наказанием.