Тот самый одноклассник (СИ) - Морская Лара. Страница 25

Если запрусь в ванной, он сломает дверь. Если надо, он до меня доберётся.

— Какого хрена ты вытворяешь? — злится Алексей, глядя на мои попытки доползти до ванной. — Не шарахайся так, я не сделаю тебе больно. Тебя не слабо приложило о стену. Ничего не сломала?

— Сломала.

Если скажу, что сломала, то он меня не тронет.

— Что сломала? — шагает ближе.

— Пожалуйста, оставь меня.

Заползаю в ванную, заставляю себя подняться на ноги и запираю дверь на хлипкий замок.

Официально заявляю: я собственноручно довела себя до свинского состояния. Не выспалась, испугалась, перенервничала. Накрутила себя до нервного срыва, а ведь Алексей просто пришёл меня разбудить, потому что я не отвечала на звонки.

Если верить его словам, он мне звонил.

Но я ему не верю.

Хватит.

Мы с Данилой разберёмся в этой дурной истории.

А пока я приму горячий душ и приведу себя в порядок.

— Алексей! — кричу слишком громко и морщусь от головной боли.

— Что?

— Я буду готова через десять минут.

Теперь не сбежать, он заметит. Надо собраться с силами, чтобы не показать, насколько я испугана.

Девять минут я простояла под горячим душем. За одну оставшуюся минуту накинула на себя одежду, заколола волосы в пучок и сбежала вниз по лестнице, старательно — очень старательно! — не глядя на арочное окно.

Алексей переоделся и стоял на кухне, позвякивая ключами и допивая кофе.

— Мой телефон разрядился, — сообщила ему.

— Понятно.

Ничего ему не понятно.

Смотрит на мою футболку и хмурится. Я — наивная дура! — вчера нарядилась в красивое платье и туфли на каблуках. Думала впечатлить семью жениха и покрасоваться перед бывшими одноклассниками. Однако после случившегося красоваться расхотелось, поэтому я одела леггинсы и Данину футболку. Она-то и привлекла внимание его брата.

Да, Лёшенька, смотри на здоровье. Данила — мой жених, и я ношу его вещи. Подавись этим фактом. Твои грязные лапающие ладони ничего не изменят в наших отношениях.

Похоже, я смотрела на него слишком вызывающе, потому что Алексей скрестил руки на груди и вопросительно поднял брови.

— Поехали! — небрежно бросила я, отвернувшись. Около раковины заметила лист картона с разноцветными отпечатками ладоней. Странная картина, такие делают в детском саду. У кого-то из Резников есть взрослые дети? Я подошла, чтобы посмотреть, но Алексей положил тяжёлую руку на моё предплечье и покачал головой.

Мы замерли. Оба.

Я смотрела на его руку, а он — на меня.

Узнаю ли я его прикосновение? Не знаю.

Ведь могу спросить прямо сейчас…

С одной стороны, хорошо бы получить подтверждение, что именно он обнимал меня на лестнице. Тогда станет понятно, что ему нужно, да и не придётся беспочвенно обвинять Ивана. Данила сможет напрямую разобраться с виновным братом.

Но я боюсь. Физически боюсь. Я должна набраться сил, чтобы карать, мстить и обвинять. Данила должен стоять рядом, держа меня за руку. Он должен быть на моей стороне.

Я не могу одна. Не могу выступить против обидчика один на один посреди заснеженного леса.

Сначала я скажу Даниле правду, а уж он придумает, как наказать брата.

Зажмурившись, я мысленно умоляю Алексея не угрожать мне сейчас. Не ставить условия, не оскорблять, дать мне немного времени, чтобы прийти в себя.

Ко мне подошёл брат жениха, и я позволила ему ласкать меня в весьма откровенной форме.

А если к камере прилагается микрофон, и на записи слышны мои слова…

Я ни разу не назвала имя Данилы, не произнесла ничего, что можно использовать для доказательства моей невиновности.

«Тихо, а то нас услышат», — сказала я, и это можно понять ой, как неправильно.

Я волновалась, что нас застукают. Застукают.

«Запах брутального мужчины», — сказала я. Я шутила про запах салата оливье, но, если за моей спиной стоял Алексей, эта шутка послужит доказательством измены. В их семье только один мужчина подходит под определение брутального, и это отнюдь не мой жених.

Если обрезать запись в нужное время, до того, как обидчик спрыгнул вниз, то Данила никогда больше не посмотрит в мою сторону. С другим мужчиной ещё был бы шанс на доверие, но не с ним. Он постоянно ищет во мне неуверенность и сомнения, потому что помнит, как долго добивался моего внимания.

Он чувствует, что я сомневаюсь.

А теперь эта сцена.

Брат Данилы не хотел, чтобы нас застали на лестнице, потому что боялся за здоровье матери. Он был уверен, что я не устрою сцену, слишком хорошо знает свою одноклассницу с синдромом отличницы. А теперь, с обличающей записью в руках, станет шантажировать меня. Для чего? Денег у меня нет. Значит, потребует, чтобы я оставила Данилу. Или в этой семье всё не так мирно, как кажется, и один из братьев мстит Дане и хочет причинить ему боль?

В любом случае я проиграю. Столкнувшись с доказательствами мнимой измены, Данила не позволит мне вымолить прощение. Не поверит.

Ощущение острой потери подбросило меня в постели, словно наши с Данилой пути уже разошлись. Натянув его футболку, я села на рабочий табурет, покачиваясь в такт горестным вздохам.

О таких, как я, говорят: «Без вины виноватая».

Что же я сотворила такое ужасное, что брат Данилы решил избавиться от меня при первой же встрече? Да ещё и таким мерзким способом. Неподходящая невеста, не полюбившая Данилу с первого взгляда? Мне не дали ни малейшего шанса.

Иван или Алексей?

Алексей.

Одноклассник.

Тёмное, гадкое пятно грязи.

Под поверхностью брутальной силы копошится скрытая подлость.

Дрожащими руками потянулась к мольберту. Пододвинула его к окну и дёрнула занавесь, впуская лунный свет. Ещё раз дёрнула, с силой, срывая пластмассовые кольца. Не смогла усидеть на месте, оттолкнула мольберт, бросила холст на пол и упала на колени.

Щурясь в лунной полутьме, я писала самую интимную картину моей жизни. Мой «Секрет». Писала кистью и пальцами, коленом выдавливая краску из тюбика.

Чёрную краску.

Тени у окна. Сильный мужчина, спортсмен, и маленькая женщина. Тела, согнутые к подоконнику в момент предательства. Осознанного — его, неумышленного — её. Наслаждение в изгибе шеи и приоткрытых губах. Блаженство в руках предателя.

Острые края звёзд в обрамлении арочного окна.

Теперь мы пойманы не только камерой, но и моей кистью. Я сама создала доказательство моего позора.

Утро запечатлело меня на полу, вымазанную краской, лежащую лицом на холсте. Законченная работа, торжество чёрного, казалась самой откровенной из всего написанного.

Разумный человек выбросил бы чёрную улику или спрятал у родителей на антресолях. Но я дождалась, когда краска высохнет, и спустилась в магазин «Товары для художников». Положила холст на прилавок и сделала заказ. Пусть обработают картину профессионально, поправят подрамник, сделают раму — хорошая натяжка, качественное дерево.

Мне нечего стыдиться.

— Только что закончила, да? — спросил знакомый продавец, приятель по имени Генрих, разглядывая работу.

— Недавно.

— Всю ночь писала?

— Почти.

— Смотри, Ника, не сгори, жалко будет. — Покачав головой, Генрих вздохнул. — Хотя это отличная работа, она стоила бессонной ночи. Страсть, динамика. Такие картины открывают путь наверх.

Приятель поднял палец, показывая направление. Слова «путь наверх» — условный жаргон дома художников для обозначения профессионального успеха. На верхних этажах располагаются пентхаузы для богатых творческих людей — роскошные, двухуровневые, с кирпичными стенами и огромным пространством для мастерских. Все мы мечтаем попасть «наверх».

Боюсь, Генрих ошибся с направлением. Никакого «наверх» мне не будет. Наоборот, эта картина толкнёт меня на дно.

Потому что она — напоминание, как хорошо мне было в чужих руках.