Тот самый одноклассник (СИ) - Морская Лара. Страница 3

— Это несправедливо, — не сдержавшись, проворчала я. — На конкурсах не должно быть… такого, даже на частных.

— Да ну!? — Резник смеялся надо мной, но в глазах отражалось сочувствие. — Ты впервые столкнулась с несправедливостью?

— Нет, — фыркнула, отвернувшись.

— Слушай, Туманова, у меня есть отличная идея. — Скептически изогнув бровь, смотрю на одноклассника в ожидании продолжения. — Ляг под меня, тебе сразу полегчает.

Резник подмигивает, смеётся, но глаза изучают меня с рентгеновской точностью.

— Нет уж, спасибо, ты слишком востребован. У меня аллергия на очереди.

Уверенно поднимаюсь и задвигаю стул. Странная встреча со странным парнем. Не знаю, что и думать.

— Ты с кем-нибудь встречаешься? — спрашивает Резник, глядя в окно.

Кручу в руках красный шарф и тоже смотрю на темнеющую улицу.

— Иногда.

— Только с художниками?

— Иногда со скульпторами, — улыбаюсь.

Резник хмыкает.

— Оказывается, мы с тобой похожи, кто бы знал. Я если встречаюсь, то только с теми, кто в теме. В смысле, в музыке. Другие не поймут.

— Не поймут. А как же фанатки?

— С ними не встречаются. Так, мимоходом общаюсь.

Я краснею, и Резник, зараза, заходится хохотом.

— Бывай! — затягиваю шарф в узел и иду к выходу.

— «Бывай» — и всё? Туманова, давай я тебя на вечер встречи затащу?

— Через мой хладный труп! — корчу жуткую мину и выхожу на улицу. Ледяной воздух отрезвляет за пару секунд. Что сейчас произошло? Это ведь Резник! У нас нет и не может быть ничего общего.

Старательно не оглядываюсь на окна кафе, на волнующее столкновение с прошлым.

«Нет и не может быть ничего общего», — повторяю для пущей уверенности.

----------------------

1 — Металкор — гибрид экстремального метал-стиля и хардкор-панка. Маткор — питмический и диссонансный металкор (из википедии).

Глава 1. Резник

Я знала, что Данила Резник был плохим парнем, со школьной скамьи знала. С точки зрения учителей он был ужас, как плох, а для женской половины школы — чудо, как грешен. Я замечала его, как же не заметить, ведь мы учились вместе с десятого класса. Вернее, я училась, а он заходил пообщаться с друзьями и поразвлечься с девчонками. Данила был настолько известной личностью, что не замечать его не удавалось. Как староста, я часто приходила в учительскую по делам, а он отбывал там очередную повинность.

Он был классическим плохим парнем, а я…

Однажды я забыла подготовиться к контрольной. Заболел папа, мы с мамой отвезли его в больницу и до полуночи ждали завершения операции. Обо всём остальном я забыла напрочь. Пришла на занятия неподготовленная и очнулась только когда учительница, Валентина Петровна, сказала достать ручки и убрать учебники. Меня как кипятком окатило. Я получила первую и единственную в жизни тройку.

Даже сейчас, как вспомню, в животе скручивается тошнотный комок. Вот вам и полный список моих школьных грехов — тройка по математике в восьмом классе. В остальном я была хорошей девочкой.

Говорят, противоположности притягиваются, но такие парни, как Данила, не вызывали во мне ничего, кроме раздражения. Он был хулиганистым шалопаем, не по возрасту наглым, и я воспринимала его, как шум. Надоедливый, но, к счастью, отдалённый.

Мы и разговаривали-то всего раз. Или два, не помню точно.

Вру. Помню.

Десятый класс, осень

Я разминала глину в школьной мастерской, когда со мной впервые заговорил Данила Резник, неожиданно и немного сердито. Он проучился в моём классе четыре месяца, но до этого дня мы почти не общались и, даже сталкиваясь в коридоре, не тратили время на приветствия.

— Я купил Гибсон, деньги сам заработал, два года копил.

Оглядевшись, я не обнаружила рядом адресатов этой странной фразы. Кроме меня.

— Молодец, — протянула неуверенно.

Знать бы, что за зверь этот Гибсон, и при чём тут я.

Почесав нос предплечьем, я отложила глину. В художественной мастерской пыльно из-за используемых материалов и множества старых работ.

Опустила измазанные руки на стол и чуть улыбнулась парню, дожидаясь объяснений.

— Нос чешется? — Резник потянулся ко мне, потом нахмурился и запихнул руки в карманы.

— Чешется. Тут пыльно.

— Давай почешу, — говорит он и краснеет. Резник умеет краснеть? — Нос твой почешу, — тут же поясняет и недовольно трясёт головой. — У тебя же руки в глине!

— Спасибо, я сама могу почесать. — Демонстративно поднимаю предплечье и тру нос о грубую ткань защитного халата.

Мы молчим. Жирный голубь вышагивает по отливу за окном, разглядывая нас любопытной бусиной глаза.

— Наверное, трудно так чесать… — сдавленно говорит Резник. Никогда не видела его таким смущённым. Может, с ним что-то случилось?

— Я привыкла.

Он молчит, поэтому я снова берусь за глину. В среду после уроков я посещаю художественный кружок и зачастую остаюсь позже всех. Однако уж кто-кто, а Данила Резник в таких мероприятиях не участвует.

Разминаю глину, незаметно поглядывая на одноклассника. Словно сам не свой. Обычно самоуверенный донельзя, шумный, языкастый. А тут вдруг топчется рядом, недовольно пыхтя.

— Хочешь я тебе Гибсон покажу? — спрашивает.

С такими шуточками я знакома с детства, нет уж, не попадусь.

— Сам свой Гибсон разглядывай, желательно в ванной и в одиночестве.

Отодвигаюсь от него на всякий случай, кто знает, вдруг парни решили подшутить над старостой.

— Дура! — смеётся Резник. — Гибсон — это электрогитара, самая лучшая в мире. Я о ней с десяти лет мечтал. Хочешь, сыграю?

— Я слышала, как ты играешь.

Когда их группа выступила на школьной вечеринке, я ушла, не дожидаясь завершения концерта. Как говорится, на вкус и цвет… Однажды у бабушки в кухонном шкафу обрушилась полка с кастрюлями и сковородками, и звук был похожий.

— Хочешь, я… ну… для тебя сыграю.

Искренне не понимаю, с какой стати Резник явился в мастерскую и мучает меня странными вопросами. Может, его выгоняют из школы, и он хочет заручиться поддержкой старосты? Нет, не может быть, я бы уже об этом знала. Они с братьями перевелись в нашу школу в начале учебного года и ещё не успели настолько напортачить.

— Что сыграешь? — спрашиваю неохотно.

— Смотря что тебе нравится. Или вообще могу специально для тебя песню написать.

— Про что? — я с трудом поддерживаю беседу. Резник ведёт себя настолько нехарактерно и несуразно, что это настораживает.

— Могу написать песню о том, что тебе нравится, — говорит он и с сомнением косится на моё последнее творение. «Рука скульптора». Глиняные пальцы, истончённые к кончикам, переходящие в скульптуру, созданную рукой мастера.

Проследив направление его взгляда, я прикрыла «Руку скульптора» тряпкой. На прошлом уроке учительница заставила меня показать работу классу, и это обернулось полным фиаско. Я попыталась объяснить, что скульптор вложил самого себя, душу и плоть, в своё творение.

Что тут началось!

«А творению понравилось, когда в него вложили плоть?» «А как именно скульптор её вложил?» «А это не противозаконно?» «Ника, ты уверена, что вот эта часть — палец? Если посмотреть с другой стороны, похоже…»

Стоит ли объяснять, что Резник принимал в этом фиаско самое активное участие?

А теперь он стоит рядом с красными пятнами на щеках и придуривается.

— Красиво получится, — говорит тихо.

— Что красиво?

— Песня про человека, который отдал себя… — кашлянув, парень оглянулся на дверь, — … искусству.

Мне никогда не посвящали песен. Наверное, я должна быть польщена, но подозрения на дают расслабиться. Вдруг это розыгрыш, и сейчас в мастерскую ворвутся друзья Резника и учинят погром. Просто так, для шалости. Поведение одноклассника немного пугает, уж слишком он странный. Разбитной шалопай, хулиган, новичок, смутивший покой одноклассниц, взволнованно переступает с ноги на ногу посреди пыльного класса, заваленного подростковыми картинами и скульптурами.