Тот самый одноклассник (СИ) - Морская Лара. Страница 4

— Я не интересуюсь музыкой, — отвечаю честно, — но поздравляю тебя с покупкой гитары.

— Слушай, а правда, что из мастерской пропали твои работы?

— Правда.

Чуть напрягаюсь. Одну из моих работ разбили в туалете, вторую кинули на крышу гаража, третью пока не нашли. В этом месяце я — единственная в кружке, кто работает с глиной, так что, раз уж хулиганам приспичило что-то разбить, мои работы — очевидная мишень.

— Хочешь, я разберусь? — спрашивает, сжимая кулаки. — Найду, кто это сделал, и устрою им…

— Нет, — кошусь на Резника. Тоже мне, защитник справедливости. — Директор уже разбирается. Малолетки развлекаются, с ними всегда так.

Резник хмурится, но не уходит. Кивает на темнеющий школьный двор за окнами и предлагает:

— Ты долго ещё? Могу проводить.

— Не стоит, я живу в соседнем доме.

— Знаю. Думал, тебе захочется пройтись.

— Нет, не хочется.

Я чихаю и, когда открываю глаза, обнаруживаю, что в мастерской никого нет. Резник исчез бесшумно, так же необъяснимо, как и появился.

Когда через двадцать минут я попрощалась с учительницей и выскользнула на тёмную улицу, у гаражей тусовалась обычная мужская компания. Они там каждый вечер зависают — курят, треплются, играют на гитаре. Кто знает, что ещё делают, лучше об этом не задумываться. От толпы отделяются две тени, одна из них знакомая. Гриша, мой сосед, учится в параллельном классе. Папа платит ему за мытьё машины, помощь в гараже и другие мелкие поручения, на которые у меня не хватает времени и умения. В знак благодарности сосед приглядывает за мной.

— Эй, Туманчик! Ты чего крадёшься в темноте? — смеётся Гриша. — Зубрилка зубрилистая, а ну марш домой, сейчас сдам тебя на руки родителям.

Он ведёт себя так, словно мне шесть лет, а ему, как минимум, сорок. На самом деле, нам обоим шестнадцать, хотя он старше меня на полгода. Тоже мне, разница.

— Эй, оставь её в покое, — вторая тень приближается, и фонари вырисовывают фигуру Данилы Резника.

— Это ты её оставь, Резник!

— Ребята, да вы что! Вон же моё окно, даже видно, как мама у плиты стоит. — Я перевожу недоуменный взгляд с одного парня на другого. Гришка такой всегда, а вот что творится с Резником, я не знаю. Шалопай шалопаем, и вдруг свихнулся.

Парни смотрят друг на друга с вызовом, и я делаю быстрый и безошибочный выбор.

— Гриш, пойдём, передашь меня маме на ручки, если так приспичило.

Сосед выдыхает и отворачивается от Данилы. Тот смотрит нам вслед.

— Резник что, грибами отравился? — хмыкает Гриша, когда мы отходим в сторону. Данила двигается следом, но рядом оказываются его братья и уговаривают не вмешиваться.

— Не знаю, что с ним. Тестостероновая перегрузка, не иначе.

— Он к тебе подкатывал? — напрягается сосед.

— Да нет вроде. Так, рассказал про Гибсон.

— Гибсон — это круто, — вздыхает Гриша, выводя меня из школьного двора. — А Резник — гиблое дело. Если привяжется, я ему врежу, но и ты на него не заглядывайся, а то скажет, что провоцируешь. Таких, как он, лучше не задирать. Скажи, что мы с тобой встречаемся, и, если не отстанет, я с ним разберусь.

— Все и так думают, что мы встречаемся. — Фыркнув, я оглянулась через плечо, всё ещё чувствуя на себе пристальный взгляд Резника.

— Подтверди, что так и есть.

Сосед был безответно и пожизненно влюблён в ветреную одноклассницу, да и потом: я знала его с пелёнок. Реально, с самых пелёнок, мамы клали нас в один манеж. Никакой романтики между нами и быть не могло, но со стороны приятельская близость выглядела подозрительно.

Я, не раздумывая, согласилась на предложение Гриши. Не то, чтобы я подозревала Резника в романтических чувствах, но уж очень не хотелось повторения неуклюжей беседы в мастерской. От его внимания холодели кончики пальцев, а по телу бежали мурашки, и я не знала, нравится мне это или нет.

Склонялась к «нет».

— Ладно, в следующий раз, когда девчонки спросят, придётся подтвердить, что ты мой парень. Уверен, что тебе это не помешает с Людой?

Сосед печально вздохнул.

— Мне с ней ничего не светит, а так, кто знает, вдруг приревнует.

Сомневаюсь. К измазанным глиной зубрилкам не ревнуют.

— Только без всякой фигни, ладно? — прищурившись в свете фонаря, предупредила я, хотя знала, что с Гришей проблем не будет. Ему больше всего подходят эпитеты «бесхитростный» и «простодушный».

— Какой ещё фигни?

— Поцелуйчики там всякие, обжимания…

— На фиг мне это? — искренне изумился сосед. — Была бы Люда на твоём месте — другое дело, а ты мне как сестра. Мы же с тобой соседи, так пусть все думают, что мы дома обжимаемся. В школе-то зачем?

Так у меня появился парень. Гриша, как и раньше, провожал меня домой и помогал с математикой. Взамен я выслушивала долгие и не по-мужски тоскливые причитания о безответной любви. Ничего другого, настоящего не хотелось, да и не могу сказать, чтобы за мной толпами бегали расписные красавцы.

После странной беседы в мастерской Резник вернулся в своё обычное шумно-разгильдяйское состояние. Если он и собирался сыграть надо мной злую шутку, то ничего не вышло, да и томных взглядов он на меня не бросал, только злые. Иногда толкал плечом, проходя мимо, пинал мою сумку и даже — клянусь — дёрнул за хвост, как в первом классе. Но Гриша быстро положил этому конец. Как именно он это сделал, я так и не узнала, но Резник оставил меня в покое. Только однажды, убедившись, что моего грозного защитника рядом нет, поймал в коридоре и, пристально глядя в глаза, спросил:

— Григорий действительно твой парень?

— А как ещё бывает? Понарошку? — попробовала выкрутиться я. Почему-то не хотелось врать, хотя другим одноклассникам я без зазрения совести сказала, что встречаюсь с Гришей.

— Может быть по-всякому. Ты его любишь?

Не сдержавшись, я поморщилась. Ложь неприятно жгла язык. Взгляд Резника был строгим, почти учительским, и в нём читался заслуженный укор.

А ещё в его взгляде было что-то непонятное. Слишком сильное. И синее.

Синее и сильное.

— В шестнадцать лет любовь — понятие относительное, — выдала я снисходительно.

— Значит, не любишь.

— Какая тебе разница?

— Не было бы разницы, не стал бы спрашивать.

— Только не говори, что ты в меня влюблён, — насмешливо фыркнув, я отвернулась от пристального синего взгляда и направилась на урок. Не верю, что Резник воспылал неожиданными чувствами к моей скромной персоне. Скорее, всё это — часть странной и очень неприятной игры. Пари «опозорь старосту».

— Нет, я в тебя не влюблён, — подтвердил Резник, догоняя меня и удерживая у самых дверей. — Знаешь, что я ненавижу больше всего? Ложь. Когда вместо того, чтобы сказать правду, придумывают игру. Ты лжёшь, Ника, причём бездарно.

Острый стыд превратился в багровые пятна на щеках, а следом пришёл гнев. Сильный.

— Что ты из себя строишь? — завопила я, вырывая локоть из цепкой хватки парня. — Я тебе ничем не обязана. Наши с Гришей отношения — не твоё дело. Отстань от меня и больше никогда не приближайся!

Только сев за парту и отдышавшись, я призналась себе, что испугалась. Не Резника, а того, что чувствовала в его присутствии. Словно меня засасывало в трясину, а вокруг не было ни одной живой души, способной прийти на помощь.

Резник послушался, причём в буквальном смысле. Нарочито избегал меня, даже пересел подальше. Соседнюю парту занял сводный брат Данилы, Ваня, умный парень, да и лицом не плох. Всё вернулось на круги своя, словно мы восстановили прошлое. На этом закончилось моё школьное знакомство с Данилой Резником, если не считать одного крайне неприятного инцидента перед самым выпуском.

Школьный спектакль в конце одиннадцатого класса. «Маньчжурский император». Жуткая история о жёнах умершего китайского императора, которых похоронили заживо в гробнице вместе с покойником. В середине спектакля «жёнам» предстояло переодеться в весьма символическое похоронное одеяние. Толкаясь в крохотном отсеке за кулисами, мы стянули с себя традиционные китайские костюмы, ханьфу, и надели крохотные жертвенные платья. Вернее, почти надели, когда на головы повалилась металлическая стойка с освещением. Во всеобщей панике меня вытолкнуло на сцену давлением десятка тел. Выбросило, как огромной волной, и разбило о потёртые доски.