Две томские тайны (Исторические повести) - Барчук Дмитрий Викторович. Страница 29

Старец слушал своего провожатого в пол уха и любовался позолоченными куполами собора.

— Как называется сей храм?

— Богоявленский, — охотно пояснил Хромов. — Эта церковь построена ещё в прошлом веке. Прежде на этом месте была деревянная, ровесница города. Во как! А это магистрат, главное пожарное депо и городское полицейское управление.

Но Фёдора Кузьмича больше поразила вывеска «Сибирский общественный банкъ», красовавшаяся на здании с колоннами.

Владельцы лавок сворачивали торговлю, убирали товар в лабазы. Навстречу попадались грузчики с тяжёлыми тюками и мешками, нищие в надежде чем-нибудь поживиться. Очень много было пьяных. Отовсюду слышалась площадная ругань.

Хромов заметил, что приезжему неприятно наблюдать эти проявления низменных человеческих инстинктов, и, пытаясь хоть как-то сгладить неприглядное впечатление, сказал:

— Мне самому толкучий рынок не по душе. Жене и дочери я вообще запретил здесь появляться. Но ничего, сейчас на Юрточную гору поднимемся, и считай уже дома. Есть дорога короче, через монастырь, но сейчас там грязь. Боюсь, застрянем.

Миновав почтовую контору, они добрались до великолепного здания, архитектурой и отделкой в стиле ампир во много раз превосходящего магистрат.

— Это дом Ивана Дмитриевича Асташева, самого богатого в здешних местах золотопромышленника, — с почтением пояснил Хромов. — Он в городе самый уважаемый человек. Все к его мнению прислушиваются. Даже губернатор.

За поворотом в двух кварталах коляска остановилась возле добротного бревенчатого дома.

Завидев в окно хозяина с гостем, на улицу вывалили все хромовские домочадцы — жена и дочь и дворовые люди.

— Милости просим в дом, Фёдор Кузьмич, — пропела хозяйка. — Мы вас уже и заждались. Все глаза на дорогу проглядели. Комнатку вам во флигеле приготовили. Уютная, опрятная. Вам понравится.

Старец улыбнулся купчихе любезно, а на Хромова цыкнул:

— Ты же знаешь: я не люблю людей стеснять.

— Да что вы, Фёдор Кузьмич, — возразил хозяин. — Разве вы можете кого-то стеснить. Флигель у нас всё равно круглый год пустует. А ещё у меня заимка есть, в четырёх верстах отсюда. Красивейшее место! Родник там бьёт с целебной водой. Вот по весне я вам там келью и поставлю. Вы ещё сто лет проживёте. Помните, как в Библии сказано: прежде люди и по триста лет жили. Ибо святы были. А вы, Фёдор Кузьмич, в своей святости им не уступите.

С такими разговорами они и вошли в дом.

— Значит, уехал Гавриил Степанович отсель? — спросил Хромова старец, когда на следующий день зашёл разговор об известных жителях губернского города.

— Уж два годка как уехал. Говорят, в Калуге теперь проживает, — ответил хозяин.

— Жаль. Интересный был собеседник, — удручённо вздохнул гость.

— Да не переживайте вы так, Фёдор Кузьмич! — успокоил его купец. — Грамотных людей в Томске много. Вон на Воскресенской горе купил дом один ссыльный. Сказывают, во французской революции участвовал, а когда в городе Дрездене провозгласили республику, его даже избрали вице-президентом. Три государства приговорили его к смертной казни: Пруссия, Австро Венгрия и наша империя. Но ничего, живой. Даже жениться собирается. Бакунин [33] его фамилия. Может, слышали?

— Нет, — признался старец. — А чем он ещё кроме смуты знаменит?

— Говорят, книжки разные пишет — по философии, по политике. Наши разночинцы от него без ума. По вечерам все к нему на посиделки бегают. Если желаете, могу его пригласить к нам.

— Нет, Семён Феофанович, не стоит. Бог даст, и так свидимся, а специально не надо.

— Что ещё? Поляков у нас много. В тридцатые годы после восстания их сюда сослали. Им даже разрешили католический костёл построить. Каждое воскресенье собираются все там на службу. Чудные они. Вроде бы одному Богу молимся, но всё у них не как у людей. И храм — не храм. В нашу церковь войдёшь — душа радуется! Светло, красиво. Сразу жить хочется! А у них в костёле всё наоборот. Тоже красиво. Но по-своему, мрачно. Словно они постоянно думают о смерти.

Слова Хромова насчёт костёла старец мимо ушей не пропустил. В следующее же воскресенье, отстояв молебен в Богоявленском соборе, Фёдор Кузьмич решил заодно посетить и Семиглавую Воскресенскую церковь. Её высокий силуэт в стиле барокко он приметил ещё на подъезде к Томску. И тогда же принял решение: непременно побывать и помолиться в этом храме.

Первые дни на новом месте он сильно хворал. Но ничего, на этот раз Бог миловал: болезнь отступила.

Вооружившись посохом и накинув на себя худой армячишко, новый житель губернского города отправился на разведку.

Тяжело ему дался подъём в гору. Старец остановился, чтобы перевести дух, поднял глаза вверх и только тут заметил, что стоит он прямо перед лестницей, ведущей к воротам костёла.

У католиков служба закончилась, и прихожане стали выходить во двор. Мужчины, пожилые и молодые, вели под руку своих жён и невест, а дети, нарядно одетые, исчерпав всю свою выдержку на мессе, озорно переглядывались и стремились поскорее вырваться на волю.

Лестница была крутая, и мужчинам на спуске приходилось поддерживать дам. Один молодой человек помог своей спутнице, а, увидев за ней спускающегося старика в чёрном плаще и шляпе, хотел поддержать и его, но дед оказался гордым и отодвинул протянутую руку.

Пожилой поляк уже почти прошёл мимо стоящего у обочины старца. Но неожиданно вернулся и спросил Фёдора Кузьмича:

— Вы кто? Прежде я вас никогда здесь не видел.

— Бродяга, не помнящий родства. Фёдором Кузьмичом меня кличут.

— А раньше нам встречаться не доводилось? Голос мне ваш почему-то уж больно знаком. В Польше не бывали: в Кракове или в Варшаве?

— Не помню. Может, и бывал. Я давно живу. Много странствовал.

А поляк всё пристальней всматривался в его лицо, силясь вспомнить, где он мог видеть этого человека. И вдруг его лицо расплылось в улыбке.

— Я вспомнил! — радостно воскликнул человек в чёрной шляпе. — Вы напомнили мне великого князя Константина Павловича! Вы говорите прямо, как он. Так же держитесь. И этот взгляд. Его ни с каким другим не спутаешь. Меня зовут Владислав Синецкий, — представился он. — Я служил адъютантом у великого князя, когда он жил в Варшаве. Мой дом неподалёку отсюда. Пожалуйста, окажите мне честь своим визитом.

Фёдор Кузьмич не возражал, чем очень обрадовал поляка.

Домик у бывшего польского офицера был одноэтажный, зато с ухоженным палисадником перед окнами. И во дворе прибрано на европейский манер. С аккуратностью, но не так, как у немцев. В своей прошлой жизни Фёдор Кузьмич повидал немало подворий. Исколесил, почитай, всю Европу. Ему было с чем сравнивать.

У немцев педантичность в крови. Хозяйство продумано до мелочей, и каждая вещь лежит на своём месте. У русских же — наоборот. А польский порядок — нечто среднее между немецким и русским. И главная проблема Польши всегда заключалась в том, что она стремилась на Запад, оставаясь для французов и немцев дикой страной, но всё же в меньшей степени, чем Россия.

В общем, в хозяйстве Синецкого всё было устроено на европейский лад, но по-польски.

К тому же суровость сибирского климата требовала от представителей любых народов, волею судьбы заброшенных сюда, устраивать свой новый быт не для красоты и не ради проявления национальной самобытности, а чтобы выжить.

Двор у Синецкого был крытый, с настилом из струганных досок. Хозяйственные постройки — хлев, курятник, сарай и небольшая кузница — находились под одной крышей и примыкали к дому.

— Хозяйка у меня третий год как преставилась. Бобылём свой век доживаю. Спасибо детям: помогают. Не бросают старика одного. Дочки забегут, еды принесут. А если требуется сила, сыновья на подмогу приходят. Грех на судьбу жаловаться, — потчуя гостя чаем с оладьями и мёдом, рассказывал хозяин.