Безумие в моей крови (СИ) - Морская Лара. Страница 2

Я позволила себе задуматься, и, как всегда, Трой продолжил нашу игру.

— Я могу подготовить твоего отца к королевскому часу, а ты присоединишься к нам, когда сможешь.

Я тут же отпустила парапет и повернулась к друату. Нет, я не собиралась лишний раз оставлять их одних, у них с отцом и так было слишком много секретов. Трой знал, какой будет моя реакция, и поэтому уже отодвинул занавесь и отошел в сторону, чтобы пропустить меня.

Трой все знал и все предугадывал. Высокий, широкоплечий, привлекательный, он заполнял замок своим присутствием. В каждом его взгляде таилось столько энергии, что становилось трудно дышать. Он был больше похож на разбойника или пирата, чем на друата, несущего в себе душу и разум моего отца. Когда я прошла мимо него, он отступил на шаг, подчиняясь правилам этикета. Наши манеры, движения и слова были легко предсказуемы, но нашим бытом управляло нечто намного большее, чем поклоны и улыбки.

Кивая вежливо расступающимся слугам, я направилась в покои отца. Серые, каменные коридоры с зарешеченными окнами дышали холодом даже в самую жаркую погоду. Хотя с балкона безумия можно было попасть прямиком в покои отца, это не приветствовалось. Дверь надежно запирали с обеих сторон.

Слуги только что помогли отцу переодеться, и теперь он задумчиво смотрел в одну точку, перебирая пальцами пуговицы камзола. Стены его покоев были обиты голубым бархатом, и вокруг была расставлена светлая, удобная мебель. Ничто здесь не соответствовало характеру моего отца — вспыльчивого, ироничного мужчины, так любившего яркие краски, старинное оружие, вино и веселье. По крайней мере, таким он был до того, как безумие поглотило его и заглушило красный шелк его роскошной жизни пресным голубым бархатом.

Небрежно приподняв длинную юбку, я стала перед отцом на колени.

— Скоро начнется королевский час. Ты слышишь меня, папа? — Отец подвигал губами, но выражение его лица не изменилось. Привычно игнорируя боль, сжавшуюся где-то под ребрами, я разгладила камзол на его груди и поправила седой завиток на любимом виске. — Пора идти, папа! Посмотри на меня. — Я повысила голос и взяла его за руку. За спиной я почувствовала немое присутствие Троя и передернула плечами. — Сейчас мы пойдем на королевский час. Ты и я. Пойдем, папа.

Я нарочно пыталась исключить Троя, каждый раз надеясь, что отец кивнет и скажет: — Конечно, моя девочка, пойдем. Только мы вдвоем, нам больше никто не нужен!

Тщетные надежды — как бабочки поздней осенью. Они все еще живы, но, тем не менее, обречены.

Губы отца сложились в трубочку, и я догадалась, что он беззвучно сказал: "Трой". Ну что ж, Трой так Трой. Опершись на ручку кресла, я встала с колен и тут же почувствовала приближение друата. Протянув отцу руку, он четко сказал: — Королевский час, Диин!

— Да, конечно, — спешно ответил отец.

Трой никогда не торопил отца, не пытался вытащить его из кресла, как это иногда делали слуги. Он терпеливо разговаривал с Диином, и существующая между ними связь будила короля. Иногда я ревновала так, что у меня ныли зубы. Ведь у отца должна быть связь только со мной и ни с кем другим! Мне казалось, что я мастерски скрывала свою ревность, пока однажды Трой не доказал мне обратное. Мы сидели в кабинете и занимались делами, когда, совсем не в тему, друат сказал:

— Не ревнуй. Самое страшное для родителей — это зависимость от своих детей. Им очень трудно меняться с нами местами и следовать нашим указаниям. Намного легче повиноваться чужаку.

Я не ответила ему и только сжала зубы, но его слова остались со мной. Глядя, как отец охотно берет Троя за руку и выполняет его просьбы, я успокаивала себя: "Трой — чужак. Отец слушается его только потому, что он чужак". И это чужак постоянно находился рядом, следя за каждым моим шагом и пытаясь управлять моей жизнью.

Отец встал и, расправив плечи, последовал за Троем к двери. Я поспешила за ними и подхватила отца за локоть. Сильный, плечистый, он выглядел бы совсем молодым, если бы не седеющие волосы и отсутствующее выражение глаз. Ему не нужна была наша поддержка, его физическое здоровье было отличным. Но ему важно было наше присутствие, как постоянное напоминание о том, что на какое-то время он должен вернуться в реальную жизнь.

Мы подошли к двери большого зала. Я бросила критический взгляд на нашу троицу, не заметила очевидных изъянов и напомнила отцу:

— Королевский час, папа!

На какую-то долю секунды он снова стал таким, как раньше, и в его глазах сверкнул смех. Я охнула и прижалась поближе, надеясь, что он отругает меня за излишнюю опеку или сострит по поводу королевского часа, который он никогда особо не жаловал. Но его глаза снова затуманились, и он пододвинулся поближе к Трою, нетерпеливо кивнув в сторону двери. Поджав губы, я пнула дверь ногой, не желая дожидаться помощи слуг.

Неровные каменные стены, чуть побеленный потолок, серый каменный пол. Иногда мне казалось, что вся моя жизнь сделана из равнодушного серого камня. Войдя в зал, мы остановились, и Трой подозвал слугу. Ах, как же я ненавижу королевский час! Пожираемая взглядами, я стояла в дверях, впившись глазами в ненавистный каменный пол. Передо мной красовались десятки ног, обутых в элегантные ботинки, разноцветные туфли с лентами и пряжками или даже в стоптанные башмаки. Гул голосов отражался от стен и вибрировал в моей груди. Потом все замерло, и наша троица, двигаясь как одно целое, проследовала через зал. С опозданием подбежав к нам, слуга объявил дрожащим голосом:

— Его Королевское Величество Диин Риссольди и Ее Высочество принцесса Вивиан Риссольди.

Мы всегда двигались по одной и той же траектории: медленно, с остановками обходили зал по периметру, потом подходили к окну и усаживали отца на трон, а сами садились на ступени. Это шествие занимало ровно семь минут, и, игнорируя толпу, я не сводила глаз с отца. Во время королевского часа в нем появлялось нечто волшебное. Воздух вокруг нас внезапно становился разреженным настолько, что я почти не могла дышать, а когда мы проходили мимо окон, свет преломлялся вокруг отца вопреки всем известным законам природы. В эти и только эти минуты я верила, что мой отец отнюдь не безумен, а действительно перешел порог другой, непонятной мне реальности. Я следила за окружающими, пытаясь понять, замечают ли они эти проблески радуги, но по разинутым ртам и любопытным лицам трудно было определить, что именно занимало наших гостей. А Трой, конечно же, объяснил мне, эта "магическая" радуга была всего лишь следствием плохо обработанной оконной слюды.

После того, как мы усаживали отца на трон, к нам по очереди подходили гости, чтобы засвидетельствовать свое почтение великому королю, который своим безумием платит за их благополучие. Перед уходом они бросали на меня любопытный взгляд, как будто по моему внешнему виду надеялись определить, ожидает ли меня такая же участь в недалеком будущем. Иногда мне ужасно хотелось напугать их какой-нибудь гримасой, чтобы потом понаблюдать, как по Лиивите расползутся слухи о том, что дочь Диина вскоре станет королевой, достойной своего безумного отца. Каким-то чудом мне до сих пор удавалось сдерживаться, но я предчувствовала, что придет день, и я сделаю нечто весьма неразумное.

Отец смотрел куда-то в потолок и беззвучно шептал что-то понятное только ему. Гости наблюдали за этим, восхищаясь и кланяясь, а потом обращались ко мне:

— Принцесса Вивиан, у вас воистину замечательный отец!

Их улыбки были любопытными, жалостливыми, благодарными. Какими угодно, но только не искренними. Чему они могут улыбаться, кроме как мысли о том, что это не им приходится сидеть на безумном троне, принимая благодарность жителей Лиивиты?

Я вздохнула. Трой знал значение этого вздоха и чуть слышно прошептал: "Осталось двадцать минут". Я расслабилась и откинулась на ноги отца, приняв совсем-не-королевскую позу. Отец не пошевелился. Ах, как бы мне хотелось, чтобы он положил свою тяжелую руку на мою голову и растрепал эту дурацкую, замысловатую прическу. И чтобы Трой это увидел. Наша связь с отцом должна быть глубже всего, что происходит между безумным королем и его друатом. Я настойчиво потерлась затылком о колено отца, как игривая собачонка. Трой заметил мое движение и скользнул по мне взглядом. Я тут же впилась в него глазами, надеясь увидеть жалость, но ее не было. Как обычно, его взгляд был спокойным и вежливым. Ах, как я ненавидела эту вежливость! Я хотела увидеть жалость или презрение, так как выискивала в его поведении что-то, за что можно было зацепить ненависть, которая расползалась во мне, как ядовитый плющ. Иногда я разрешала себе ненавидеть его просто за то, что в будущем он вернется в свое поместье и заживет веселой, беспечной жизнью. В то время, как меня ждали безумие и мой собственный друат. Мой друат. При этой мысли меня, как всегда, передернуло. Я не хочу познать душевной близости с друатом, я не хочу познать близости ни с кем. Я приняла это решение очень давно, в тот день, когда я поняла, что потеряла отца.