Монахиня и Оддбол (СИ) - Ермакова Светлана Олеговна. Страница 60

— Я никому не позволю помешать нашей помолвке, — ответил Майкл.

— Мне нужно собираться в паломничество.

— Я поеду с тобой.

— Куда, в женский монастырь? — засмеялась Дора.

— Боюсь, туда меня не пустят, а так я бы не против, — улыбнулся Майкл, — Сначала сходим в Гластонбери, а потом я провожу тебя до монастыря святой Агнесс и сдам на руки монахиням. А через два месяца так же заберу.

— Ты говоришь так, словно я какой-то сундук с добром, — хихикнула Дора.

— Не сундук, но тоже, как оказалось, привлекательная ценность для кое-кого из дворца, — выдохнул Майкл.

— О чём ты говоришь?

— Его высочество вчера поделился со мной планами стать твоим любовником.

Дора фыркнула.

— Он и раньше делал мне намёки, вернее, даже почти прямо говорил об этом. Но я была замужем и отговорилась этим от такой "чести".

— Вот и он тоже отметил, что теперь ты не замужем, значит, мол, ему ничто не помешает…

— Он просто не понимает — ему всё помешает. И то, что я вообще ни за что не согласилась бы стать чьей-то любовницей, и то, что сам он мне очень не нравится, и моя любовь к тебе, и обещание, которое я даю сейчас — быть только твоей.

В Гластонбери они выехали верхом, в сопровождении капитана Дюгона, когда-то впервые привёзшего Дору из монастыря, и ещё пары воинов. Карету брать не стали. Как-то так показалось правильным сразу по нескольким соображениям — и чтобы не иметь возможности уединяться и создавать новую почву для слухов, и сам дух их поездки — покаянное паломничество — как бы предполагал преодоление тягот пути к святому месту.

Они устраивали отдых для людей и лошадей прямо в поле или на опушке леса по дороге, ночевали на земле, завернувшись в плащи. Во время привалов виконт удивил всех, вызвавшись готовить еду во время всего похода.

— Я и не знала, что ты увлекаешься кухней, — сказала ему Дора, когда он профессионально, быстро покачивая предварительно наточенным ножом, нарезал тонкие ровные ломтики сыра.

— Я полон сюрпризов. И это только один из них, — шепнул ей на ушко Майкл, чем вызвал покраснение щёк у своей будущей невесты.

На другой день, умываясь холодной водой из ручья, она сказала:

— Наказана только я, а ты вынудил себя преодолевать все тяготы пути со мной.

— Вынудил? Тяготы? Да для меня этот поход — счастье.

— Для меня тоже, — улыбнулась Дора, — да и в свой монастырь я давно мечтала съездить, так что это наказание получилось больше похожим на награду.

— Ну да, "только не в колючие кусты!"

— Что? — не поняла Дора.

— Расскажу по дороге.

Когда они уже ехали верхом, Майкл рассказал усечённый вариант сказки о том, как Братец Кролик перехитрил Братца Лиса. Прислушивавшиеся к сказке воины дружно смеялись.

Прибыв в Гластонбери, все преклонили колена и помолились у развалин монастыря. Дора рассказала, что именно здесь когда-то молился святой Иосиф Аримафейский, который положил в плащаницу снятого с креста сына Божьего. Этому монастырю он привёз в подарок чашу, грааль, с которой на Тайной Вечере причащался Спаситель. Здесь до сих пор растёт ливанский терновник, выросший от воткнутого в землю посоха святого, почитаемого и католической и православной церквями.

После этого Дора вместе с сопровождающими отправилась отбывать второе наказание в женский монастырь. В целом оказалось, что их путь по равнинной части Бригантии, по ласковой майской погоде, с покрытой всюду свежей зеленью, доставлял всем только удовольствие — и самой наказанной, и её сопровождающим, и ничего с этим невольным грехом поделать было нельзя.

В монастыре уже знали о скором приезде Доры и сразу открыли ворота, как только увидели её в маленькое окошко. Она помахала на прощание рукой Майклу и сопровождавшим её воинам, и с замиранием сердца пошла к такому родному зданию монастыря, на крыльце которого сияла улыбкой встречающая её сестра Августа.

Глава 2

Первым делом у Доры состоялась встреча с матерью-настоятельницей, во время которой она рассказала, за что именно её наказали двухмесячным сроком послушания в родном монастыре. Матушка укорила Дору в проявленной гордыне.

— Ты могла не заявлять о своём нераскаянии во грехе, а сказать иначе — что не могла совладать с ним, ибо человек слаб. Вот теперь за свою гордыню и будешь снова мести двор.

— Хорошо, матушка, — улыбнулась Дора, — Мне этот труд не в тягость.

— Вот и славно. Ступай, с завтрашнего дня начнёшь послушание, сегодня поговори с сёстрами, они тебя ждали.

Доре выделили келью, в которые она разложила немногочисленные привезённые с собой и взятые тут вещи, в том числе простую монастырскую одежду. Потом её ждали помывка в мыльне, ужин в трапезной, вечерняя молитва в прилегающем к монастырю храме и разговоры за полночь сёстрами.

Монахини расспрашивали Дору и о Бригитте. Она честно рассказала им всё, что с ними случилось, чем вызвала шокированные восклицания сестёр.

— Вот неблагодарная! Её облагодетельствовали ни за что ни про что, а она только грех и беду принесла твоей семье.

— Когда человек одинок и неопытен, немудрено и ошибок наделать, — возразила со вздохом Дора, — Я вот теперь тоже не просто так тут, а наказана высоким судом за свой грех и свои ошибки. Так что я не судья Бригитте.

Потом был разговор с оставшейся после всех сестрой Августой. Ей Дора рассказала и про то, как она тосковала, будучи замужем, как чувствовала себя одинокой и никому не нужной и как оказалась не только без поддержки в трудное для неё время, но и сама должна была служить поддержкой для мужа.

— Сестра, вы представить себе не можете, как я хотела тогда приехать и рассказать вам всё, посоветоваться и получить утешение, — говорила Дора со слезами на глазах.

— Ну вот, теперь ты здесь, и всё плохое позади — утешала её сестра Августа, похлопывая по плечу, — А трудности… Они всегда бывают, даже тут не всё гладко порой, что уж говорить про мирскую жизнь.

Очень раннее пробуждение для утренней молитвы, от которого Дора уже отвыкла, да с учётом ночных разговоров, вынудили её зевать весь последующий день. Под смешки сестёр-монахинь Доре торжественно вручили метлу и отправили подметать двор. Она принялась за работу с энтузиазмом. "Увидела бы меня сейчас Бригитта!", подумалось Доре, "Дорка-дворничиха, как была, так и осталась". К окончанию уборки двора у Доры появились и вздулись мозоли на ладонях.

— Ничего, скоро загрубеют, — увидев это, сказала сестра Августа и протянула Доре тканевые рукавицы, — надень вот пока.

— Надо мной в свете насмехались из-за этих мозолей, — улыбнулась Дора, — Особенно принц. А Её Величество, наоборот, сказала, что это моя изюминка.

— Глупости всё это, — проворчала сестра Авуста, — Мозоли — это просто мозоли, а не изюминки какие-то, и смеяться тут не над чем, обычное дело.

Дни, наполненные физическим трудом, молитвами и общением с монахинями, обеспечивали Доре крепкий здоровый сон. Она погрузилась в состояние, к которому так привыкла за годы своего детства и юности — когда в душе нет места беспокойству, неуверенности в будущем, ответственности за что-то иное, чем собственная душа и небольшие обязанности по монастырской работе, когда всё вокруг и внутри себя ощущается правильным.

Помимо уборки Дора помогала сёстрам работать на огороде. Она полола сорняки, поливала грядки, а потом и помогала заготавливать на зиму то, что уже поспело. Кожа её на лице и руках немного загорела, ладони вновь покрылись твёрдыми бугорками.

Через два месяца, когда за ней приехали, Дора вышла за ворота. Первым, кого она увидела, был Майкл, и сердечко Доры радостно запело. Майкл сразу шагнул к ней, обнял и поцеловал, невзирая на присутствие воинов.

— Соскучился. Очень, — сказал он.

— И я.

Хотелось прижаться к нему и не отходить никогда.

Мать-настоятельница изъявила желание поговорить с виконтом Оддбэем. Его проводили к ней в кабинет, где в присутствии Доры и сестры Августы матушка спрашивала Майкла о Бригитте — почему он начал вести с ней дело и что её ждёт.