Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович. Страница 54

Мы подошли к трапу. Корабль только что произвел последний залп своего главного калибра. Смолкли зенитки. На реях линкора медленно поднялись большие черные шары, это означало, что он застопорил ход. Мы поднялись на палубу. Несмотря на повреждения, грозный, внушительный вид имела наша «Октябрина». Все леерные стойки убраны, завалены шлюпочные краны, убраны с палубы шлюпки, задраены большие входные люки. Под ногами, как змеи, извивались разнесенные по боевой тревоге пожарные шланги. Артиллерийские башни смотрели на левый борт в сторону противника. Ровная, большая, чистая палуба была пустой, все матросы находились на своих постах, в недрах этого стального гиганта. Только у зенитных орудий застыли люди в железных касках.

Навстречу нам мелкими, быстрыми шажками спешил командир линкора контр-адмирал Михаил Захарович Москаленко, мой старый товарищ юных флотских лет. Отклонив официальный рапорт, спрашиваю, что случилось. Мы быстро идем с ним на бак, и Михаил Захарович по пути рассказывает, что из-за облаков навалилась целая стая самолетов. Три бомбы угодили в носовую часть. Корабль не потерял боеспособности. Оружие и машины в строю.

— Покоробили, сволочи, бак. Есть раненые и убитые…

Мы подошли к первой башне, дальше двигаться не было возможности. Бак корабля разворотило, почти до самого днища зияла чудовищная рана, и в ней торчало изуродованное и скрюченное железо, трубопроводы, обгорелые детали механизмов. Пахло гарью. Еще не всех убитых и раненых сумели извлечь из этого хаоса.

Я передал командиру линкора приказание комфлота — идти на ремонт в Кронштадт. Ни в каких «ободряющих» словах он не нуждался. По всему тому, что и как делалось кругом, я видел, что это сильный, спаянный коллектив настоящих моряков. Никакие бомбы таких не выведут из равновесия.

Ко мне подошел военком линкора Петр Яковлевич Савин, проявивший себя прекрасным организатором.

— Немножко покорежили, — спокойно сказал он. — Ну, ничего, ремонт не будет долгим. Команда поможет заводу. Пушки целы. Это главное.

К носу и корме линкора подошли мощные буксиры, но двигаться дальше было опасно. Форты и корабли на рейдах опять заголосили сотней зениток. Бледно-голубое сентябрьское небо разом усеялось белыми колпачками разрывов. Приближалось несколько групп бомбардировщиков. Мы отвалили от линкора, и на один миг показалось, что бомбят именно наш большой белый катер: бомбы падали очень близко, и осколки их летели через нас. Капитан 1 ранга Зозуля прошел на мостик катера, чтобы следить за правильностью маневров старшины. Дали двадцать узлов, и через несколько секунд все всплески от бомб остались за кормой. Но теперь, к нашему удивлению, перед носом катера, мчавшегося на юг, стали вырастать небольшие «свечки», видимо от падения снарядов среднего калибра. Откуда они взялись? Кто-то заметил вспышки на окраинах Петергофа. Мы развернулись вновь и теперь на полном ходу летели в сторону Восточного рейда…

Всегда жизнерадостный, Ф. В. Зозуля перегнулся через ограждения мостика и, пересиливая рев двух авиационных моторов катера, крикнул мне:

— Смотрите!

Он рукой показал на миноносцы. Один из них был окутан дымом и горел, медленно погружаясь и ложась на борт.

Мы обошли с восточной стороны Малый рейд и корабли, отбивавшиеся огнем от воздушных атак. Слышались глухие взрывы в городе. Полыхал огонь, и тучи черного дыма круглыми шапками уплывали в небо. Очевидно, фашисты принялись всерьез за флот и его Главную базу. Когда мы подошли к покалеченному эсминцу, удалилась последняя волна вражеских бомбардировщиков. Сразу умолкли зенитки.

Пожар на эсминце прекратился. Корабль с большим креном сел на грунт мелководного Восточного рейда.

Подойдя к борту, мы узнали командира эсминца «Стерегущий» капитана 2 ранга Збрицкого и полкового комиссара Малявкина. Оба были забинтованы и, как негры, черны от копоти. Невысокий круглолицый Збрицкий развел руками:

— Одна большая бомба прямо в корабль… Вот и все…

Мы понимали, какое напряжение пережили эти скромные люди, видя гибель родного корабля. Поэтому, не вступая ни в какие расспросы, я приказал прежде всего погрузить на наш катер всех раненых. Последними мы сняли раненых командира и комиссара эсминца.

Е. П. Збрицкий держался молодцом, он даже не потерял чувства юмора. Обходя раненых, он шутил с ними. Полушутя, полусерьезно Збрицкий показал на небольшую мачту катера:

— Под флагом комфлота идем. Большая для нас честь! — И лукаво подмигнул мне.

Я посмотрел и замер. Действительно, на мачте трепетал алый флаг с тремя белыми звездочками, расположенными треугольником.

Замечу, что на флоте каждый старший начальник имеет свой флаг. Это старинное и строгое правило, которое выполняется неукоснительно. Флаг комфлота с тремя звездочками принадлежит только ему и без его разрешения нигде подниматься не может. Начальнику штаба флота полагается лишь две звезды на флаге.

— В чем дело? — сердито спросил я старшину катера.

Он тоже недоумевал и приказал матросу-сигнальщику немедленно спустить флаг.

В душе я был очень недоволен этой оплошностью. Получилось, что мы самозванцами носились по всему рейду.

И каково же было наше всеобщее удивление, когда сигнальщик развернул перед нами флаг и мы увидели на нем две белые звездочки, а рядом с ними — дырочку от небольшого осколка…

На закопченном лице Збрицкого ослепительно блеснули зубы и белки смеющихся глаз:

— Товарищ начальник штаба! Это очень хорошая примета! Вы обязательно будете командовать флотом…

Я не придал тогда значения этой шутке, но спустя десять с лишним лет, когда я командовал Тихоокеанским флотом, Е. П. Збрицкий, начальник походного штаба на большом учении, подошел ко мне на мостике крейсера и напомнил:

— Видите, я был прав тогда. Теперь на вашем флаге третья звездочка уже настоящая, а не дырочка от осколка…

Мы выходили на Малый рейд, когда снова начался большой налет. Десяток бомбардировщиков устремился на стоявшие здесь транспорты. Бомбы падали всюду. Катер беспрерывно вздрагивал, взметенная взрывами вода заливала палубу. Мы беспокоились о раненых, они нуждались в срочной медицинской помощи, а до госпиталя было еще далеко.

Следующие волны бомбардировщиков обрушили свой груз на боевые корабли и на Кронштадт. Опять нас оглушал невообразимый треск зениток и глухие тяжелые удары взрывов.

Идем на полном ходу вдоль небольшого старого транспорта «Мария», и в этот момент его накрывает бомба. Транспорт в одно мгновение разлетается, как одуванчик от дуновения ветра, и обломки его скрываются под водой. Раненые на палубе катера нервничают. Успокаиваем их, как можем. Дан самый полный ход, катер выходит на редан и летит среди хаоса всплесков.

Не успели мы ошвартоваться у Петровской пристани, как начинается четвертый по счету налет. Незначительные повреждения получил крейсер «Киров», эсминец «Гордый» и подводная лодка «Щ-306». Значительные потери в городе. Много раненых и убитых на заводе, на улицах, в береговых морских частях.

Вечером, составляя подробное донесение о воздушных налетах, я беседовал с начальником тыла флота генералом Москаленко. Митрофан Иванович был явно расстроен. Его хозяйство понесло большой урон. Фашистские бомбы разрушили завод артприборов, склады, подожгли нефтебаки… Пожарами охвачено десять домов. Всю ночь велась борьба с огнем. Моряки оказывали помощь пострадавшим, спасали флотское имущество.

Особенно пострадал Морской госпиталь, по всем данным, получалось, что фашисты специально в него целились.

В один день на Кронштадт и корабли совершили налет 180 самолетов противника. Такого еще не бывало. Потери немцев — десять бомбардировщиков. Хотя мы имели всего пять самолетов-истребителей, летчики Костылев, Усыченко, Ткачев, Руденко и Львов отважно вступали в бой и на глазах у всего флота сбили не один «юнкерс».

Жертв на берегу могло быть неизмеримо меньше, если бы служба ПВО, система укрытий и оповещения оказались на должной высоте. А тут было много неорганизованности. Во время налетов на перекрестках улиц стояли толпы зевак и смотрели, как падают бомбы…