Импульс (СИ) - "Inside". Страница 116

Второй раз за день Эмили Джонсон виснет на шее у Лорейн Кларк, а потом — совершенно потеряв от радости голову — целует ту в нежно-вишневые, пахнущие сигаретами губы.

*

Лорейн чертова ведьма. Женщина-ночь, пьянящая хуже вина. Дикая вишня в своем бордовом белье без единого кружева, состоящем из тугих лент и крошечного бриллианта.

Эмили полулежит на диване, делая вид, что перелистывает страницы очередного справочника. На деле она даже не знает, что именно читает.

Мир сосредотачивается на темно-красной точке посередине белоснежного лофта. Красное на белом — идеальное сочетание для маньяка или убийцы, убийственная связь между любовниками, страшный диагноз для врача.

Кларк цокает по паркету на своих высоченных каблуках, собирается на ужин. Помада в тон белью, на тонких запястьях крошечная россыпь гранатов. Деловая женщина, красная королева.

Наклоняется, заставив Эмили окончательно отбросить книгу, но сразу же выпрямляется, сдувает длинную челку с лица. Волосы отросли — видно, чувствуется, нет больше небрежного беспорядка, платинового хаоса. Укладывает долго, волосок к волоску. Еще чуть-чуть — и закроют уши, а там и вовсе превратятся в каре.

— Лори. — Слова обжигают рот. — Ты не могла бы, пожалуйста…

— Я сейчас переоденусь. — Кларк фыркает. — Во что-то более удобное, я поняла.

— Боже, не надо, пожалуйста, не делай этого, потому что…

— Что? — Она расстегивает застежку на спине, чуть сводит плечи, позволяя белью спасть на руки, и поворачивается к Эмили. — Ты что, читаешь модный журнал?

О, господи. Так вот что это были за непонятные слова.

Лорейн выбирается из туфель — спускается с пьедестала — и делает шаг к дивану. Облокачивается на спинку, наклоняет голову набок и распахивает вишневые губы.

— Э-ми-ли? — по слогам произносит.

Кислород в комнате заканчивается, потому что теперь Эмили отчетливо видит каждую деталь. И пусть она помнит карту родинок, это все равно неважно. Каждый раз — как в первый.

— Я думала, это справочник по неоанатомии.

Можно ли верить, что Кларк — ее?

Целиком и полностью.

От и до.

— Разве моей медсестре не нужно знать анатомию как свои пять пальцев?

Опять. Снова.

Встает, обходит вокруг, становится напротив Эмили. Закрывает грудь одной рукой, но небрежно, больше для интереса, чем из желания спрятаться. Медсестра давно поняла: Кларк из тех, кто на спор пройдет обнаженной по улице, не моргнув глазом.

Но каждый раз чувствует, как колени начинают дрожать.

— Ты не могла бы… — Эмили почти хрипит. — Одеться, чтобы мы поговорили об этом?

— Я одета. — Кларк насмешливо смотрит на нее.

— Недостаточно.

— Для разговора?

— Нет. Боже, что?..

Эмили тянет ее на себя, Лорейн смеется и падает сверху. Хрупкая, легкая, почти голая, Кларк обнимает своими коленями ее бедра, усаживаясь удобнее.

— Разве ты не хотела отпраздновать? — спрашивает.

Эмили только молчит и смотрит, впитывает в себя ее тело, проводит кончиками пальцев по выпирающим косточкам, выпуклым родинкам, впадинкам незаживших шрамов чуть ниже ребер. Цепляет и их, вычерчивает круги, щекочет. Кларк дергается, но не улыбается. Не до смеха.

Кларк становится целью. Горящей точкой в темноте. Светом для мотылька, о который Эмили переломала свои крылья сотни раз, заживо сожгла и отрастила снова, лишь бы долететь. И кожа такая фарфоровая, неидеально бледная, словно родинки-царапины-шрамики нарисованы, выточены рукой мастера. Сплошная асимметрия, даже ключицы неровные, одна выше другой, чуть тоньше и глубже, чем вторая. Даже грудная клетка. Даже косточки бедер.

Искривленная реальность.

Преломленный свет.

И это сводит с ума. Крышу сносит параллельно полу, разбирает на молекулы, атомы, а потом собирает, потому что невозможно жить без горящих участков под подушечками пальцев. Потому что Кларк поднимает руки над головой, сцепляет их в замок и превращается в струну, и кожа натягивается до безумного ужаса, до звука рвущейся бумаги.

А потом Лорейн широко распахивает свои серые-серые глаза в обрамлении черных густых ресниц, облизывает словно перемазанные вишневым соком губы и каким-то странным голосом, не похожим на свой собственный, говорит:

— Знаешь, хорошо, что это ты.

Хорошо, что это ты.

Хорошо. Что. Это. Ты.

Не «я люблю тебя». Не «возьми меня прямо сейчас». Не «давай займемся сексом».

А «хорошо, что это ты».

Эмили ударяет током, разрядом по венам — и в мозг, туда, где мысль вспыхивает мимолетным импульсом, а потом надежно прикрепляется к артерии, рождая понимание очевидного.

Кларк боялась, что она не справится.

Что опять все испортит, снова налажает, а после скроется, спрячется в своей норе. Будет лежать и жалеть себя. Не приедет на ночь, не останется на несколько дней счастья. Пошлет все к черту. И разочарованную Кларк тоже. Если Кларк вообще теперь может в ней разочароваться, после всего, что было. Интересно, она бы простила ей провал?..

Простила бы, понимает Эмили. Злилась бы, лютовала, голыми руками шею бы ей свернула, но — простила.

Потому что они теперь вместе. Вроде бы как насовсем.

Спустя неделю, по сути, знакомства.

Словно психи какие-то, сумасшедшие невротики.

Значит, они ненормальные.

Их отношения вообще можно считать отношениями? Секретов и вопросов больше, чем чувств и эмоций. На воспоминаниях о цветной Оттаве далеко не протянешь, на сексе крепкий союз тоже строить тяжеловато. Тащить что-то одной, любить за двоих, чувствовать за Лорейн Эмили еще может, но жить в постоянном тумане даже для нее невыносимо.

Наверное, это ужасно. Думать вот так сейчас, когда твоя любимая женщина сидит на тебе и улыбается уголком губ. Искрится, горит под ладонями. Заходится пламенем.

Но Кларк ведь не прочитать, как раскрытую книгу. Она не тривиальна, ее нельзя предугадать. Эмили смотрит на нее под своими ладонями, глядит медовыми глазами, а Кларк выгибается назад, упирается руками в колени. Растягивает напряженные мышцы.

И неизвестно, что будет дальше. Приластится к рукам или соскользнет с дивана и отправится собираться дальше. Накричит, разозлится или будет нежной и мягкой. Кларк всегда разная. Всегда неизвестная.

И всегда недосягаемая.

Они вообще подходят друг другу? Эмили моргает. Да, наверное. Огонь и лед, гребаная поэзия. Нервно-идеально. Точь-в-точь. И не встать между ними, потому что разорвет от напряжения. Биполярные магниты. Тянет и отталкивает. Она же не Мосс, не умеет быть властной, и не Чарли, не податливый брат, готовый на все. Не потерянный сиамец. Так, пятая нога у собаки. Как вообще Лорейн может быть с ней? Как она может быть с Лорейн? Может, все эти тайны, секреты, все эти недосказанности нужны для того, чтобы связать? Хоть как-то сблизить?..

Атласные демоны голодными глазами смотрят на нее с подоконника.

Почему они не могут просто поговорить? Почему Лорейн не может просто все ей рассказать? Разве Эмили не доказывала свою преданность? Разве не возвращалась, не прощала, раз за разом, снова и снова, again and again? Разве это честно?

Она не знает, чему верить. Не знает, как вообще эта вера может превратиться во что-то н-о-р-м-а-л-ь-н-о-е. Ей бы хоть что-то. Зацепку, подсказку, намек. Что-то, что можно будет использовать как мантру вроде «все будет хорошо».

Но Кларк всегда будет молчать и уходить от вопросов. Всегда будет переводить все в шутку, на другую тему или вовсе уходить. Молчать, не оборачиваться, уходить. Жизненное кредо, будь оно проклято.

Она отдаст что угодно за один разговор. Все, что у нее есть.

У Эмили дрожат руки. Едва заметно, чуть-чуть, наверное, даже неощутимо. Но она-то знает. От самой себя не скрыться, чернила уже въелись в белый лист: десятый вопрос жжется в груди, мешает закрыть глаза и отключиться от всего мира.

Наверное, именно поэтому она только прикусывает губу и кивает:

— Иначе никак.