Импульс (СИ) - "Inside". Страница 114

Он не ударит ее. Он не сможет это сделать, потому что тогда Кларк даст отпор. Нельзя прийти в ее дом и избить ее почти на глазах у другого человека. Эмили усмехается. Черный каламбур.

Она оказывается права.

— Ты без меня и шагу не сделаешь, — шипит Лорейн. — Сдохнешь в канаве. Он тебя сожрет, ты, кажется, забыл об этом. Так не ломай ту стену, что тебя защищает. Иначе, — она коротко смеется, — стена сломает тебя.

Еще один удар — едва различимый, резкий, словно подушку в стену бросили, и входная дверь захлопывается с таким грохотом, что в ванной вздрагивает зеркало.

Эмили ждет с пару минут, убирает полотенца, кладет бутыльки-пузырьки на место, закручивает краны.

Кларк лежит на диване, свернувшись в клубок. Волосы падают на лицо, в комнате темно — все лампы погашены — одну руку держит на весу, вторую подложила под щеку. И больно, и мерзко, и выть хочется. Смотрит невидящими глазами в потолок, иссушена, истощена полностью. За несколько минут разговора Чарли Кларк выпивает из сестры всю жизненную силу.

— Лори.

Запястье распухло, налилось кровью за считаные минуты. Легкий вывих, не перелом, сходу определяет Эмили. Не закоснело еще, иначе пришлось бы вправлять. Ничего, птичьи косточки и не такое выдерживали.

Она приносит лед в мягком полотенце, прикладывает. Кларк не реагирует, только дышит сквозь зубы, когда Эмили касается кожи.

— Лори, я…

— Замолчи.

Наверное, это ее личный, собственный прогресс. Не «оставь меня одну», не «убирайся», не «тебе лучше уйти». Просто «замолчи». Из уст такой Кларк это кажется чем-то вроде разрешения пережить это вместе. Просто быть в ее жизни сейчас. Как воздух или вода.

Он же постоянно делает это, с ужасом понимает Эмили. Постоянно хватает ее за чертову правую руку, словно хочет сломать то, что она умеет. Раздробить в порошок. Чтобы Кларк стала никем, потому что хирург без рук не хирург. Тонкие кости запястья идеально для этого подходят.

Оно, наверное, уже стало слишком чувствительным. Болит ли ее рука в плохую погоду? Реагирует ли на перепады давления? Как давно это началось? Почему она позволяет этому случиться?

Десять вопросов отступают на второй план, сменяются одним: как это прекратить? Как уберечь ее от этой боли, которую она не заслужила?

Кларк закрывает глаза, проваливается в бесконечную тьму сна.

Эмили так и не ложится.

*

Утром субботы Эмили не находит себе места. Ей кажется, что против нее каждый фактор: от раздражающего глаза солнца до мятых страниц толстой тетради с конспектами со времен колледжа. Все вещи валятся из рук, она поскальзывается в душе, больно ударяется плечом, забывает всю теорию, дрожащими руками пытается застегнуть молнию на рюкзаке. Безупречно отглаженная футболка и чистые джинсы кажутся ей слишком невзрачными, кофе — слишком крепким, а мир — слишком злым.

Лежащая на кровати Кларк едва слышно посмеивается, наблюдая за суетящейся Эмили. У нейрохирурга два заслуженных выходных, поэтому она растянулась на кровати, греясь под лучами непривычного ноябрьского солнца.

Хрупкая и тонкая, в одном хлопковом белье, Лорейн листает страницы модного журнала и болтает ногами в воздухе, иногда лениво протягивая пальцы с зажженной сигаретой к стоящей рядом пепельнице.

Эмили создает посреди лофта водоворот энергии, безумия и нервов.

— Ты ведь отвезешь меня? — спрашивает она.

— Еще четыре часа, Эмили, — мягко отвечает Кларк, соскальзывая с кровати. — Успокойся. Представь, что это просто проверка.

— Нет! Это не просто проверка! А если я завалю? Вдруг я перестану быть тебе нужна? Вдруг я окажусь действительно самой тупой медсестрой, которую ты когда-либо знала?!

Кларк только тихонечко смеется и целует ее шею горячими губами.

— Ш-ш-ш, — шепчет, касается пальцами висков, надавливает, массирует медленными движениями. — Ш-ш-ш, — повторяет, мажет губами по щеке. — Ты все сдашь. И никак иначе. Я в тебя верю.

— Правда? — чуть ли не всхлипывает Эмили.

— Иначе бы ты не была со мной, — твердо отвечает Кларк. — У меня есть для тебя кое-что.

— Что?

Лорейн отодвигает верхний ящик раздвижного шкафа, долго копается в коробках, бормочет «куда же я его дела» и «кажется, где-то здесь», а потом достает темно-синий, перевязанный белоснежной лентой сверток.

— Кажется, я знаю, что тебе нужно. — Кларк протягивает подарок. — Открывай.

Эмили вертит сверток, не в силах открыть. В голове крутятся сотни мыслей — бешеных, хаотичных, и сердце отбивает ритм.

Подарок.

Ей никто никогда ничего не дарил.

— Что это?.. — одними губами спрашивает. Трясется как осиновый лист. Боится поверить в то, что держит частицу любви на ладонях.

Лорейн не отвечает, делает рукой неопределенный жест.

Он тяжелый, бесконечно тяжелый, тяготит руки, мешается, грозится рухнуть вниз, но Эмили бы ни за что в жизни его не отпустила. Не позволила бы упасть.

Садится на диван, кладет сверток рядом. Пальцы от нервов сводит судорогой, поэтому долго возится с бантом — аккуратным и бережным, завязанным руками Кларк. Препарирует упаковку, анатомически разделывает. Идеальная операция. Безупречная точность.

В уголке глаза колет.

Она смотрит на матовый, непрозрачный чехол. Под ним еще что-то, но у Эмили слишком расфокусированный взгляд, чтобы рассмотреть еще одну упаковку — плотную красную, такую, чтобы не разглядеть, что в ней.

Вертит чехол дрожащими руками, щелкает крошечным замочком.

Безукоризненно совершенны, они блестят сталью в солнечных лучах. Три зажима, два пинцета и скальпель — тонкие, изящные, совсем не такие грубые, как в их операционных.

Кларк мнет в руках сигарету, не закуривая. Фильтр под ее пальцами становится плоским. Молча смотрит на Эмили, рот которой вытягивается в букву «О», а слезы совершенно неконтролируемо катятся по щекам.

Руки ходят ходуном настолько сильно, что она боится порезаться, когда достает хирургический нож из специального отделения. Легкий, почти невесомый, он мгновенно становится продолжением ее руки.

Сколько раз она мечтала вытянуть пальцы вот так, сложить их треугольником вокруг ручки, рассечь воздух, слыша его вибрации?..

Сталь поет в ее руках, заходится трелью, заливается. Врастает в кожу, идеально ложится в руки, признает своей. Капризная вещь, хрупкая, почти стеклянная, но Эмили понимает, чувствует: приручит, сделает своей, так же, как и Кларк. Не умеет ведь по-другому.

Оба пинцета — анатомический и нейрохирургический — Эмили оставляет нетронутыми. Сразу видит, что они необычные, со специальной впадинкой у основания, чтобы пальцам было легче. На зажимы смотрит с благоговением: Эллис и Вильямс — братья-близнецы, но выглядят они иначе, совсем не так, как Эмили привыкла. В ее наборе они укорочены, словно несколько сантиметров потеряли, и чуть тоньше, чем нужно. Карманная версия? Новая разработка?..

Она закрывает набор, бережно кладет рядом с собой.

И вдруг понимает.

Нет, нет, этого не может быть!..

Она раскрывает красную бумагу, разворачивает, рвет, не в силах поверить.

Он, конечно же, белый. Такой, как она мечтала, — с ее фамилией, вышитой серебряными нитями на груди, чуть укороченный, с закругленными краями и с потайными пуговицами.

Внутри все разбивается вдребезги и выстраивается снова, прорастает цветами — маками, розами, орхидеями. Она держит невесомую ткань в руках и плачет, не в силах остановиться.

Это ведь не просто халат. Это Лорейн, которая выбирала его для нее. По фигуре подгоняла, по фасону, по цвету. Заказывала вышивку на груди, пальцами пробегалась по ткани, оценивая качество. В химчистку сдавала, чтобы отутюжили, отгладили, накрахмалили. Когда только успела, боже мой?..

Эмили ожидала от сегодняшнего дня чего угодно. Краха, провала, слез счастья или горя. Но об этом она даже не думала никогда. О том, что среди коробок с бесконечными шпильками у Кларк может храниться что-то для нее.