Импульс (СИ) - "Inside". Страница 119

Эмили едва не хлопает в ладоши.

На отдельной странице большими буквами пишет «ОЛИВИЯ» и составляет список вопросов. Завтра она должна выяснить хоть что-то. Хоть что-нибудь. Даже малейшая информация — куда были переведены те три пациента и на ком они числятся — уже может ей помочь. Кларк даже не узнает об этом: настолько мирские дела ее никогда не интересовали.

А потом Эмили вспоминает одну деталь и чуть не сваливается со стула.

Среди знакомых лиц на свадебном видео Лори она отчетливо помнит доктора Эрика Пауэлла — того самого врача общей практики, за которым хвостиком бегала Дэйна.

Память подводит на течение времени, но, кажется, Дэйна работала здесь еще до появления Эмили и считалась чуть ли не секретарем Эрика. Значит, она должна была оформить приглашение или занести это в его ежедневник. Может быть, если ее сильно-сильно попросить…

Эмили усмехается.

Уж она-то знает, о чем мечтает простая медсестра.

*

Пустота сменяется глухой тоской, и ночь с воскресенья на понедельник Эмили снова царапает стену в попытках избавиться от этого чувства за худыми ребрами.

Воет громко, срывая горло, рыдает до трясущихся рук и опухших век, до соли, разъедающей кожу, до промокшей насквозь подушки. Ненавидит себя — и ее — ненавидит до скрипа зубов, до хруста костей, разбивает костяшки о поверхность шкафа, стачивает ногти в кровь. Завтра будет больно, но ей плевать.

К утру шрам на ноге начинает зудеть. Противно, тошно, беспокойно. Еще одно напоминание о Кларк, еще одна метка от нее.

На работу Эмили приезжает к шести утра.

Из зеркала на нее смотрит сумасшедшая. Будь она простой медсестрой, ее бы не допустили к пациентам: дерганая, нервная, по лицу иногда пробегает судорога. Губы сжимает в тонкую полоску, глаза лихорадочно блестят. Но руки твердые, уверенные, волосы уложены в пучок, заколоты десятками стилетов-шпилек. Переодевается, влезает в халат, терзается долго, меряет комнату шагами. Оставляет на себе — подарок есть подарок, в конце концов. Пусть видит.

На ресепшен спускается со стороны служебного входа, сжимает ежедневник до боли в пальцах. Сейчас или никогда.

Оливия до неприличия красивая, словно только что сошедшая с обложки глянца. Ей не нужно носить белый халат и разбираться в диагнозах, ее основная задача — светить лицом и направлять людей на приемы, параллельно курируя базу всех больных: кроме приемных часов есть еще и заблудившиеся визитеры, не знающие, в какой палате лежит их друг, коллега или родственник. Простая работа, не требующая ума: жми на кнопки, отвечай на звонки, объявляй важную информацию.

Будь в курсе последних сплетен.

— Э-э-э… — тянет Эмили. — Привет, Оливия.

— Привет. — Ей протягивают бланк операций. — План.

Имени, конечно же, не помнит. Оливия-десять-рук, Оливия-тысяча-дел. Четыре постоянно звонящих телефона, шесть мониторов, три микрофона. Неудивительно, что Оливия работает тут много лет: такие, как она, нарасхват.

— Мне нужна твоя помощь, — осторожно начинает Эмили, забирая распечатки. — Когда-то давно к нам в триста тринадцатую поступили три пациента. У них не было имен, поэтому, скорее всего, их записали под какими-нибудь номерами. Так вот, их перевели через несколько дней после поступления. Может быть, недели через две. Ты можешь сказать куда?

Мисс Совершенство даже не спрашивает зачем. Щелкает мышкой, сдвигает тонкие выщипанные брови. Долго возится, параллельно разговаривает по одному из телефонов. Людей почти нет: насколько Эмили известно, самый ранний прием начинается в семь, а в палаты можно с девяти.

— Странно, — наконец произносит Оливия. — Я не вижу никакого перевода. Они как будто там и остались, в триста тринадцатой.

У Эмили неприятное чувство в груди — словно холодный металл приложили. Она точно уверена, что еще три дня назад в палате лежали другие пациенты, ожидавшие операций.

— А на ком они числятся?

Оливия с подозрением смотрит на Эмили, поджимает губы, долго думает, но все-таки отвечает:

— На докторе Кларк.

— На каком?

— Который психиатр.

— Ты уверена, что их не переводили? Триста тринадцатая давно занята другими пациентами, — хмурится Эмили. — У тебя есть копии их карт?

— Копии карт? — переспрашивает Оливия. — Они должны быть у лечащего врача. Здесь, — показывает на экран, — у меня только общая информация. Даже диагнозов нет.

— Может быть, есть что-то еще?.. — Эмили в умоляющем жесте складывает руки на груди.

Оливия зависает еще минут на пять. Все, что видит перед собой Эмили, — сложная система информации, голубые поля, белые буквы. Система E-PLUS, предназначенная для хранения базы пациентов, с самого начала была слишком трудной для ее понимания. Хотя бы потому, что там больше тридцати граф на один лист.

— Боюсь, я ошиблась. — Оливия бросает на нее извиняющийся взгляд. — Их все-таки переводили.

— Куда?

— В блок S.

В морг.

Эмили делает шаг назад, долго и быстро моргает, качает головой. Все трое умерли? Но люди не могут взять и умереть просто так. Как минимум одной из них явно было легче.

— А там не написана причина смерти?

— Нет, только перевод. Мы еще не настолько перешли на новую систему, чтобы вбивать подобные данные. Со временем я смогу тебе сказать больше, но сейчас только это… Ты выглядишь расстроенной, — виновато замечает Оливия. — Это твои друзья?

— Не мои, — глухо отвечает Эмили. — Ты можешь еще раз мне помочь, пожалуйста? — Дождавшись кивка, продолжает: — Я не знаю, помнишь ли ты, но в середине сентября кнопка вызова триста тринадцатой…

— Помню, конечно, — перебивает ее Оливия. — Она якобы не сработала. Но ведь ты и сама должна знать, что тогда бы не сработали и остальные. Кажется, там три кровати? Послушай, это работает не так, как ты думаешь. Когда кто-то нажимает на кнопку, загораются два монитора — один в дежурной, другой у меня. Я могу направить сигнал в любое отделение, но если у меня не загорелось, а там уже приняли меры, то тут я бессильна. Это техника. Она не безупречна.

— Я не могу сказать, что что-то было сломано. — Эмили прикусывает губы. — Но может быть такое, что вызов просто не прошел?

— За электрику я не отвечаю, но я тебе говорю, что, даже если бы вызов не прошел через меня, есть другие мониторы.

Тупая как пробка, думает Эмили. Кажется, логическое мышление Оливии оставило теорию эволюции позади.

— Дело не в мониторах, — повторяет медсестра. — Вспомни, пожалуйста, может быть, ты могла просто не увидеть вызова?

— Боже. — Оливия закатывает глаза. — Я слежу за мониторами постоянно, разве что… — Она запинается.

— Разве что?..

— Разве что кто-то из посетителей мог меня отвлечь. Или вызов перенаправили специально на отделение, которое занимается этой палатой. В твоем случае — на неврологию.

До Эмили доходит слишком медленно.

Даже слишком.

Перенаправленный на кого-то вызов — скажем, на пейджер, умные часы или даже на общее табло — слишком идеально, чтобы подать сигнал об опасности. Послать собственные координаты. Два плюс два, ругает себя Эмили. Кларк тогда влетела в палату через несколько секунд после неправильно сработавшей тревоги, и как только она сразу не придала этому значения?

Джонсон, вам купить очки?

Это просто еще одно подтверждение того, что Лорейн в курсе, что происходит. Но если пациенты переведены на Чарли, то…

Она смотрит в одну точку, пытаясь заставить еще не проснувшийся мозг работать. Кто имеет право перекреплять пациентов? Точно не старшая Кларк, у нее нет таких полномочий, и точно не кто-то из бригады. Нужно смотреть выше. Врач общей практики?.. Нет, у него только база под рукой. Значит, начальство.

Мосс? Нет, он тогда еще был простым неврологом.

Значит, Рэй.

Невидимый наблюдатель с того света передал дело о трех обезьянках младшему Кларку. Тот не справился и вернул их сестре, после чего…

Конечно. Все так очевидно и просто, что даже не нужно рисовать схемы или описывать детали. Никто из диагностов не отказывался от этих пациентов, как внушала ей Кларк. Они даже их не видели. Троица ходила по рукам, швырялась туда-сюда, продолжала лежать в палатах — ведь никто их даже выписать не мог без разрешения лечащего врача, — а потом что-то случилось, и все покатилось к черту.