Импульс (СИ) - "Inside". Страница 122

В кабинете Кларк не горит ни одна лампа, кроме белоснежно-блеклого экрана ноутбука. Сидит в темноте, смотрит в экран, пальцы порхают над клавишами. Деловая женщина, разбитая, почти уничтоженная. Смеялась ведь всего пару часов назад, носилась по отделению.

Значит, она звонила не извиниться, понимает Эмили. Пытается прошептать какое-то нелепое оправдание, но сталкивается с равнодушным:

— Ничего. Я сделала это за тебя.

Она виновата. Чертовски глупо вышло, и Кларк оказалась права: собственная гордость была важнее телефона. Но ее самобичевание бессмысленно: кажется, Лорейн была готова к этому, как бы страшно это ни звучало. Или делает вид, что была.

— Что теперь будет с доктором Хармоном? — непроизвольно вырывается у Эмили.

Вспоминает, как вечером в среду они сидели в комнате отдыха и ели кекс — творожный, с кусочками лимона и апельсиновой цедрой, еще теплый после утренней духовки. Эмили тогда встала на два часа раньше обычного, тихо возилась на кухне, пыталась не разбудить Кларк.

Та, конечно же, все равно проснулась — от запаха выпечки, звенящей тарелки, извиняющейся Эмили. Швырнула подушкой, босая и прикрытая одной простыней, подошла к ней, обняла, прильнула к рукам.

Настоящая семья.

Хармон счастлив подарку: улыбался как ребенок, смеялся, рассказывал смешные истории. Светился весь, как солнышко в кармане Эмили. Сдадим, говорил. Повоюем еще. Обещаю.

Повоевал, грустно думает медсестра. Отвоевал свое, значит. Не дошел до конца, не пережил. Ничего. Он справится. Он же Хармон, солнечный человек, он всегда со всем справлялся.

— Эндрю решил, что ему будет лучше развиваться в другом месте, — вздыхает Кларк.

— Так Мосс его уволил?! — Эмили широко распахивает глаза. — Боже, за что? Разве доктор Хармон не мог вернуться в приемку после?

Лорейн поджимает губы, качает головой:

— Мосс думает, что так будет лучше. Менее болезненно.

— А что думаешь ты? — отчаянно спрашивает медсестра.

Кларк вздыхает:

— Я лишь надеюсь, что каждый из них сделал правильный выбор. Мы вернемся в полноценную работу со следующего понедельника, так что, считай, у нас почти что отпуск. Эндрю отдал нам выходные. Слишком добрый он в последнее время. — Она впечатывает непонятную для Эмили последовательность цифр в программу.

— Это из-за его секретарши, — не подумав, ляпает медсестра. — Вы уже познакомились?

— Той блондинки? Когда я видела ее последний раз, она выбиралась из-под стола своего шефа. Милая девочка. — Кларк усмехается. — Далеко пойдет.

— Но…

— О, бога ради, Эмили. Если для того чтобы добиться от Мосса выходного, нужно заставить его секретаршу на нем попрыгать, то я только рада. Это меньшее из всех зол.

Она трогает папки, задевает запястьем край ноутбука, болезненно жмурится. Ноет, потягивает. Растяжение все-таки.

— Что с твоей рукой? — Эмили подходит ближе. — Тогда такого не было.

Кларк похожа на облезлую птицу. Тощую и покоцанную, искусственно оживленную. Создает иллюзию счастливой жизни, позволяет себе одну улыбку раз в десять дней, смех раз в год. Покалеченная, ребра выпирают сквозь ткань футболки, от былой красоты ничего не осталось. Так только, раздробленные кости и кожа.

И металл, конечно же, куда без этого?

— Не думаю, что это тебя касается, — отрезает. — Тебе стоит уйти.

Эмили закатывает глаза. Что-то действительно вечно.

Например, отказ от принятия простой истины.

— Я никуда не уйду. Сколько раз тебе это сказать?

— Скажи это себе в субботу, — следует ответ.

Эмили вздыхает. Выяснять отношения не входило в ее планы.

— Ты злишься потому, что сама же мне не доверяешь? — спрашивает, ходит по тонкому льду.

С треском проваливается.

— Я злюсь, потому что ты мешаешь мне работать. Найди себе дело, Джонсон.

— Ты моя работа. Я твоя ассистентка, забыла? — осторожно напоминает Эмили.

Неужели это конец? Вот так просто, «прости, я не могу». А что дальше, что будет дальше, никто ведь не подумал, не расставил точки над i, не смог составить план действий. Разругались, разбились и разошлись по своим углам. Больно до чертиков, до оставшихся слез.

Она знает ее. Эмили действительно знает, что защитной реакцией Лорейн всегда была и будет агрессия. Шипы у розы, хитиновый покров бабочки. Пуленепробиваемый, железный. Поэтому сейчас нет никакого смысла на нее злиться и обижаться.

Это же Лори.

— Ты медсестра в моей бригаде, — жестко обрывает Кларк. — Мой ассистент…

Эмили делает шаг, заходит за стол, кладет ей ладонь на рот. Внутри все рвется, распадается по нитям, опадает кровавыми хлопьями.

Миг растягивается в вечность.

— Хватит, Лори, — говорит Эмили. — Хватит, ну, — повторяет, отпуская руку. На ладони темно-фиолетовый след, почти сгусток дешевой помады, и Кларк сразу же оказывается раздетой. Оголенной, словно с нее сняли очередной панцирь. — То, что ты оттолкнула меня, не значит, что я твой враг. — И не значит, что можно срываться на мне каждый раз, когда что-то не так. Я этого не заслуживаю. Никто этого не заслуживает. Пожалуйста, ответь мне, ладно? Это сделал Чарли? — Она прикладывает кончики пальцев к синякам на ключицах. — Вы что, подрались?

Лорейн внезапно улыбается. Слишком по-настоящему, искренне, словно вспомнила что-то хорошее, самое светлое, самое лучшее.

И затухает мгновенно, уворачивается от соскользнувшей руки, опускает взгляд.

Ненастоящее, понимает Эмили. То светлое, что она вспомнила, — ненастоящее. Иллюзия. Воздушный замок из мрачных туч.

— Это неважно, — отвечает. — И ты права, Эмили. Ты не мой враг. Ты просто… раздражаешь. Меня. Сейчас. Из-за тебя теперь придется поправлять макияж. Если тебе нечем заняться — иди в приемку. Я тебя вызову.

И Кларк отворачивается.

Выключается.

Даже не смотрит на нее.

Даже не моргает толком.

Она просто поворачивает голову обратно к монитору и погружается в работу.

Эмили стоит около нее, невидящими глазами смотрит на фиолетовый отпечаток на ладони и чувствует, как к горлу подкатывает комок.

Никто не говорил, что это будет легко. Но Эмили почему-то даже и представить себе не могла, даже на секунду, насколько это трудно — когда тебя отвергают, указывая на твое место. Будто бы она щенок, прыгающий, требующий внимания, делающий что-то, за что его можно полюбить, и получающий в нос за излишнюю активность.

После всего, что было, Кларк так просто говорит: «Я тебя вызову», словно и не было ничего. Приснилось, показалось, померещилось в больном бреду.

И мир, и без того лишенный основных красок, оставшийся без вишен, апельсинов и яблок, вдруг снова становится бесцветно-серым, как несколько недель назад. Все, что случилось после, — космическая пыль на теле Лорейн.

— Да откуда… Да почему… Господи, какая же ты отвратительная!.. — Эмили ненавидит себя за эти слова, но не сказать не может. Все внутри нее отказывается признавать факт ошибки в чьей-то системе. Сбоя небесного кода, когда она и Кларк первый раз взялись за руки, когда поцеловались, когда провели вместе ночь.

Потому что Оттава была. Она помнит ее краски.

— Это ты поняла до или после секса со мной? — скучающим тоном уточняет Кларк.

Стоп.

Что?..

Эмили непонимающе хмурится, обходит стол, обнимает себя за плечи. Волосы растрепались, попадали на лицо темными прядями, тяжелыми кольцами, золотисто-медными локонами. Выросла-таки, наверное. Разучилась закреплять их на макушке, впивая шпильки в нежную кожу.

Кларк несет какую-то ерунду. Продолжает говорить что-то про нужность, необходимость собственной выгоды. Упоминает каждую мелочь, каждую деталь. Холодно, с расчетом задевает, бьет по всем больным местам. Ты отвратительная, кривит губы. Пролезла в мои тайны, перекроила всю меня, понравилась, значит, та девочка со свадьбы? Зацепила?

И улыбается — по-чужому, не так, как раньше, как-то вымученно-ублюдски, словно маску примерила, а та ей не подошла, только носить все равно придется, потому что в коже уже пущенные корни.