Маяки - Коллектив авторов. Страница 60

Игорь удивленно разглядывал маленькую безобидную ракушку на своей ладони.

– Не бойся, – сказала Кита, – просто приложи его к уху.

Гибкое прохладное щупальце тронуло кожу и скользнуло в ухо. Игорь было дернулся – сорвать ожившую странную ракушку, но в этот же миг на него обрушился свет и гром.

Музыка. Торжественный гул барабанов, вой труб, перестук трещоток. Пламя алого бархата под ногами, трепет разноцветных шелков и белоснежных перьев. Черные лица, склоняющиеся перед ним с улыбками и почтением. Бархат щекочет босые ступни, на узком черном запястье – его, Игоря, запястье – тяжесть драгоценного, мерцающего звездами, браслета.

Теплая рука прикасается к тонким, черным, наманикюренным пальчикам Игоря:

– Прошу, ваше величество…

Он заорал и попятился, чувствуя, как комкается под ногами бархатный ковер и больно вцепляются в ладонь чужие пальцы, пытаясь удержать падение…

…И открыл глаза, стукнувшись затылком о циновку на полу хижины Киты.

– Ты бы ему рассказал, – упрекнула Кита.

– Всегда лучше смотреть, – пожал плечами Аш-о-Эх.

– Что это было?! – тяжело дыша, спросил Игорь.

– Я ничего такого не хотела. – Кита взяла обратно свою ракушку, сжала в руке. – Ничего. Я только хотела побыть королевой. Самую капельку. – Она всхлипнула и показала эту невидимую капельку кончиками своих тонких черных пальцев, жалобно глядя на Игоря.

И тут он вспомнил, что говорила Роза, рассказывая девушкам на кухне про свой Древний Рим: «Каждой женщине хочется стать королевой. Хотя бы на часок, хотя бы одолжить чужую корону и чужое королевство, раз нет своего. Но редко кто думает, чем потом придется за этот долг платить…»

– А почему им не хочется? – спросил Игорь, кивнув на занавеску у выхода, подразумевая старших жен Ашо-о-Этта. – И почему Розе не хочется быть королевой?

– Розе? – удивленно переспросила Кита. Подумала, покрутив в тонких пальцах свою ракушку. Нахмурилась, вздохнула. И сказала непонятно: – Может, она и так королева?

Игорь сначала недоверчиво хмыкнул. Королева булочек и оладий! Ха! А потом вспомнил, какая Роза на своей кухне. Ловкая, быстрая и величественная. Все тарелки, ложки и кастрюли ее слушаются, никогда не вывернутся из рук, как у других девушек или у самого Игоря. А тесто? Что было, когда София взялась напечь блинов, заменяя Розу? Горький дым, горелые вязкие лепешки. София потом громко ругалась на дурацкие устаревшие сковородки и баюкала обожженную руку. Роза, вернувшись, за полчаса навела на разоренной кухне порядок, утешила Софию и напекла чудесных, пышных и ароматных оладушек с яблоками. А еще Мартин. Он иногда смотрит на Розу так, как будто она и в самом деле королева. Может быть, уже одного этого достаточно для доказательства, даже не говоря про булочки и оладьи?

– Ты не знаешь главного, – сказал Аш-о-Эх. – Твоя мама не умерла. Твоя мама – королева. Где-то там. Кита ее видела, да?

– Да, – быстро закивала Кита. – Видела. Быть королевой – очень дорого, Игор. Я купила один час и теперь могу его жить тридцать раз. А потом надо опять платить, чтобы его жить. Но я могу купить дешевле час придворной дамы в другой стране, где другая королева. А дешевле всего случайный час – тогда я попаду в чей-нибудь мир неизвестно кем. Может, чьей-то рабыней, или воином, или служанкой или даже собакой. И в один случайный час я видела твою маму, Игор. Она – королева в очень богатой стране. И она там постоянная королева. Много лет. Это значит, она уже много лет лежит где-то в саркофаге. Но она там не мертвая. Понимаешь?

– Где? Где это?

– Никто не знает, – покачал головой Аш-о-Эх, – но я пойду с тобой ее искать.

– Почему?

– Что – почему, Игор?

– Почему ты пойдешь со мной?

У Игоря сжалось горло, и стало трудно дышать. Теперь стали понятны ответы на все вопросы, которые раньше его мучили. Все объяснения отцовским запретам. Чудовищная тайна, которую отец скрывал, о которой думал долгими часами, глядя на море, страшась незваных гостей, надеясь, что Цербер защитит его от мертвых.

Мама – королева, и она уже много лет лежит где-то в саркофаге. Где-то там «во тьме печальной гроб качается хрустальный». А отец бросил ее, вместо того чтобы спасти. Уехал на свой остров пить чай, есть оладьи и читать книги.

«Я найду ее. И оживлю, – подумал Игорь. – И мы никогда больше к нему не вернемся. Пусть он дальше сидит здесь и надеется, что Цербер защитит его от мертвых. Лжец. Трус».

Он выпрямился, чувствуя себя очень взрослым и очень одиноким. Ему хотелось заплакать, но он вспомнил, что Аш-о-Эх говорил: «Взрослые мужчины не плачут».

– Я пойду с тобой, – повторил Аш-о-Эх, сквозь слезы заглядывая в глаза Игорю. – Потому что я шаман. И потому что я твой друг.

– Он сказал, что у него все в порядке.

– Почему, черт подери, мой сын говорил с вами, а не со мной?

– Это вы меня спрашиваете? – уточнил доктор.

– Да! Я… – Павел осекся, фыркнул, дернул ворот рубашки и даже не посмотрел, куда покатилась оторванная пуговица. Отвернулся к окну, помолчал, а потом сказал уже другим, тихим и виноватым, голосом: – Простите.

– Такси скоро прилетит.

– Если бы у меня был новый планелет с контролем ай-ди, они не смогли бы его угнать, – глухо сказал Павел.

– У мальчика нет чипа? Я так и думал. И как вы собираетесь его искать в большом городе?

– В городе? Вы думаете, что мне трудно будет найти его в этом городе мертвых? Единственного живого мальчика? Вы давно были в городе, доктор? Не в транспортной капсуле между домом и больницей, а на улице? Когда вы последний раз гуляли среди темных домов, которые уже давно превратились в склепы? Вы знаете, что там, внутри, почти нет мебели, фотографий, памятных безделушек, потому что их хозяева уже давно спят в своих гробах? И никто не может их разбудить.

– В саркофагах, – поправил доктор. – И вы слегка преувеличиваете…

– Да? – Павел фыркнул. Прошелся по комнате, широко распахнул окно. Ветер тут же растрепал его волосы. – Сначала это выглядело безобидно. Что страшного в кино? И ей было скучно целый день ждать меня с работы. Она выпросила у меня последнюю модель, полное погружение, все ощущения, плюс мониторинг и поддержка жизнедеятельности. Я всегда дарил ей все самое лучшее. Все, что она хотела. Первое время она просыпалась до моего прихода. И я не понимал, как далеко это все зашло. Потом… потом было поздно. Я будил ее сам, вынимал из этого чертова гроба, из этого теплого киселя и трубок, как утопленницу. Как упырицу. Она злилась, что не вовремя, что я не дал ей договорить, дотанцевать или что-то там еще. Потом она стала сбегать туда и по ночам, когда я засыпал. Я с ней говорил. Просил. Иногда умолял. Кажется, один раз плакал. От бессилия. – Он шумно вздохнул, оперся кулаками о подоконник. Ветер трепал его волосы, дергал рубашку на напрягшихся плечах. – Я предлагал ей уехать, купить новый дом или целый остров, как она хочет. «У меня уже есть дворец», – сказала она. Еще она совсем перестала уделять внимание ребенку. Я ей об этом говорил. А потом… Однажды… Я пришел домой и увидел еще один чертов гроб. Детский. «А что такого! – кричала она. – Все так делают! Специальная программа, сказки-игры, самая лучшая!» Она испугалась. Потому что я ее тогда ударил в первый раз. И в последний. Потому что после этого я взял сына и уехал сюда.

– Вы ее оставили? – уточнил доктор.

– Она оставила нас.

– Ваш сын думает по-другому.

Павел дернул плечом.

– Она там счастлива, – глухо сказал он. – В своем придуманном королевстве. В своем гробу. А я плачу счета, чтобы она оставалась там, где хочет. Все, что я могу для нее сделать.

– Ваш сын думает по-другому.

– Черт вас подери, доктор, – оскалившись, Павел обернулся, и доктор увидел, что его глаза блестят от слез. – А вы? Вы тоже?

– Я думаю, – осторожно ответил доктор, подбирая слова, – что вы построили свое собственное королевство. Здесь, на острове. Свой особенный мир. И да, честно, я восхищен вами и тем, что вам удалось. Но теперь вашему сыну стало здесь тесно, и он придумывает свою сказку. Про королеву в хрустальном гробу, которую надо спасти и разбудить. И это нормально, и хорошо, потому что он взрослеет и…