Сердечные риски, или пять валентинок (СИ) - "Awelina". Страница 54

— У тебя какие планы на сегодня?

Вадим кашлянул, взъерошил волосы и взглянул на меня. В глазах мелькнуло что-то — беспокойство, любопытство — не разобрала.

— Если вкратце, то большие. Только сначала надо заехать в офис. Ты не против?

— Мне показалось, ты на сегодня всё, закончил…

— Осталось минутное дело, обещаю, — он обаятельно улыбнулся мне.

Я задумалась, просчитывая, сколько времени может отнять у нас дорога до офиса, затем — до дома, если, конечно, то, что Вадик запланировал, связано с домашним ужином на двоих. Хотя, скорее, не связано…

Повернув голову, я всматривалась в профиль сосредоточенного лица своего любимого. Каждая черточка была знакома, изучена и взглядами, и прикосновениями. Он о чем-то думал, был напряжен. Возможно, это из-за сложной ситуации на улицах, забитых автомобилями.

Решила не спрашивать его, куда мы отправимся потом, когда он закончит дела в «Маэнпауэр». Судя по его ответу, он все уже решил и устроил сам, но едва ли скажет мне, не станет портить сюрприза.

Я, покусав губу, повернулась к окну. Подумала, что стоит отпустить ситуацию. Я доверяла ему. Очень многое в нашей жизни он решал сам, не привлекая меня. Сначала мне казалось это неправильным, беспокоило меня, но после осознала: все его решения и цели полностью поддерживаю и разделяю, они верные, рациональные, те, которые и сама приняла бы, взяла бы за основу. Поэтому мне дОлжно просто полагаться на своего мужчину, он хочет снять часть забот с моих плеч, взяв их на себя.

Вечерний свет из серебристо-серого стал тусклым и словно выгорел. Кружевные громадные снежинки не уставали сыпаться с неба, но таяли, едва коснувшись черного лоснящегося асфальта дорог и тротуаров, или же были безжалостно сметены с лобового стекла дворниками. У Вадима два раза звонил сотовый, но разговор он не затягивал, отвечая кратко и односложно. Тихо, едва заметным фоном играло радио: старые шлягеры про снег и зимнюю непогоду разбавлялись спокойными балладами. Погода и пробка, в которую попали, сделали свое дело — я полностью ушла в созерцание наряжающегося в летящее снежное неглиже города, будто меркнущего, выцветающего, погрузилась в свои мысли.

Ровно год назад в этот день я вечерним поездом уезжала к маме и Люсе в Менделеевск. Накануне мы с Вадимом провели несколько часов вместе — теплое дружеское общение. Оба точно безмолвно сговорились: обошли тему моего отъезда, увольнения, поцелуя, моих и его чувств, его валентинок, присланных утром… Лишь при прощании он сказал, что будет скучать, что невероятно сильно хочет, чтобы я осталась, но понимает: мне надо уехать. Повторил, что любит… И потом, глядя из окна своего вагона на мужскую фигуру в темном пальто, я, будто преодолев какой-то внутренний барьер, призналась себе, что тоже буду очень скучать, что именно с этим мужчиной мне хорошо как ни с кем другим.

Да, в какой-то степени тот отъезд был побегом, а в какой-то — мудрым решением и выходом из опасной ситуации. Я нуждалась в перерыве и переменах, стремительных и кардинальных. Три недели, проведенные в Менделеевске, дали и то и другое.

Получилось сблизиться с мамой, но только если я старательно закрывалась от факта возвращения в ее жизнь отца и не поддерживала эту тему, когда она всплывала в разговорах. Как ни пыталась, я не смогла принять этого человека, он это чувствовал, и его это уязвляло, но он оставил все, как есть, не делая попыток наладить наши отношения. За все время моего пребывания в Менделеевске мы с ним виделись лишь единожды, обменявшись приветствиями и вежливыми, ничего не значащими вопросами о делах. Мы до сих пор не общаемся, а Люся говорит, что у них с мамой все замечательно складывается.

Возможно, отец действительно изменился, сожалеет о прошлом. Может быть, сестра права и все сказанное, сделанное им было совершено сгоряча? Но где тогда гарантия, что он в состоянии держать в узде свой характер и темперамент? Есть поступки, которые, конечно, можно объяснить и оправдать, но они составляют суть человека, он будет повторять их снова и снова, делая тебе больно. Этого допускать нельзя.

В те три недели я всячески отталкивала мысли о Вадиме, о его словах, о том поцелуе, но… Как бы у меня получилось, если каждый день мы переписывались, созванивались?

Лишь с мамой я поделилась своими проблемами. Люся, к моему удивлению, ни о чем меня не расспрашивала. Разумеется, она слышала мои разговоры с Вадимом, видела, что время от времени я отвлекаюсь на приходящие смс, пишу свои в ответ. От нее наверняка не ускользнули выступающий на моих щеках румянец и сдерживаемая улыбка. Бывало, я ловила на себе озорной и многозначительный взгляд сестры, после которого ждала или шутливого резюме, или вопроса с подковыркой, но Людмила хранила молчание.

Мама внимательно меня выслушала. Помню, было неловко, поначалу с трудом подбирала фразы, не желающие сходить с языка, а после вдруг слова полились, мне будто бы стало легче дышать и думать. Когда я закончила, она долго молчала, потом, теребя страницы отложенной на колени и забытой книги, сказала:

— Бывает такое. В одном мужчине, который тебе не подходит, и ты знаешь это, чувствуешь, ты «предугадываешь» другого. Тот другой и есть твоя судьба. Вот в Диме ты «предугадала» Вадима. Может, не прямо целиком в нем «предугадала», а может, во взгляде, жестах… А вот когда встретила Вадима, тебе все понять помешал Дима.

Нахмурившись, я долго смотрела на маму, осмысливая сказанное. Могло ли все обстоять так, как разъяснила мне она? Любовь не терпит полутонов, ты либо отдаешь свое сердце целиком, обретая готовность строить, менять, полностью принимая это «вместе», либо нет.

Слова мамы так и остались в моем сознании, я не смогла ни согласиться с ними, ни опровергнуть их. И возможно, действительно — в Диме я «предугадала» Вадима, которого любила даже тогда, когда не знала его?

Фантастично. Иррационально.

Но, может, этим и стоит объяснить путаницу с влечением и симпатией сначала к младшему брату, а потом к старшему? Причем, если с младшим поставила безвозвратную точку, удивляясь тем чувствам, что испытывала, к старшему меня тянуло с неимоверной силой. И этого не изменили как проведенные в Менделеевске недели, так и последующие месяцы.

Помню, как неистово, гулко, сильно стучало мое сердце на всем протяжении пути назад, в Москву. Знала, что он будет встречать меня вопреки моей просьбе не делать этого. Мне не удалось сомкнуть глаз: волновалась, тревожилась, была взбудоражена нашей встречей. Казалось, не видела его год… Вспоминала его смс, его слова и фразы, произнесенные в наших с ним бесчисленных разговорах. Вспоминала его лицо и улыбку, его глаза… прикосновения рук и губ… — и внутри словно бы зрело, нарастало что-то жаркое, полное и невыразимое, затрагивая каждый нерв. Одергивала себя, пыталась сосредоточиться на книге, в конце концов заставила себя лечь, закрыла глаза, и тут же память в подробностях восстановила нашу встречу в том скверике, тринадцатого февраля, за сутки до моего отъезда… Задыхаясь, я села — о сне можно было и не думать.

Я сошла с поезда, меня потряхивало от нервного перевозбуждения, но едва увидела Вадима, все исчезло — успокоилась, овладела собой. Наверное, помогло то, что он сам был взволнован сверх всякой меры.

— Ариша, — его голос сорвался, когда он, заключив в теплые большие ладони мое лицо, подняв его вверх, заглянул в мои глаза, его были полны беспокойства на грани отчаяния, возбужденно мерцали. — Ты бы знала, как сильно я боялся, что ты не вернешься, сдашь этот чертов билет в последний момент.

Он криво и совсем невесело усмехнулся, заключив:

— Просто параноиком стал.

Дыхание перехватило, электрический жар воспламенил тело. Вместо ответа я обхватила его запястья, пальцами поглаживая мягкую тыльную сторону ладоней, все еще удерживающих мое лицо, ласково, ободряюще улыбнулась, не отводила глаз.

Мартовские оттепели с их влажным ветерком и румяными восходами уже вовсю правили бал. Оставив вещи в его машине, мы около часа просто гуляли по улицам пробуждающейся столицы. Больше молчали, чем говорили. Он крепко держал мою руку, притягивал к себе, с нежностью глядя в мое лицо, когда останавливались, выжидая зеленого сигнала светофора… Мне было хорошо, не хотелось ничего большего: лишь чувствовать его тепло, слышать его голос, иметь возможность смотреть в серые внимательные глаза, которые все понимали, пусть я и не объясняла, ни о чем не просила.